Акбар помотал головой:

— Мы не ждем. Пусть начинает.

— Начинайте, господин переводчик, — сказали рыбы.

— Я? Я не понял, что я должен начинать...

Акбар повернулся к Соат:

— Он помыл руки?

Соат кивнула:

— Даже мыло уронил.

— Сори, сори, — застрекотал индопакистанец, показывая, что он не понимает.

— Переведите ему, — сказал маленький человек Алексу и моргнул рыбами.

— Что перевести? — вспотел Алекс.

— Что вы уронили мыло.

— I dropped a piece of soap1, — сказал Алекс.

Акбар кивнул.

— Сори, сори, — снова забеспокоился пакистанец, — вот лэнгвич даз хи спик? Ай донт андэстэнд хим2.

— Инглиш, — подсказал Акбар.

— Хиз инглиш из вери-вери бэд. Ай кэннот андэстэнд ит3, — и печально сложил руки домиком. Маленьким и неуютным домиком.

Алекс поднялся, чтобы уйти.

Акбар удержал его; повернулся к Соат:

— Соат, убери отсюда этого зануду, — ткнул в пакистанца. — Не понял, зачем ты его вообще привела.

— Он жаловался, что ему скучно. — Соат подошла к пакистанцу и, толкая спинку его кресла, выкатила из комнаты. В кресле недовольно болтали ногами.

Дверь с железным причмокиванием закрылась.

Солнечный свет, щедро нарезаемый оконной рамой в виде больших кусков сыра, померк и заплесневел. Сумерки растворили людей, истолкли в песок их голоса. Один диктофон на столе еще крутил, шумел, перемалывая кофейные зерна бесполезного рассказа.

Алекс слышит слово “лотерея”

— Уф, — вздохнул с облегчением Акбар, когда захлопнулась дверь. — Сложные переговоры. Да, Билл?

— Да, — ответил Билл; рыбы-глаза еще добавили что-то по-халдейски.

— Спасибо вам, — Акбар повернулся к Алексу.

— Мне?

— Да. Жалко, что вы нам ничего не рассказали. Мы ведь ждали. Неужели в вашей жизни не было ничего интересного, кроме того, что вы уронили мыло?

Стол снова поплыл. Странное море шумело в ушах Алекса.

— Нет... Я еще разбил яйцо, — признался Алекс. И зачем-то добавил: — Сегодня.

— Какое совпадение! — прошептал Акбар и распахнул сейф, темневший за его спиной.

Сейф был набит яичной скорлупой.

— Знак свыше, — сказал Билл.

“Расплачиваться со мной тоже яичной скорлупой будут?” — подумал Алекс, глядя в сейф.

— Теперь такая просьба, — сказал Акбар. — Мы с Биллом давно уже вместе бизнес делаем, железно друг друга понимаем. С половинки слова понимаем.

— Даже с половинки буквы, — уточнил Билл. — Но иногда возникают казусы. Нам кажется, что мы поняли друг друга, потом оказывается, что не совсем. Поэтому мы иногда зовем переводчика. Говорим по-русски, а он переводит. Если важное дело намечается и нужно очень хорошо понять друг друга.

Что говорили при этом его глаза, не было видно. Билл рассматривал свои пальцы. Пальцы молчали; только указательный кивал, выражая свое согласие со сказанным.

— Короче, — сказал Акбар, — нам предложили помочь с организацией одной... лотереи. — Посмотрел на Алекса: — Вы готовы переводить?

Алекс кивнул, поправил воротник рубашки и перевел:

— Нам предложили помочь с организацией одной лотереи.

Марат развернул газету.

Славяновед развернул газету.

Создатель бомбы осторожно развернул мокрую газету.

Продавщица жетонов, устав от продажи жетонов, развернула газету.

Четверть Ташкента развернула газету. Вторая четверть тряслась рядом с первой в транспорте и заглядывала в развернутую газету через плечо.

Другие две четверти Ташкента газету не читали. Терпеливо ждали, когда ее прочтут, выбросят и в нее можно будет заворачивать пирожки, самсу и хот-дог с приветливо выглядывающей сосиской.

Объявление было на двух языках, русском и английском.

“Внимание: СПРАВЕДЛИВОСТЬ!

Международная организация по человеческому измерению (МОЧИ) объявляет о проведении широкомасштабной благотворительной акции в Узбекистане.

