– Он был на тротуаре, – сказал молодой незнакомец. – Улица не место для котят, его могут сбить.

Лавочник улыбнулся:

– Вы правы; должно быть, из дома убежал. – И он крикнул поверх фруктового ларька: – Белла!

К окну тотчас подошла женщина, высунула голову:

– А?

– Тут твой кот. Едва не потерялся, – крикнул лавочник.

– Пум-пум, – проворковала женщина, заметив котенка на руках у молодого человека. – Принеси его, Чарли; он поранится на улице.

Лавочник улыбнулся и забрал котенка у незнакомца. Слабые коготки неохотно перебрались в новые руки.

– Спасибо! – крикнула женщина сверху.

Молодой человек помахал.

– Женщины, сами понимаете, – поверился ему продавец фруктов, – любят котят… Вообще любят беспомощных. А вот мужиков им жестоких подавай.

Молодой незнакомец скупо улыбнулся.

– Я прав? – засмеялся лавочник, хлопнув его по спине. А потом, ухмыляясь, унес котенка в свой магазин.

– Возможно, – пробормотал молодой человек себе под нос. – Мне-то откуда знать?

Он прошагал еще пять кварталов от центра, практически бесцельно, пока не добрался до кафе-бара возле кампуса Колумбийского универа. Зашел сквозь вращающиеся двери и занял свободный стул у барной стойки.

В комнате толпились пьяницы, сумрак лихорадило от дыма, музыки, голосов и общего беспокойства, знакомого завсегдатаям баров в летние вечера. Молодой человек уже было решил уйти, но тут заметил холодный стакан пива, который бармен только что поставил перед другим клиентом. И он заказал себе стакан. Юноша обменивается взглядами с девушкой по имени Полли, которая сидит в кабинке с друзьями.

Они, как уже было сказано, смотрели друг на друга несколько секунд; затем с непринужденной фамильярностью молодой человек заговорил с Полли:

– А ты куда идешь?

– Куда я иду? – засмеялась Полли. – Я никуда не иду.

Но, засмеявшись над необычным вопросом незнакомца, она поневоле заинтересовалась его мгновенным собственничеством: на секунду он показался ей старым другом, забытым много лет назад, – и вот он наткнулся на нее и возобновил их близость, будто время не имело для него значения. Но она совершенно точно никогда его не встречала. Итак, она уставилась на него в некотором изумлении и подождала его следующего шага.

Он ничего не сделал; просто отвернулся к своему пиву и задумчиво глотнул. Полли, сбитая с толку его нелогичным поведением, несколько минут сидела и наблюдала. Очевидно, ему достаточно было спросить, куда идет она. Кем он себя возомнил?.. вот уж его это не касается. Но почему же он обратился к ней так, словно всегда знал ее и всегда ею обладал?

Раздраженно хмурясь, Полли вылезла из кабинки и подошла к молодому незнакомцу. На вопросы своих друзей, закричавших ей вслед, она не ответила; вместо этого с детским любопытством обратилась к молодому человеку.

– Ты кто? – спросила она.

– Уэсли.

– Какой Уэсли?

– Уэсли Мартин.

– Я тебя знаю?

– Вроде нет, – невозмутимо ответил он.

– Тогда, – начала Полли, – почему ты?.. почему?.. как ты?..

– Как я – что? – Уэсли Мартин улыбнулся, изогнув уголок рта.

– Ох черт! – закричала Полли, раздраженно топнув ногой. – Ты кто?

Уэсли сохранил тень улыбки:

– Я сказал тебе, кто я.

– Я не об этом! Слушай, почему ты спросил, куда я иду? Вот я о чем.

– Ну?

– Ой, да господи боже, что за несносный тип – я задаю тебе вопрос, а не ты мне! – Полли уже кричала прямо ему в лицо; это позабавило Уэсли, и теперь он смотрел на нее во все глаза, открыв рот, замерев в ликовании, безрадостном и притом восхищенном чрезвычайно. Казалось, он вот-вот разразится хохотом, но он так и не захохотал; только смотрел на нее в шаловливом изумлении.

Когда Полли уже готова была обидеться на столь нелестное его поведение, Уэсли тепло пожал ей локоть и вновь отвернулся к своему пиву.

– Откуда ты? – не отступала Полли.

– Вермонт, – пробормотал Уэсли, сосредоточенно наблюдая за манипуляциями бармена у пивного крана.

