— В машине «скорой помощи» через Ла-Боругу в больницу следует раненый. Случай тяжелый: перелом основания черепа. Врачи просят подготовить операционную, возможно, раненого придется оперировать. Доктор Салас едет следом за «скорой помощью».
Когда я прочитал это вслух, Педро вскочил со стула.
— Чего же мы ждем?
— Пока ты наденешь хотя бы туфли и рубашку.
Первым делом мы заехали за старшей сестрой — в больнице был нейрохирургический инструментарий, однако его давно не стерилизовали, так как никто им не пользовался. Педро пошел с сестрой в операционную и показал, какие инструменты и материалы надо стерилизовать. Мы оставили ее за этим занятием, а сами в ожидании расположились в алюминиевых креслах-качалках у входа в больницу, отдавшись на растерзание комарам.
Около одиннадцати мы увидели фары автомобиля, который на большой скорости несся по шоссе. Водитель резко затормозил и развернулся у въезда в больницу. Через несколько секунд машина остановилась возле нас. Ее вел шофер из Асунсьона. Рядом с ним сидел солдат. Позади плакала женщина. Ей было лет тридцать пять, но горе состарило ее. Вместе с ней из машины вышел мужчина лет сорока — судя по всему, ее родственник. На носилках лежал крепкий, сильный мулат со светлой кожей, тонкими чертами лица и пышными усами. Он весь — голова, лицо, изорванная одежда — был залит кровью.
Педро, не теряя времени, влез в машину. Через окно я видел, что он осматривает раненого, и, когда почти сейчас же Педро снова спрыгнул на землю, по его лицу я понял, что он скажет.
— Мертв! И уже давно!
Педро был бы рад ошибиться и потому схватил меня за руки и втолкнул в машину. Однако раненый был мертв.
Все же мы велели вытащить носилки и отнести его в приемный покой — нам хотелось произвести более тщательный осмотр.
К Педро подошел солдат:
— Вы должны выдать мне бумагу, доктор, опишите в ней все его раны и отчего он умер — в Асунсьоне арестован из-за него один парень.
Мы выдали ему свидетельство о смерти с подробным описанием всех увечий.
Женщина не переставала плакать, но я обратил внимание, что она не вскрикивала и не причитала, как это принято у местных крестьянок.
После полуночи машина с покойником отправилась в обратный путь.
На следующий день, ближе к вечеру, на холмах Кантильо, возле Асунсьона, развернулось шествие, привычное глазу местных жителей, но приковавшее внимание тех, кто не знаком со здешними обычаями. Странная процессия двигалась по тропинкам и стежкам, спускаясь и поднимаясь по взгоркам, пересекала высохшие русла рек, обходила кофейные плантации — она направлялась к кладбищу.
Впереди четверо мужчин несли длинное, крепкое, но не толстое бревно, к середине которого была прикреплена белая ткань, облегавшая тело покойного. За ними следовали удрученные горем родственники и друзья умершего.
Многие держали горящие свечи или лучины, прикрытые круглыми экранчиками, сделанными из картона и оберточной бумаги. Красновато-желтые огоньки придавали картине похорон еще более фантастический характер.
На вершине маленького холма, где находилось кладбище, трое мужчин уже кончили копать могилу, достаточно длинную и широкую для тела Лусиано Вальдеса.
— Сеньора, пожалуйста, успокойтесь. Иначе я не смогу закончить лечение. Я знаю, что больно, но надо потерпеть.
Салас подумал, что никогда еще он так долго не возился с больным. Это была не женщина, а настоящий комок нервов. Услышав шаги возле своего кабинета, он обернулся: на пороге стоял лейтенант Гомес, начальник военного поста.
Высокий, худой и бородатый, Гомес был не один — с ним вошла женщина, похоже не местная.
— Как дела, лейтенант? — поздоровался Салас, продолжая заниматься больной.
— Хорошо! Надеюсь, и у вас также, доктор!
— Что вас привело ко мне? — спросил Салас, моя руки.
— Нам надо поговорить с вами.
Салас пожал лейтенанту руку.
