— Синьора?

Не прошло и пары минут, как в окно постучал карабинер.

«Только полиции мне еще и не хватало!»

— Вам плохо?

— Простите меня, — я шмыгнула носом как можно более жалостливо и подняла к нему зареванное лицо. — Сегодня огласили завещание моего отца.

— Соболезную, — его брови вздернулись, уголки губ опустились, изобразив жалостливую гримасу. — Вам не стоит садиться за руль в таком состоянии.

— Нет-нет, — я продолжала играть в хорошо воспитанную наследницу большого состояния. Прямо аристократка в малолитражке! — Мне уже гораздо лучше. Мне нужно успеть в банк. Интернациональный банк.

— Я вас провожу.

Вернулся он уже на мотороллере. И мы покатили по Via Del Corco важным эскортом: впереди полицейский на мотороллере, за ним важная дама на желтой козявке. Полицейский не знал, что «важную даму» ждет сокровище в сейфе Интернационального банка, но оно ей не нужно, потому что «важная дама» точно знала: в сейфе не может быть ничего дороже того, что она уже потеряла.

Судя по всему, дело было так: Луиджи Мизини распрощался с нами, вернулся за свой стол, позвал младшего сына.

— Хорошая девушка, — подмигнул он ему. — Правильная.

— Пап! Пиа просила не опаздывать! — Дантитто молитвенно сложил ладони. — Мне нужно спешить.

— Ладно, ладно, — отец махнул рукой, — поезжайте. Только не надейся, что я оплачу тебе два дня прогулов, бездельник.

— Пап, — Дантитто, чувствуя близость свободы, повеселел. — Я взял бумаги домой.

— Да когда ты дома-то появишься. О Мадонна! Не нравится тебе адвокатское дело, да?

— Пап! Только не сейчас. Пиа будет в ярости, если я опоздаю хотя бы на минуту. Ее дружок, Пабло, настоящий ипохондрик.

— Не ипохондрик, а истерик он. Чуть что — скандал. Да что с него взять — режиссер, одним словом. Фу! Не такую партию хотел я для своей дочери.

— Пап, Пабло не режиссер, а сценарист…

— Какая разница, — Луиджи горестно вздохнул. — Суть от того не меняется. Даром, что два сына у меня выросли приличными людьми. Большинство детей — просто кошмар. Луиджи… ох, лучше и не вспоминать о нем. Пиа выйдет замуж за истерика и будет страдать всю жизнь, а мой Дантитто — просто оболтус, которого прельщает жизнь театральных тунеядцев. Помни, Луиджи с того же начинал. Таскался за певичками.

— Пап! — Дантитто отступил на шаг к двери. — Пиа — твоя дочь. А Беатриче — прекрасная девушка. Близкая подруга сестры. Вот увидишь, ты ее полюбишь. Я тебя с ней познакомлю.

— Ну-ну, — безрадостно согласился отец.

— Все, я пошел, — Дантитто выскользнул из кабинета, сняв на ходу пиджак.

Отец проводил его грустным взглядом, задумался, почесал за ухом, вздохнул:

— Ах, Луиджи, Луиджи…

Мысли его были далеко от бежавшего из конторы Дантитто. Большие часы щелкнули, но ожидаемого боя не последовало. В семье отца никто не считал педантом. В доме ему было плевать на бытовую ерунду. Однако рабочее место — это совсем иное дело. Луиджи полагал, что в рабочем кабинете адвоката все должно говорить о респектабельности. И если есть большие часы с маятником и боем, они должны бить, а не щелкать. Кряхтя, он выполз из удобного кресла. Казалось, что тягостные раздумья состарили его лет на пятнадцать. Плечи опустились, походка из пружинящей превратилась в шаркающую.

Позади него скрипнула тяжелая дверь. Он обернулся и удивленно вскинул брови:

— Вы? Что-то забыли?

Потом он утвердительно кивнул и извинился:

— Сейчас, сейчас. Что-то часы пошаливают. Поправлю, и продолжим.

«Господи боже!» — Я оглядела хранилище банка: две стены представляли собой сплошную череду ящичков-сейфов, посередине стол, стулья — все для удобства клиентов. Я не успела удивиться легкости процедуры признания моего права залезть в отцовский сейф, как служитель уже привел меня сюда, усадил за стол, а спустя минуту принес железную коробочку.

— У меня нет ключа, — я изобразила робкую растерянность инженю.

