— Не божись, Бин, — посоветовала Малин. — Вынули аппарат?
Вопрос обращен был к Картану. Тот указал настоящий на земле чемоданчик:
— Вот, госпожа!
Там стоял какой-то чемоданчик, вернее прибор, похожий на чемоданчик. Крышка его отсвечивала сталью. Атаманша присела возле на корточки, намереваясь ее отвинтить.
— Не божись, Бин, — повторила она. — Сколько уродов ты отдал? Пятьдесят два? А вот сейчас посмотрим, сколько их вошло в сетку за рейс… Нор вмонтировал счетчик…
— Счетчик? — Бин быстро отскочил, начал отступать к воде.
— Счетчик, госпожа? Но там с трудом размещался и передатчик, — выразил сомнение и Картан.
Чемодан открылся. Жилю с его места видна была его внутренность: знакомый передатчик, тот самый, каким они с шефом приманили зайцев. Только теперь там записаны, наверное, чувства этих глубоководных… Так вот почему буглеры преуспели лучше ловцов короля…
Профессор граф ди Эвор в Запесчанье был буглером. И буглером он был гениальным.
Они продвигались вверх по запруженным праздничной толпой улицам. Скорее всего. Нор вел его в тот же дом — перевалочный пункт между двумя мирами. На тротуарах пестрели конфетти, лежали головки осенних астр. Свежий ветер нес запахи океана. Но они уходили от него, карабкались вверх… Неужели Нор собрался опять его выставить?
— Изумительный город, профессор…
— Я тоже так думал. Но, как видно, поспешил с выводами…
Жиль даже приостановился. Он никогда бы не поверил, что уверенный бас Эвора может звучать такой горечью… Лицо профессора отразило целую гамму чувств: сначала — при похвале — засветилось, потом помрачнело. Сначала оно засветилось, как у мастера, когда хвалят его картину. Будто ди Эвор ощущал себя чуть ли не творцом — создателем этого теплого порта. Потом сразу же помрачнело, — значит, Запесчанье, недавно отвечавшее мечтам шефа, теперь его не удовлетворяет?.. Почему? Что случилось? Впрочем, задаваться таким вопросом было просто глупо: Жиль не знал, что это за странный город, какой он, — не знал ничего. Тем более как мог он понять, что здесь случилось? Он мог лишь наблюдать…
Впереди под платанами звучала гитара. На краю небольшого фонтанчика в обществе двух кавалеров в испанских плащах сидела Малин… Красавица была теперь в темном бархате с открытой и полной шеей.
— Малин? — Жиль шепнул прямо в ухо Нору.
Это было как магия: губы Нора дрогнули, почти как у ребенка, которому подарили лошадку. Казалось, одна мысль о Малин приводит Эвора в хорошее настроение.
— Госпожа Малин, — любовно уточнил он. — Госпожа Малин Минди — человек удивительных талантов!..
— Институтская кастелянша, шеф?
Жиль помнил тупой взгляд институтской хозяйственной владычицы. Тупые, злые щелочки…
— Вас это удивляет? Но даже в Этериу она одна управляет институтским хозяйством. А у нее там — два класса начальной школы…
— Здесь у нее, конечно, университет?
— Ваша ирония излишня. Такие люди должны получать образование. Но в Этериу она сирота. Вы не воспитывались в сельском приюте, Сильвейра? Вам повезло.
Мысли о Малин будили в Hope гордость, даже ликование. Ликование Пигмалиона, только что изваявшего статую.
"Да, — соображал Жиль. — Да, большое открытие это — мутация логики. И возникает лишь у ученых типа "генератор", систематологам она недоступна. А острое ликование дает только она…" Об открытии профессора, связанном с Малин, Жиль не знал ничего, но открытие тут, конечно, было. Еще одно открытие этого супермена ощущалось горечью во рту… Зависть?
— Шеф! А как тут у вас Гло?
Это была оборона; особенно если вспомнить, что лучшая оборона — наступление: Жиль, догадывался, конечно, что с Глорией дела обстоят не так прекрасно… И правда, торжествующий тон Нора сразу пропал.
— Глориа тут принцесса. Но… Но это, как видно, не совсем то, что ей нужно.
"Ну ясно, не то, — чуть не сказал Жиль, — ей нужно, чтоб вы ее любили, господин профессор-буглер, а вы ее подальше — в принцессы!
