Волею судеб я потом буду работать в Управлении делами ЦК именно в этом, пятом подъезде, и этот говорливый лифт будет поднимать меня уже на работу, на мой шестой этаж, и ничуть мне при этом не будет мешать, раздражать, я просто не буду его замечать.
Пятый подъезд… Зашторенные бежевыми занавесками стекла в массивных дубовых дверях, внутри – неприступный бастион власти, офицер КГБ на входе, проверяющий документы и пропуск, рядом – солдатик со штык-ножом на поясе, муха не пролетит. В фойе – обязательный книжный киоск, где все новинки из так называемой «книжной экспедиции», спецснабжение ЦК и других центральных органов власти, на этажах фантастические буфеты с деликатесами того времени, рыбой, мясом, свежайшими бутербродами, блинами с икрой… и все по смешным искусственным ценам. Когда я уже работал в ЦК, то в виде экскурсии в несостоявшийся коммунизм пригласил отца отобедать в нашем буфете, он долго качал головой, не в силах поверить, что все эти заливные карпы и свежайшие пирожки могут стоить так мало денег… Впрочем, они, наверное, и не стоили, это за счет дотации их держали на номинальном уровне, наверное, неудобно было совсем уж бесплатно все раздавать.
Пятый подъезд… Уже в 1991 году, после провала путча, было как-то не по себе от того, что бастион пал… Нам, сотрудникам аппарата, было предписано прийти для получения трудовых книжек и партбилетов где-то через месяц после запрета деятельности КПСС. К тому моменту волна сжигания партбилетов уже сошла, вроде как и не модно стало, с кем теперь бороться-то, раз уже нет ее, ведущей и направляющей?
Лирическое отступление: меня до сих пор поражает бессмысленность этих публичных сжиганий партбилетов. Смотрите: это ваш собственный партбилет, то есть документ, удостоверяющий вашу принадлежность к преступной и разложившейся организации, так? Теперь вы вдруг решили себя с ней не связывать (теперь уже это просто безопасно). Но, дорогой мой, кто же вас в нее тянул-то, кто же вас уговаривал стать членом столь ненавистной организации? Или вы это под воздействием гипноза пропаганды, или в бессознательном состоянии? Да нет же, вы, как и все раньше, изучив правила игры на входе во взрослую жизнь, сделали свой выбор: я буду подчиняться партийному идиотизму и ритуалам, но зато я буду расти в карьере, двигаться по социальной лестнице и достигну некоторой степени материального достатка таким вот образом. Это непросто, это требует самоограничения свободы, подавления собственной гордости где-то, это затратно в смысле общественной активности, отнимает уйму времени… Но это осознанный выбор. Мир совершенно не поменялся с тех пор, в любой системе существуют свои правила социальной реализации, и они так же требуют существенных усилий над собой. Протест должен хотя бы иметь внутреннюю логику: например, меня заставили, а вообще-то я против. В вопросах членства в КПСС, насколько я помню, мало кого заставляли. Да, правила были такие: если хочешь преуспеть, вступай, но не хочешь – твое дело, иди ищи другие возможности для применения собственных талантов и сил. Так о чем протест? Об исторической несправедливости, что угораздило родиться в такой своеобразной, не сказать большего, общественно-политической системе? Во многом эти сжигания партбилетов той поры – неумная демонстрация собственной беспомощности, красивый киношный жест, копирующий американские 1960-е, когда люди сжигали призывные повестки (но это были повестки!!! Их принуждали идти на вьетнамскую войну!!). И уж совсем не бесстрашная общественная, гражданская позиция, как это пытаются выставить некоторые мятущиеся товарищи по судьбе. В общем, абсурд, да и только. При этом, на мой взгляд, коммунистическая идея сама по себе была абсурдна, конечно, симпатий ни у кого не вызывала, и режим был тот еще… Так что массовый «героизм» сжигания партбилетов мне был тогда, да и сейчас, глубоко противен своей лживой, лицемерной сущностью, и свой партбилет я получил тогда и оставил на вечную память о том времени и о себе в нем. Все было именно так, как было, и мне за это не стыдно, к счастью.