— Uno momento, — итальянец ободряюще улыбнулся и сам открыл ящик.

Сердце мое глухо стукнуло и остановилось на долгие десять секунд. Я глядела в железную бездну и ничего не видела. Потом я успокоилась и разглядела белый лист, сложенный по правилам делового письма.

— Воды, синьорина? — итальянец подобострастно согнулся.

Я махнула рукой, мол, не мешайте, и он тактично вышел за дверь. «Что дальше?» Руки мои тряслись. Я дотронулась до листка, но отдернула руку, словно бумага была горячей. «Не могу!»

— Фу-у-у… — выдохнула я и, собравшись с силами, взяла лист.

Пальцы никак не хотели слушаться, у меня свело внутренности, словом, я чувствовала себя ведущей церемонии вручение «Оскара», которой сейчас предстоит объявить: «And Oscar going to…» Я зажмурилась, сказав себе: «Значит, так, на счет «три»… Господи, чего я так разволновалась? Что может быть в этой бумажке такого? Ну, письмо от блудного отца с извинениями, что не заботился, или что-нибудь в том же духе. Такое часто показывают в кино. Ты это сотни раз видела, ты готова принять тот факт, что отец твой не погиб, что он существовал все то время, пока ты ходила в школу, училась в институте, пыталась устроиться на работу, словом, пока ты карабкалась в этой жизни без его помощи. Миллионы девушек некому было защитить, когда их первые ухажеры слишком много себе позволяли на первом свидании. Ты всего лишь одна из них. Все! Хватит! Прочти и покончи с этим навсегда! Раз… два… три!»

Он смотрел на меня пристально до неприличия. Обалденно красивый брюнет с большими черными глазами, гладко зачесанными назад волосами. На нем был дорогой костюм, дорогие ботинки, дорогой галстук. Словом, он весь был слишком хорош, чтобы так пялиться на простую, ничем не привлекательную москвичку, забежавшую в кафе, чтобы перекусить после важной встречи с клиентом. Впереди еще полдня работы. Я судорожно проглотила кусок бифштекса и отвела взгляд.

— Вы торопитесь?

Я вздрогнула. Во-первых, фраза прозвучала на итальянском языке. А во-вторых, брюнет уже сидел напротив меня. Когда успел бесшумно переместиться за мой столик — непонятно!

Он понимающе улыбнулся, потом наклонил голову набок:

— Позвольте представиться: Билл Боккаччо.

— Вы из Америки? — прохладно поинтересовалась я, не желая показаться легкодоступной дурой, кидающейся на первого встречного красавца в дорогих шмотках.

— Я был везде. Но сейчас приехал из Италии, — он склонил голову в другую сторону.

— Экскурсионный тур?

— Ничего подобного.

— Тогда что?

— Мне нужна ты…

Я моргнула. Картинки мелькали перед моими глазами, словно я смотрела динамично смонтированный фильм. Теперь мы сидели в моей гостиной.

— Ты не врешь?! — во рту у меня пересохло.

— Нет, я действительно приехал к тебе от имени твоего отца, — Боккаччо взял меня за руку.

— Господи! Я всю жизнь думала, что он погиб.

— Обрести отца — это самая лучшая из всех неожиданностей, которые посылает нам судьба. Я сам прошел через это. Полгода назад мы примирились. И я познакомил твоего отца с моим.

— Слушай, нельзя же оставлять твою новость просто так. Нужно отметить! Идем! — я вскочила с дивана и ринулась в спальню переодеваться.

— Амалия, нам нужно очень серьезно поговорить, — Боккаччо встал и направился следом. Я предусмотрительно прикрыла за собой дверь. Он остался в коридоре.

— Поговорим, обязательно поговорим. Ты должен мне много чего рассказать. Ты давно знаешь моего отца?

— Амалия, это очень серьезно. Вполне возможно, что у нас не будет времени обсудить все.

— Перестань меня пугать! — я предстала перед ним в полной красе.

Ну, во всяком случае, я сделала все, что могла. Сердце мое лихорадочно запрыгало вверх-вниз, когда я заметила, что глаза его расширились, а брови взлетели на середину лба. Я его поразила. Чудно!

Теперь мы спускались по лестнице. У меня кружилась голова. Господи, почему я была так счастлива? Ну, да… кто бы мог подумать, что и у меня в жизни случится мелодрама: обрести отца после стольких лет разлуки. До чего же странно!