Длинная балка тоже не преподнесла никаких сюрпризов. Солнце поднялось к зениту. Стало жарко, со стороны далеких Ржавых болот потянул душный, противный ветерок. Кусты бесцветника и ломаки затрепетали, сухая трава прилегла к земле.

– Я же говорил – ветер будет, – сказал Боб.

– Обед, – невпопад отозвался Кречет и скинул рюкзак на камни у выхода из балки. – Десять минут.

Боб усмехнулся про себя. Кречет попал в пограничники прямо из армии, где возглавлял отдельный взвод охраны, и вытравить из него привычку командовать было так же невозможно, как сточить вручную заводской номер с АКМ.

Разложив немудреную снедь на относительно чистой тряпице, Боб вскрыл штык-ножом две банки тушеной свинины, протянул одну Кречету.

– Ну, дай Бог, чтоб без ботулизма, – вздохнул напарник и застучал ложкой.

Ботулизм был проклятием 42-й заставы. Обычные земные консервы в жарком климате Южного Сургана портились быстро, свежак подвозили редко, а чтобы хорошенько прогреть тушенку, нужно было тащить на себе приличный запас дров – в пустошах костер развести было не из чего. Филимонов ругался, стращал патрульных суровыми наказаниями, но в итоге смирился с тем, что раз в месяц кто-нибудь из его бойцов валялся в изоляторе, мучаясь животом.

Слово «мучаясь» вообще очень точно характеризовало все, что было связано с 42-й заставой.

– Добро пожаловать в ад, – с мрачной гордостью приветствовали новичков старожилы, а во время обязательного посвящения, когда неофит жрал песок с пустошей и запивал его спиртом, орали хором:

– Пей до дна, чтоб не кровь!

При этом 42-я застава, расположенная на самой границе Сургана, между Ржавыми болотами и Сухой пустошью, имела в Штабе Пограничной Стражи репутацию «заставы, на которой никогда ничего не случается». В самом деле, за исключением истории со Спенсером тут не происходило ничего примечательного – ни прорывов кочевников, ни нападений бандитов, ни попыток проноса крупных партий нелегального товара.

И тем не менее на 42-й была самая высокая смертность и одни из самых тяжелых условий службы во всем Пограничном корпусе. Неудивительно, что большинство людей попадали сюда не по своей воле. Это было место для «залетчиков», штрафников и новичков, только начинающих тянуть пограничную лямку. Считалось, что стажер, прошедший 42-ю, мог претендовать на лычки сержанта и нормальную, спокойную службу где-нибудь в Цаде или Клондале.

– Ну все, пошли. – Кречет сунул опустевшую банку под клапан рюкзака, дожевал галету и поднялся. – После Глины еще перекусим.

Боб отхлебнул из фляги и тоже убрал свою банку в рюкзак. На заставе из них мастерили пепельницы, дымокурки против москитов, налетавших по осени, масляные лампы и прочие необходимые в хозяйстве штуки, и поэтому патрульные всегда приносили опустевшие жестянки из рейда обратно.

Повернув у Оградок, местного Стоунхенджа, где неведомые предки нынешних обитателей Центрума вертикально взгромоздили на вершине расползшегося холма два десятка каменных глыб, патрульные двинулись через ровную как стол пустошь к Глине. Так называлась долина высохшей черт-те знает когда безымянной реки. Глинистое дно ее растрескалось – Боб припомнил, что в Средней Азии подобные места именуются «такыр», – вот и получилась Глина. Ходить по кофейного цвета многогранникам с завернувшимися краями было удобно, если бы не одно «но» – под подошвами сапог они крошились, превращаясь даже не в пыль, а в какой-то коричневый порошок. В ветреный, вот как сегодня, день этот порошок лез всюду, мешая дышать и раздражая слизистую глаз.

Не доходя до Глины метров двести, Кречет достал из кармана серый платок и замотал лицо. Боб воспользовался одноразовой медицинской маской, когда-то бывшей нежно-зеленого цвета, а ныне грязной, как портянка. Маска плохо защищала от пыли, но выбирать не приходилось – свой шикарный платок-арафатку Боб вчера проиграл в блэкджек каптеру Вьюну, хитрому малому с маслеными глазками профессионального барыги.

– Хоть бы мужики сегодня байвала подстрелили, – мечтательно прошамкал из-под платка Кречет. – Мяска свеженького охота. Убоинки…

– То-н-н-н-н! – раскатилось над долиной мертвой реки. Звук был сильным, мощным и лился, казалось, отовсюду, словно звучало само небо.

