Пожалуй, Уиллу нравилось здесь.
Утром он вставал пораньше, иногда с рассветом, брал какую-нибудь книгу и хлеба с сыром, и немного воды, седлал свою кобылу - послушную рыжую Искру, подаренную ему Риверте три года назад - и отправлялся куда глаза глядят, зачастую безо всякой определённой цели. И лишь на дороге, ведущей от замковых ворот к ближайшей деревне, решал, куда ему хочется поехать сегодня - к садам, где так хорошо бродилось под сенью фруктовых деревьев, или в поля, где приветливые крестьяне всегда ласково его привечали и готовы были напоить парным молоком (Уилл за это оставлял им абрикос или яблок, которые в хозяйских садах они, разумеется, рвать не смели), или галопом просто через луга, так, чтобы ветер свистел в ушах, выдувая все мысли до последней, чтоб оставался лишь грохот крови и хрип кобылы, и её горячие твёрдые бока, сжатые в стальной хватке его коленей.
Этим утром ему захотелось к реке. И вот сейчас он лежал, сунув под голову исторические хроники мэтра Наттара, и подставлял лицо слабым утренним лучам. Искра щипала травку в паре шагов от него, лениво отмахиваясь хвостом от надоедливых мух, в ветвях ясеня у Уилла над головой звонко щебетала сойка, кузнечики заливисто стрекотали в траве, а рядом журчала река. Было так тихо здесь, так мирно, так безмятежно. Это был бы рай... да это и был рай, если хорошенько подумать. Если бы Уилл мог выбирать место, где ему хотелось бы жить всегда, никогда его не покидая, то это был замок Шалле.
Вот только место, к сожалению, не составляет счастья само по себе. Важны ещё люди, которые его населяют.
Медовый месяц четы Риверте был в самом разгаре. Сира Лусиана быстро освоилась с новой для неё ролью хозяйки дома. Её бесстрастная, почти чопорная сдержанность слегка ослабела, но не пропала до конца: она всё так же одевалась неярко и не слишком навязчиво себя украшала (к печатке Далнэ присоединился красный рубин Риверте, вот и всё), всё так же строго заплетала волосы, покрывая их теперь к тому же шёлковой сеткой, всё так же говорила негромко, немного и по существу. Вот только действия её стали весьма решительны, восполняя несвойственную женщинам немногословность. Едва ступив на порог замка, подаренного ей и её мужу королём на свадьбу, она заявила, что всё здесь немедленно следует переделать - чем и занялась без видимого удовольствия, скорее, с какой-то холодной и неистовой мстительностью, как будто решила, что раз уж её положение не изменишь, так стоит им хотя бы упиваться сполна. Замок немедленно заполнился плотниками, каменотёсами, мебельщиками, обойщиками и прочими мастеровыми, которые с утра до ночи что-то строгали, вытёсывали, сколачивали и оббивали, наполнив мирную долину вокруг Шалле ужасающим шумом и суетой. Уилл счёл это прекрасным предлогом, чтобы сбежать - а после превратить своё пребывание вне пределов замка в привычку, к которой уж никак нельзя было придраться. Надо, впрочем, сказать, что у сиры Риверте был вкус - все изменения, которые она вносила, оказались к лучшему, так как замок был обставлен и украшен довольно старомодно, слишком громоздко и мрачно для такого солнечного и светлого места. Лусиана, графиня Риверте, делала внутреннее его наполнение соответствующим внешнему - и Уилл, как ни раздражала его её самоуверенная предприимчивость, не мог найти веского повода, чтоб её осудить.
И уж тем паче не осуждал её Риверте, мгновенно устранившийся от всех домашних дел. У замка была теперь хозяйка, вот пусть и хозяйничает, если это может её развлечь. До встречи с её дочерью оставался месяц - король был непоколебим в своём условии и требовал, чтобы молодожёны прожили в Шалле по меньшей мере до осени, а там и Риверте, и Лусиана должны были наконец получить свою плату за этот брак. Они могли бы проводить время ожидания, поддевая, изводя и ненавидя друг друга - но вместо этого оба по единодушному, и, Уилл подозревал, молчаливому согласию решили сделать эти месяцы как можно менее неприятными для себя и друг для друга. И было даже трогательно наблюдать такое единство, говорившее о них обоих скорее хорошо, чем дурно.
