Аналогично, как отмечал В.И. Ленин, у древнегреческих философов (например, Фалеса Милетского) нет еще категории причины и пр.

Следовательно, категории не только различаются у разных народов. Они когда-то возникли и постепенно развивались. Вопрос этот, о происхождении и развитии категорий, тщательно и подробно исследовали советский психолог А. Спиркин, выдающийся русский филолог А. Потебня и французский этнограф Леви-Брюль.

Судя по собранному ими огромному материалу, развитие категорий шло примерно по следующим линиям.

Где-то вначале возникли категории объектов, как чего-то, что можно трогать, над чем совершают действия. Причем здесь еще слиты были с объектом и его состояния (вспомним дом, который «домит») и его свойства. И сам он не очень отличался от субъекта (дерево тоже чувствовало, просило быть с ним помягче у Гайяваты), а также от представления о нем (так, чтобы убить врага, можно было пронзить изображение человека, назвав его имя и т.д.).

Наиболее рано начала из этой слитности выделяться категория свойства, качества. Сначала оно было неразрывно слито с предметом-носителем. Так, например, А.Ф. Лосев на основе исследования текстов «Илиады» и «Одиссеи» показал, что древние греки «не представляли цвета в отрыве от тех или иных тел, предметов». К тому же выводу пришел Потебня на основе анализа истории языка: «Различие между существительными и прилагательными не исконно. Прилагательные возникли из существительных, т.е. было время, оставившее в разных индоевропейских языках более или менее явственные следы и доныне, когда свойства мыслились конкретно, только как вещь. Например, «твердость» раньше выражалась тем же словом, что «камень», «красный» — тем же, что «кровь» и т.д.

И сегодня в языке аранда «alkira» значит и «небо» и «голубой», «ipita» — «яма» и «глубокий», «кпага»— «отец» и «большой» и т.д.

Следующей ступенью было, по-видимому, атрибутивное употребление соответствующих слов в качестве определений. Остатки такого словоупотребления сохранились, например, в русском фольклоре в виде сочетаний: жар-птица, баба-яга, бой-баба, козырь-девка, царь-колокол, ворон-конь, дуб-стол, девица-краса, гриб-боровик и т.д. И сегодня в языке многих отсталых народностей «твердый» обозначается выражением «как камень», «горячий» — словосочетанием «как огонь», «круглый» — «как луна», «теплый» — «как солнце» и т.д. (Например: «луна-лицо» означает круглое лицо, «огонь-девка» — горячая и т.п.).

Теперь нужен был лишь один шаг, чтобы «он как» превратить в грамматическое окончание «ов-вый», «н-ый» и из «розы» возникло прилагательное «розовый», из «голубь» — «голубой», «малина» — «малиновый» и т.д. Здесь обозначение свойства выделяется уже в особую языковую категорию. Суффиксы «ов»₉ «н» выражают уже не предметные, а лингвистические значения — категорию свойства.

Аналогичный сложный путь прошли и другие категории. Например, в языках древних и первобытных народов можно проследить ступень, когда категория количества практически еще не существовала отдельно. Счисление заменялось тогда простым перечислением предметов. Так, о том, что приходили пять человек, сообщали примерно следующим образом: «Пришел один мужчина с большим носом, старик, ребенок, мужчина с больной ногой и совсем маленький ребенок».

Далее возникло счисление по определенным предметам, когда соответствующий предмет стал обозначением определенного количества. Например, «рука» означало «пять», «палец на другой руке» — шесть, «нога и две руки» — пятнадцать, «человек» — двадцать (а на Новой Гвинее число 10 обозначается словом «крокодил» — десять следов от когтей крокодила на песке).

Н.Н. Миклухо-Маклай рассказывает, что у папуасов «излюбленный способ счета состоит в том, что папуас загибает один за другим пальцы руки, причем издает определенный звук, например, «бе, бе, бе»... Досчитав до пяти, он говорит: «ибон-бе» (рука). Затем он загибает пальцы другой руки, снова повторяя «бе-бе-бе», пока не дойдет до «ибон-али» (две руки)» и т.д.