– Что делаешь в Нью-Йорке?

– Бичую, – был его ответ.

– Что это значит? – по-детски заинтересовалась Полли.

– Как тебя зовут? – спросил Уэсли, проигнорировав ее вопрос.

– Полли Андерсон.

– Полли Андерсон – Красотка Полли[7], – добавил Уэсли.

– Ничего себе подкат! – ухмыльнулась девушка.

– Что это значит? – улыбнулся Уэсли.

– Не ерунди… вы все корчите из себя такую невинность, прямо жалко смотреть, – прокомментировала Полли. – Хочешь сказать, в Вермонте не подкатывают? Не ври, я там бывала.

Уэсли не нашел что сказать; он обшарил карманы и достал последний четвертак.

– Хочешь пива? – предложил он Полли.

– Конечно – давай за мой столик; подходи, повеселись с нами.

Уэсли купил пиво и понес его к кабинке, где Полли всех рассадила по-новому. Когда они устроились рядом, Полли представила своего нового друга коротко:

– Уэс.

– Чем занимаешься, парень? – спросил мужчина, которого называли Эверхартом, он сидел в углу, лукаво взирая сквозь очки в роговой оправе.

Уэсли глянул на вопрошающего и пожал плечами. Его молчание очаровало Эверхарта; еще несколько минут, когда компания уже вернулась к непринужденному веселью, Эверхарт изучал незнакомца; раз, когда Уэсли взглянул на Эверхарта и заметил, что тот пожирает его глазами через причудливые очки, их глаза вступили в поединок – спокойный и невозмутимый взгляд Уэсли и ищущий, вызывающий взгляд Эверхарта, взгляд нахального скептика.

Ночь тянулась себе дальше, и девушки, но особенно Джордж Дэй, чрезвычайно раздухарились. Джордж, чья чудаковатость что-то выдумала, теперь смеялся, болезненно кривясь; он пытался донести до слушателей предмет своей радости, но едва доходил до смешной части истории, которая так его развеселила, и готов был поделиться юмором с остальными, его внезапно сотрясал смех. И это было заразительно: девушки хохотали, Эверхарт посмеивался, а Полли, склонив голову на плечо Уэсли, никак не могла перестать хихикать.

Уэсли, в свою очередь, находил затруднения Джорджа такими же занятными, какой прежде показалась ему нетерпеливость Полли, и смотрел на рассказчика, открыв рот, в удивлении широко распахнув глаза, и изумленная гримаса была комична сама по себе, как и все, что ее обладатель желал разглядеть.

Уэсли не был особо пьян: он успел поглотить пять стаканов пива и, с тех пор как подсел к компании в кабинке, пять стаканчиков чистого джина, за который охотно предложил заплатить Эверхарт. Но атмосфера бара, густой дым, запах всевозможного крепкого спиртного и пива, гвалт и постоянный громкий бит из патефона-автомата затуманили рассудок юноши, медленным, бессмысленным, экзотическим ритмом вогнав его в приглушенную покорность. Этого хватило, чтобы Уэсли фактически опьянел; обычно он мог выпить куда больше. Понемногу в конечностях стало покалывать, а голова то и дело раскачивалась из стороны в сторону. Голова Полли потяжелела на его плече. Уэсли, по своему пьяному или, во всяком случае, почти пьяному обыкновению, хранил теперь молчание – упрямое, как и невозмутимость, его сопровождавшая. Итак, пока Эверхарт говорил, Уэсли слушал, но предпочел делать это в полном неотзывчивом безмолвии.

Эверхарт, теперь довольно опьяневший, только и мог, что говорить; и он говорил, хотя публика его, казалось, больше тщилась сохранять нелепую серьезность пьяниц. Никто не слушал, кроме разве что Уэсли с его окольной манерой; одна девица заснула.

– Что я говорю им, когда они интересуются, чем хочу заниматься по жизни я? – нараспев спросил Эверхарт, обращаясь ко всем с чрезвычайной искренностью. – Я говорю им только, чего делать не буду; что до остального, я не знаю, а потому не говорю.

Эверхарт поспешно осушил стакан и продолжил:

– Мое знание жизни исключительно негативно: я знаю, что неправильно, но не знаю, что хорошо… не поймите меня превратно, парни и девушки… Я не говорю, что хорошего нет. Понимаете, хорошее для меня означает совершенство…