— Вот, доктор, товарищ — наш новый судья, и мы хотели побеседовать с вами о том раненом, что умер, о Лусиано Вальдесе…
Когда лейтенант и судья ушли, ошарашенный Салас так и рухнул на табуретку.
В кабинет вошел Синтос, тоже врач.
— Чего хочет от нас лейтенант? — спросил он.
— Да так, сущей безделицы! Представь, новый судья требует эксгумации и вскрытия покойника с переломом основания черепа!
— Быть не может! — лицо Синтоса выразило удивление.
— Очень даже может! Ты только подумай, что это будет… Три дня после похорон и четыре после смерти! Но это еще не все. Он требует сделать это сегодня! Ясно, чем скорее, тем лучше. Но ведь у нас нет инструментов. Нужна пила, нужен молоток. Надо что-то придумать. Главное — вскрыть череп. Я тут в лавке видел маленькие топорики, может, пригодятся. А еще надо достать спирт или какое-нибудь другое дезинфицирующее средство…
— И что-нибудь еще, нос затыкать, — добавил Синтос.
На кладбище Кантильо готовилось неслыханное и невиданное событие — будут выкапывать мертвеца, которого три дня как похоронили.
— Они что, не уверены — помер ли он?
— Да нет, просто мы ничего не понимаем, я и сам думал: врачи они вроде бы хорошие, а вот похоронили беднягу Лусиано живым. Но Мелесио, племянник Приеты, тот, что в армии служит, все разузнал и мне объяснил — это судейское дело. Перед тем как похоронить, надо глянуть, что там у покойника внутри. Ведь теперь у нас есть судья… Ну, понял? Вот и будут мертвеца выкапывать.
— Понял, понял! Знаешь, друг, я так горевал по Лусиано, но я обязательно погляжу, как они будут делать…
— Вскрышку, — закончил Мигелито.
— Вскрышку?
— Да. Мелесио говорит, это так называется…
Родственники покойного, друзья, почти все жители округи, главным образом мужчины, солдаты, секретарь суда и врачи образовали новое шествие на холм Кантильо.
У нас был длинный деревянный стол для трупа, а из инструментов — маленький ланцет, ножницы, молоток, топорик и резак для ветчины, реквизированный властями из местной лавки.
Когда вскрытие закончили и снова стали закапывать могилу, Салас вдруг спохватился:
— Синтас, а где у нас спирт?
— Да вот здесь был. — Синтас повернулся к углублению между камнями, где стояли бутылки со спиртом.
— Утащили!
Вскоре мы обнаружили крестьян, которые разводили спирт кокосовым молоком и угощали всех желающих. Это вызвало недовольство среди родственников покойного, так что для водворения мира пришлось сделать несколько выстрелов в воздух.
Вскрытие Лусиано и все, что с ним было связано, казалось нам страшным происшествием, о котором мы никогда не забудем. Но наконец, как мы думали, все позади, остались только не очень приятные воспоминания.
Однако скоро мы поняли, что ошибались. Мы упустили из виду, что здесь иная культура, иная цивилизация и что последствия наших действий могут быть самыми неожиданными.
Десять дней спустя рано утром некий житель Асунсьона вызвал врача к своему семидесятилетнему, страдавшему бронхитом отцу, которому вдруг стало хуже. Маргарита осмотрела его и убедилась в правоте своих предположений: бронхит осложнился двусторонним воспалением легких. Случай был очень тяжелый. Маргарита решила делать инъекции антибиотика внутривенно, однако все было напрасно. Старик умер около девяти вечера. Выразив семье соболезнование, Маргарита направилась к двери, но ее остановил сын покойного:
— Доктор, а когда ему будут делать вскрытие, завтра?
— Зачем? — Маргарита притворилась, что не понимает. И хотя она уже пожила некоторое время в этих краях и примерно представляла, чего от нее хотят, все же такого вопроса не ожидала.
— Как — зачем? Ведь мужу Марии Хулии делали!
— Ах вот оно что! — Маргарита продолжала играть свою роль, — То совсем другой случай был, насильственная смерть, и суд заинтересовался. А ваш отец умер от воспаления легких, мы можем это удостоверить. И вскрытие не нужно.