– Это чё такое? – растерянно спросил Боб, испуганно озираясь по сторонам.

– Ложись! – зашипел Кречет, сдергивая с себя автомат. – Быстрее!

Рухнув в пыль рядом с напарником, Боб стянул с лица маску – все одно толку от нее никакого – и прохрипел:

– Да чё происходит-то?

– Ангелы небесные идут, – непонятно и очень зло ответил Кречет и почему-то посмотрел вверх. Автомат он даже не снял с предохранителя.

– Ангелы?

– Молчи и не шевелись.

Боб послушно замер, он уже давно понял, что в пустошах вот такое автоматическое послушание в большинстве случаев может спасти тебе жизнь.

Какое-то время ничего не происходило. Тихо подвывал ветерок среди камней. Потом из-за бугра, когда-то бывшего берегом реки, выбежала шестиногая ящерица. Она наткнулась на людей, в панике вздыбила на спине желтые чешуйки и бросилась на тощих лапах прочь через такыр, оставляя за собой пыльный шлейф, быстро размываемый ветром.

– Вот он, гад… – прошептал Кречет. Он добавил еще что-то, но слова утонули в новых звуках, раскатившихся окрест.

Это была, без сомнения, музыка, но музыка дьявольская, жуткая. Боб подумал, что так должен звучать орган, по клавишам которого скачут черти.

В полуденном небе над их головами вспыхнула звезда – и начала медленно опускаться. Боб почувствовал, как у него вспотели ладони. Он не был бесстрашным героем и вообще подозревал, что таких людей не бывает. Во время службы в армии, во время кратких скитаний по Центруму, куда его занесло случайно, во время учебы в Пограничной школе, и тут, на 42-й заставе во время стажировки, ему не раз приходилось сталкиваться с опасностью, однако страх, возникающий в человеке, лежащем под пулями контрабандистов, – это обычный, простой страх, который легко объяснить и с которым можно справиться.

Сейчас же Боба охватил настоящий ужас. Он перестал контролировать себя, понимать, где находится. Хотелось только одного – стать крохотным, незаметным, забиться в какую-нибудь щель…

Сияющая звезда опускалась все ниже и ниже. Сатанинский хорал гремел над мертвой рекой. Собрав остатки воли, Боб сжал исцарапанное цевье карабина, пальцы ухватились за теплую шишечку затвора.

– Не дури! – зарычал Кречет, пригибая ствол к земле. – Он, падла, молниями хреначит на километр! Лежи! Не смотри туда! Не смотри, сука, убью!!!

Боб уткнулся носом в кофейную пыль, вдохнул, закашлялся, открыл рот, как рыба, выброшенная на берег. В горле сразу же запершило, он попытался сплюнуть, задохнулся и, повернув голову, все же бросил взгляд на русло реки.

Там, примерно в трехстах метрах от того места, где лежали они с Кречетом, в воздухе висело нестерпимое сияние, словно зажглось второе солнце. Орган звучал непрерывно; казалось, что трубный глас взметает пыль, пригибает к земле кусты.

А еще Боб заметил странный призрачный ореол метров десяти в диаметре, вдруг возникший прямо под сиянием, и человеческую фигурку, пытающуюся подняться на ноги. Человек был гол, его шатало.

– Опусти глаза, баран! – взвыл сквозь зубы Кречет.

Боб отвернулся.

Так они пролежали не меньше десяти минут, после чего звуки небесного органа начали удаляться, однако Кречет зашевелился и встал на ноги только после того, как все окончательно стихло.

– Что это… было? – прошептал Боб, попытался подняться, но не смог с первого раза – ногу свело судорогой. Наконец кое-как он выпрямился и встал рядом с напарником.

– Да хрен его знает, – мрачно буркнул Кречет. – Пацаны с заставы прозвали эту дрянь «Поющим Призраком». Она редко бывает, я второй раз всего вижу.

Кречет помолчал, посмотрел исподлобья на Боба и вдруг резко выбросил сжатую в кулак руку. Боб получил удар в челюсть, попятился и сел.

– Сам знаешь, за что, – буркнул Кречет, предвосхищая вопрос. – Еще раз не выполнишь приказ, скажу Мамаю, чтобы снял тебя с патруля. Будешь вечным дежурным.