Да, эта страна принадлежала ди Эвору; во всяком случае, судя по тому, как он реагировал на расспросы. Он ощущал себя здесь мастером, судьбой, творцом… Почему? Это еще предстояло выяснить. Но понятно было уже теперь: творец он был неудачливый.
— Значит, вы используете королевский флот, профессор?
— Исключительно королевский. В собственном нет необходимости.
— И используете механизированный гипноз?
— Теперь иногда используем. Прежде ставили просто ультразвуковой излучатель — вместо приятной музыки.
— На королевские корабли?
— На их подводную часть. И там же укрепляется сетка, просто для удобства подводной публики: чтоб было за что держаться. Разгрузка производится без ведома королевского прокурора…
— Но это ужасно, профессор.
— Вас ужасает неуважение к его величеству?
— Чудовищный риск… То есть…
— Это? — Нор жестом изобразил затягиваемую на шее петлю. — Но без этого, согласитесь, буглерство потеряло бы весь аромат.
Они шли теперь по улице, параллельной морю. Видимо, Нор решил продлить прогулку. Ждет, как видно, чтоб ассистент изложил причины своего появления. Но не скажешь же ему вот так просто: "Уважаемый профессор! Некоторые там, на родине, хотят поджечь ваш дом, другие — сжечь лично вас, а министр ди Визеу рассчитывает, что я уничтожу вас новейшими методами…" Однако как-то сказать надо.
— Риск вас действительно возбуждает?
— Смотря какой, — пожал плечами Hop. — А что? Есть возможность поразвлечься?
— В королевстве Этериу риск всегда возможен, шеф.
— Вы хотите сказать, что мои соотечественники несколько недовольны мною? — Нор улыбался, но, увидев оторопелую физиономию Жиля, добавил: — Я все-таки проглядываю газеты. И это, вообще говоря, не ново.
Жиль облизывал губы: сначала одну, потом другую — точно так делала Ани, когда сильно удивлялась: "Так это уже было?" Было так, что хотели линчевать Нормана ди Эвора, победителя рака?.. Но об этом никогда нигде не писали. Жиль бы знал… А может быть, писать об этом стыдно? Чушь! Людям пишущим не стыдно писать ни о чем. Но, возможно, иные чувства и поступки удобнее оставлять в себе, внутри? Просто не осознавать их, не доводить до сознания? Стоит ли сознавать, что на тебя распространился вдруг психоз, всеобщая истерия? И стоит ли помнить, что ты тогда вдруг сделал?.. И нужно ли признаваться себе, что гнусности происходили рядом, а ты промолчал?
Но тогда в истории оставалась бы масса зияющих дыр. Зияющих, безнадежно темных дыр, без единого луча света…
— Вы хотели предупредить меня. Жиль?
Хотел ли он предупредить? Когда на сцене появился "Я — Мак" — это уже было слишком. Жиль почувствовал себя обезьяной. Голой древней обезьяной, которую обступили тигры. Саблезубые тигры наступали с трех сторон, дубинка сломалась от одного их взгляда, и обезьяна отступает. Отступает, а сзади пропасть…
— По существу, я искал здесь спасения, — признался он.
— Сомнительное убежище…
Нор нагнулся, поднял брошенный кем-то цветок.
— Я втравил вас в историю, Жиль…
— Вы?
— Пригласил в эксперимент, зная, что на вас ставит кто-то из конды. Не трясите головой, надо быть круглым дураком, чтоб этого не понять… И когда они требуют уплаты?
— Уже, — сказал Жиль.
Было бы слишком сложно объяснять, что попал он в эту ситуацию по недоразумению.
Нор размышлял, покручивая стебелек в пальцах:
— Макет передатчика и записи на лентах, те, что мы спрятали в столе находок… На меньшее они не пойдут… Скверная история.
Волосы у молодого ди Эвора были гораздо светлее, чем в старости, но, задумавшись, он ерошил их точно так же — всей ладонью.
— Уеду. Уеду за границу, — сказал Жиль.
— Макет передатчика и ленты… Подсчитаем… Нормально организованная промышленность воссоздала бы все это меньше чем за год. При конде это пройдет раз в пять дольше, — говорил Нор.
— Выберусь отсюда, сяду в машину и уеду, — бормотал Жиль.