Потом возникают особые обозначения для чисел, но сначала определенных предметов. Например, в языке меланезейцев 10 кокосовых орехов обозначаются «а buru», 10 рыб — «а 1о1а» и т.д. Затем только отделяются чисто числительные и т.д.

Аналогично, по-видимому, категория отношений во времени развивалась из отношений в пространстве. А из отношения во времени, в свою очередь, развивалась категория причинности. Об этом свидетельствует и история языка, в частности, его средств для выражения пространственно-временных отношений — предлогов. Как отмечает лингвист JI.П. Якубинский, «В русском языке нет, например, ни одного временного предлога, который по своему происхождению не был бы пространственным... ср. хотя бы такие предлоги, как за, по, к и др., и это — закон для всех языков, знающих предлоги и послелоги». О том же свидетельствуют первобытные языки. Так, Леви-Брюль указывает, что почти все первобытные языки настолько же бедны средствами для выражения временных отношений, насколько они богаты в выражении пространственных отношений». О том же, наконец, свидетельствует и исследование древнейших произведений искусства. Так, например, исследование «Илиады» и «Одиссеи» показывает, что «Времени Гомер вообще почти не чувствует. Длится продолжительное время война, но восприятие это дано почти только отрицательно как усталость, как стремление на родину» (А.Ф. Лосев).

Сказанное подтверждают данные онтогенеза, т.е. развития психики у ребенка. Например, исследования развития речи показывают, что ребенок раньше всего овладевает глаголом и существительным (т.е. категориями действия и предмета). Затем в его речи появляются прилагательные (т.е. категория свойств, качеств). Еще позже — наречия, причем наречия места возникают до наречий времени (В. Стерн). О том же говорят наблюдения психологов, что уже к началу второго года жизни ребенок в состоянии приблизительно определить пространственные признаки вещей — их положение, расстояние, форму и величину. Он различает близкое и далекое, большое и малое, круглое и угловатое, верхнее и нижнее, переднее и заднее. Но даже к шести годам ребенок еще не вполне ясно разбирается в значении слов «минута», «час», «неделя», «долго», «скоро», «давно», «раньше» и т.п. (К. Бюллер).

Отчетливо виден этот параллелизм фило и онтогенеза категорий и в развитии категории причинности. История языка свидетельствует, что причинные союзы «зато», «из-за», «поэтому», «оттого», «отчего» и т.д. образованы были из пространственно-временных предлогов «за», «по», «от» и местоимений «тот», «этот», «то». Тот же путь развития мы видим у ребенка, который еще в 6-7 лет часто употребляет причинные союзы в значении временной последовательности явлений: «Человек упал на улице, потому что сломал себе ногу», «Я пошел купаться, потому что после я был чистый». «Я потерял мое перо, потому что я не пишу» и т.д. (Пиаже).

О том, что категории появляются лишь в ходе интеллектуального развития ребенка, свидетельствуют знаменитые «феномены Пиаже».

Напомним некоторые из них. На глазах у ребенка переливают воду из широкого сосуда в узкий. Ребенок утверждает, что воды стало больше (так как уровень ее повысился). Детям показывают два глиняных шарика одинаковой величины и веса. Затем придают одному из них форму колбаски или блина. Дети утверждают, что в размятом «глины больше, так как эта вещь длиннее», в вытянутом «глины меньше, так как эта вещь тоньше» и т.д.

Такого рода феномены свидетельствуют, что у ребенка до 5-6 лет еще не сформированы категории объема (или количества) вещества как устойчивого относительно неизменного свойства вещей.

Отсюда же видно, что категории могут быть охарактеризованы по-другому как общие устойчивые, относительно неизменные свойства вещей или явлений.

Неизменные относительно чего?

Вспомним пример с кубиком из одиннадцатой лекции. Сколько н¹' перемещай его, кроме положения в пространстве, все его остальные свойства (цвет, форма, размер, тяжесть и т.д.) останутся неизменны. Поэтому мы считаем, что при любых перемещениях кубик остается тем же предметом, той же вещью. Овидий когда-то писал, что уезжая далеко, человек меняет небеса, но не душу. То же относится к любой вещи, предмету. Перемещаясь, они меняют свое положение в пространстве, но не свойства.