Было бы трогательно, если бы в этой своеобразной семейной идиллии оставалось для Уилла хоть какое-то место.
Риверте по прежнему уделял ему внимания не больше, чем стулу из столового гарнитура. Они здоровались, иногда ели вместе - застольных бесед, подобных недавней, больше не повторялось, и разговор обычно вёлся о погоде (неизменно прекрасной), урожае (удивительно богатом) и местных делах (поразительно благополучных). Уилл впервые за шесть лет жил в одном доме с Риверте ровно на том положении, какое занимал при нём формально - то есть на положении хроникёра, доверенного лица, допущенного в круг семьи - не меньше, но и не больше. Осознание этого странным образом поселило в сердце Уилла стыд - ведь на самом деле он не слишком заботился о выполнении своих обязанностей. Этот стыд побудил его особенно рьяно закапываться в библиотеку (в Шалле она была плоховата, состояла в основном из романов и сборников гравюр, но Риверте тут же выписал свою библиотеку из столицы, и это было единственное место в Шалле, которое он обустроил сам, с молчаливого согласия сиры Лусианы). Уилл, кажется, никогда в жизни не читал так много, как в эти несколько недель, и никогда - так внимательно. В Вальене была очень развитая школа историографии, здесь было у кого и чему поучиться. И он учился; он хотел делать хоть что-то, чтобы оправдать своё присутствие здесь. Хоть что-то, что позволило бы ему быть ближе к человеку, который, казалось, терпел его теперь только из жалости.
Не проходило и дня - да что там, даже часа - чтобы Уилл не вспоминал свой давешний разговор с королём Рикардо и его слова, которым он в тот миг не поверил. Видимо, зря. Король Рикардо знал Фернана Риверте, его Фернана, всю свою жизнь - они буквально росли вместе, потому что дом Риверте всегда был близок ко двору, и юные его отпрыски часто составляли компанию королевским детям в играх, учёбе и тренировках. Конечно, его величество знал Риверте лучше, чем Уилл... И недаром сумел в конце концов его подкупить - он знал, в чём Риверте нуждается, а от чего сможет отказаться. И - об этом Уиллу было думать тяжелее всего, но и не думать он тоже не мог - король просил, чтобы Уилл не мешал ему, когда он выберет свой путь. Не стоять на пути того, кого любишь - это то, что делают друзья.
И Уилл думал теперь, что не хочет быть Фернану Риверте другом. Нет, не хочет! Не хочет.
Он перекатился со спины на бок, и, подперев голову кулаком, рассеяно посмотрел на замок. Обычно луг перед ним и дорога были пусты - Шалле стоял в довольно-таки глухом месте, далеко от больших городов и проезжих трактов, и отчасти поэтому здесь было так тихо. Но сейчас по дороге от замка двигался всадник - маленькое тёмное пятнышко, быстро увеличивавшееся и приближавшееся. Глаза Уилла слегка расширились, когда он узнал всадника - и тут же прикрылись снова. Риверте часто уезжал из замка по утрам, обычно он опережал в этом Уилла - ему нужно было досконально изучить своё новое владение, познакомиться с крестьянами и вправить мозги управляющим, узнать, кто в чём нуждается, а кто слишком много и нагло ворует. Этим он развлекал себя так же, как сира Лусиана развлекала себя, обустраивая внутренние покои замка и третируя слуг. С челядью она была, по мнению Уилла, излишне строга - никого не оскорбляла и не велела пороть, но редко бывала кем-то довольна. Уиллу казалось, что Риверте это в ней слегка забавляет.
Он смотрел на фигурку, движущуюся по дороге, ещё какое-то время - и вдруг, почти поравнявшись с ним, она свернула с тракта и пустилась в галоп через луг, наискосок, резко срезая путь. Искра вскинула голову и возбуждённо фыркнула, перебрав стреноженными ногами. Уилл сел прямее, прищуриваясь против солнца - и понял, что Риверте едет на Роке, вороном жеребце, к которому Искра питала некоторую слабость, и всегда заметно оживлялась при его приближении. Риверте всё говорил, что надо было бы устроить им вязку, и Уилл при этом вполне невинном и резонном предложении всегда неудержимо краснел.