В 1991 году, в сентябре, когда я получал на руки свой партбилет, у пятого подъезда на входе встали какие-то ряженые казаки, молодые люди из демократической волны в черной форме, смахивающей на «эсэсовскую», в общем, ужас… «Глобальная геополитическая катастрофа» случилась.
А в 1986-м, в августе, этот подъезд и особенно лифт вводили в состояние транса своей загадочностью, неуловимым тоном превосходства над пассажирами, невидимый дворецкий, бесстрастный и строгий страж цековских этажей и коридоров. В общем, почти что Великий Гудвин из Страны Оз.
Вызов в «инстанцию» не предвещал ничего хорошего. Все анкеты, характеристики были давно отправлены из Министерства внешней торговли, и ожидалось лишь положительное заключение, отмашка на выезд, и чаще всего никаких трудностей прохождение «инстанции», то есть ЦК КПСС и потом КГБ, не вызывало. Если проблемы возникали, то вызов был в ЦК КПСС, но не собственно в КГБ. По устоявшейся процедуре Комитет лишь выполнял проверку, собирал материалы, давал заключения, а собственно решение должен было принимать Аппарат ЦК.
У меня за спиной был Йемен, я уже два года как был активным членом КПСС, неоднократно выезжал в соцстраны – по всем показателям не должно было быть проблем, включая и жену, ведь она тоже уже побывала в Йемене, то есть человек проверенный, «делу Коммунистической партии преданный», и т. д.
Мы вошли в кабинет к «направленцу», сотруднику, ответственному за арабское направление в советском загранаппарате, то есть ответработнику, как принято было их тогда называть в профессиональной бюрократической партийной среде, мило поздоровались и почти с порога услышали:
– Что же вы, Ирина Григорьевна (это жена) в заблуждение инстанцию вводите, проявляете нечестность в анкете?
– ???? (Ах, ох, слезы, шок от самой постановки вопроса.)
В этот момент я уже мысленно прощался с мечтой о Междуречье, с Багдадом и Басрой вместе взятыми…
– Амис Александр Георгиевич, вам что-нибудь говорит это имя? – продолжал ответработник, с интересом наблюдая за реакцией.
«Говорит, но при чем здесь Саша, он уехал в Америку черт знает когда, и мы же с той поры уже в Йемене интернациональный долг выполняли вполне успешно», – пронеслось у меня в голове. В то время родственник за границей, даже дальний, с которым и связи-то никакой нет и не было, – это было сродни государственной измене. На самом деле на конкретный вопрос в анкете «Есть ли у вас родственники за границей?» следовало перечислить лишь прямых и самых что ни на есть родных родственников, а всех и не предполагалось, так что никакой нечестности, сорри!! И потом, может человек и не знать, есть ли у него богатый дядя в Канаде?! Может.
Конечно, тот факт, что дальний ее родственник по материнской линии, Саша, как и его брат Лева, в середине 1970-х эмигрировали в Америку, воспользовавшись тогдашней «еврейской» прорехой в границе, был нам известен, но мы надеялись, что все предыдущие проверки, коих было не одна, эту тему давно сняли, как и «грех» с пленением моего родителя в 1941 году…
Да и потом, бог мой, мы же живем давно святой жизнью «хомо советикусов», маршируем на парадах, славим КПСС и вообще жуть как лояльны Государству рабочих и крестьян, так при чем здесь двоюродный брат жены? (Это я заочно полемизирую вроде. ☺)
А очень даже при чем, а вдруг у вас контакты через него с вражьим логовом? Вдруг и вы туда, а?
Ну уж если совсем профессионально, так вы и проверяйте, ведь «подозрение оскорбляет»…
О таких материях советская власть не задумывалась, проще всех априори считать под подозрением, чем утруждать себя созданием в стране климата, достойного человека. Климата, из которого не хотелось бы бежать, в моей ситуации – в длительную командировку, а в чьей-нибудь, вполне допускаю, и в настоящую эмиграцию за фантомом новой счастливой жизни… Ох уж, далеко не у всех, как показали дальнейшие события 1980–1990-х годов, она сложилась счастливо, что здесь, что там, но об этом разговор отдельный…