Лотерея СПРАВЕДЛИВОСТЬ (2-й этап)”.

Ниже, помельче, были напечатаны условия Лотереи.

Марат читал и пил чай; покупатели ощупывали холодными пальцами книжные полки.

Вода вытекает из ладони

Алекс вышел из комнаты усталый, высосанный. Переводить с русского на русский оказалось не легче, чем на английский. Акбар и Билл постоянно перебивали его, переспрашивали.

Он шел по мягкому коридору. В голове, как в микроволновке, вращались какие-то фразы о лотерее, о международных жмотах, о каком-то оборудовании для сканирования каких-то писем.

Подошел к умывальнику. Желтое мыло — все в тех же крапинках грязи. Алекс открыл воду и смотрел, как она бьется о фарфоровую твердь раковины.

Зачерпнул пригоршню, поднес к лицу.

Вода исчезала сквозь щели между пальцами. Каким-то чутьем находила эти щели и сматывалась сквозь них. Обратно в раковину. В канализационную трубу. В мировой хаос. А ладонь пустела...

— Алекс. — Позади стояла Соат. — Алекс, идемте, распишитесь, деньги получите...

Он протер опустевшей влажной ладонью лицо. И последовал за Соат по мягким внутренностям коридора.

Соат (имя собств. мужское, реже женское) — время, час.

Между “Славяншунос” и “Соат” в узбекско-русском словаре располагались: сланец, слесарлик, слесарь, слет, словак, словен, слюда, смена, сменадош, смета, сметана, смола, снайпер.

Эти слова разделяли их — Соат и Славяноведа. Едва Соат и Славяновед оказывались рядом, сразу загорались сланцы, начинали ругаться слесари, вылезали из кустов со своими рабочими инструментами снайперы. Пригород начинал смешивать сметану со смолой и везти на продажу в город.

Есть люди, которым не суждено оказаться рядом, даже в Ташкенте, где по проспектам идут знакомые, по улицам — сослуживцы, по переулкам — родственники, по квартире — жена или муж.

Есть люди, которым не суждено оказаться рядом, даже располагаясь на одной страничке узбекско-русского словаря 1988 года издания, “около 50 000 слов и выражений”.

А Алекса вообще не было в этом словаре. Ни как слова, ни как выражения. В 1988 году он был еще подростком, щеки и лоб обдавало малиновыми прыщами, раз в неделю пододеяльник под утро становился липким. Повзрослевшие одноклассницы поблескивали, как бутыли с запретными винами. Таню хотелось называть Шампанским, Гулю — Мускатным вином, учительницу Нину Саидовну — Водкой, настоянной на лимонных корках...

Теперь ему тридцать два. На треть выпитые, слегка выдохшиеся одноклассницы еще встречаются в городе. От Нины Саидовны, наверно, остались лишь лимонные корочки; пойманные и заспиртованные солнечные зайчики. Пододеяльник под утро сух и безукоризнен: спасибо тебе, мирно посапывающая рядом подруга...

Алекс стоял перед столом Соат и протягивал руку за конвертом с деньгами.

Поговорил с Соат

— Спасибо, — Алекс спрятал конверт в карман рубашки. Рубашки, которую ему подарила на день рождения Вера. Рубашки, которую он хотел сегодня содрать с себя. Которую хотел сбросить, как змеиную кожу прошедшей любви без буквы “л”.

Теперь в рубашке лежали деньги. И грели, грели.

— Вам спасибо, — откликнулась Соат, глядя в монитор. Пальцы с огромными ногтями шуршали по клавиатуре.

“Акриловые, шикарные ноготочки. Обучаю”, вспомнил Алекс.

— Шеф вами доволен, — продолжала Соат, не отрываясь от клавиатуры.

Она точит о клавиатуру ногти. Ноготочки. Акриловые. Трык-трык-трык. Шикарные. Трык-трык-трык. Но-го-точки...

“Я ей, кажется, нравлюсь”, — неожиданно для себя подумал Алекс.

Дверь открылась, снова появился индус или пакистанец.

— Миссис Соат! Миссис Соат! Май пи-си из вери-вери бэд. Ит кэннот андэстэнд ми. Ол пи-сиз ин ё кантри донт андэстэнд ми. Ай эм лоунли, ю си? Плиз, тэл мистер Акбар, зэт ай эм вери-вери лоунли!1