Все люди, которых я встречала по дороге, казались счастливыми и довольными жизнью. Кроме того, я заметила, что все они были похожи друг на друга как близкие родственники. Светловолосые, голубоглазые, хорошо сложенные, они пышили здоровьем и казались поистине недостижимым идеалом. Друг с другом они общались крайне дружелюбно, и я почувствовала себя старой ханжой.

   Дома их были почти одинаковыми с красивыми садиками и опрятными огородами. Все домашние животные были досмотрены и всем своим довольным видом показывали, что находятся в руках у хороших хозяев. Мне не верилось, что такое место может действительно существовать. Не может быть, чтобы все было настолько идеально. Люди попросту не могут быть такими добрыми и чистыми. Это противоречит самой человеческой природе. Не бывает абсолютно хороших и абсолютно плохих людей. Поэтому я никак не могла понять и принять то, что здесь происходило. Но больше всего меня удивило то, что я прекрасно понимала все, что говорили местные жители, хотя совершенно не владела ирэмским языком.

   Мое внимание привлекли две молодые длинноволосые женщины. Они сидели прямо на траве и что-то оживленно обсуждали. Одна из них бережно расчесывала свои роскошные волосы, а другая плела венок из неизвестных мне пурпурных цветов. Я уселась рядом с ними и прислушалась.

   - Милнес, я не могу больше ждать! - воскликнула красавица, придирчиво осматривая прядь своих волос. - Время так медленно тянется!

   - Дорогая, успокойся. Нужно подождать всего лишь до вечера.

   - Да не могу я больше, как ты не понимаешь! Я так долго этого ждала!

   - Радея, я все прекрасно понимаю, - улыбнулась женщина, вплетая последний цветок в венок и связывая его концы небесно-голубой ленточкой. - Мне тоже не терпится. Впрочем, как и всем нам.

   Мне было очень любопытно, о чем они говорят, но как назло они ничего не объясняли. Однако уходить мне совсем не хотелось, поэтому я осталась слушать их милую болтовню. Время шло, и солнце медленно, но верно продолжило свой путь на запад. Когда женщины собрались уходить, у них уже было заготовлено не меньше двадцати великолепных венков.

   - Поторопись, Радея, мы не должны опаздывать.

   Ее подруга весело рассмеялась и закружилась на месте, держа в руках половину венков.

   - Милнес, представляешь? Время, наконец, пришло! Я не могу в это поверить!

   - Милая, давай быстрее!

   - Иду-иду!

   Я последовала за удаляющимися женщинами. Мы покинули поселение и вышли на дорогу, ведущую в лес. Все это время подруги весело щебетали, и лишь когда возле нас появились первые деревья, красавицы замолчали.

   По лесной тропинке мы вышли на широкую залитую лучами заходящего солнца поляну, в центре которой находилось круглое озеро. Оно явно было не природного происхождения, потому что имело слишком идеальную форму. Вокруг озера собрались женщины разных возрастов, детей не было. Они стояли вокруг озера и распевали песни, восхваляющие Мать-природу. Все женщины были одеты в простые не подпоясанные длинные белые платья, а их светловолосые головы украшали яркие искусно сплетенные венки. На лицах красавиц читались радость и волнение. Когда женщины увидели Радею и Милнес (меня же по-прежнему никто не замечал), они почтительно перед ними расступились, давая дорогу к озеру. Милнес пропустила вперед Радею, и они вместе подошли к воде, опустив на ее поверхность один за другим принесенные с собой венки. Затем подруги поклонились сначала озеру, а потом и остальным женщинам.

   - Благодарю вас, жрицы Матери, за оказанную мне честь! - громко сказала Радея во внезапно наступившей тишине.

   Женщины поклонились ей до земли, и мне так и не удалось понять, как с их голов не попадали венки.

   - Да начнется таинство! - так же громко объявила Милнес.

   Яркие красно-оранжевые всполохи заката окрасили макушки деревьев, а в воде отражались теперь уже цветные облака. Милнес подошла к Радее и развязала шнуровку на ее платье. Легкая ткань с тихим шорохом медленно сползла с тела женщины к ее ногам, оставив ее абсолютно обнаженной, если не считать венка на голове и длинных распущенных волос, прикрывающих высокую крепкую грудь. Столь совершенного тела мне еще не доводилось встречать.

   Милнес стала возле остальных жриц и вместе с ними запела новую хвалебную песню. Казалось, будто природа отзывается на каждое слово, даря всем блаженное спокойствие и надежду на светлое будущее. Песня подействовала и на меня, заставляя чувствовать себя самым счастливым и любимым существом во всем мире и даже за его пределами.

   Тем временем, Радея начала медленно и величественно заходить в озеро. Ее волосы сияющим шлейфом лежали на воде. Жрицы опустились на колени, сняли со своих голов венки и положили их рядом с собой на землю. Когда вода достигла подбородка Радеи, женщина остановилась и подняла руки вверх, запрокинув голову назад и глядя в небо.

   - Мать-природа, твои дочери молят тебя о покровительстве. Скажи, Великая, будут ли следующие пятьдесят лет так же хороши и спокойны, как и предыдущие?

   Внезапно Радея ушла с головой под воду. По поверхности пошли круги, потом они исчезли, а женщина все не выныривала. Я забеспокоилась и заозиралась по сторонам с тщетной надеждой, что кто-нибудь бросится ее спасать. Но жрицы продолжали неподвижно сидеть, тихонько напевая свои песни. Прошло пять, десять, двадцать минут, а Радеи все не было. Вдруг Милнес подняла вверх руку. Это послужило сигналом для того, чтобы женщины спустили на воду свои венки. Когда цветы, вопреки всем законам, доплыли до середины озера, образовав плотное кольцо, внутри него на поверхности начала медленно появляться голова Радеи. Ее волосы были совершенно сухими, будто бы и не касались воды. Венки поплыли обратно к своим хозяйкам, а Радея не спеша двинулась к берегу.

   - Что сказала Мать? - низко поклонившись, спросила Милнес подругу, когда та ступила на сушу.

   Все замерли в ожидании ее ответа, прервав свою песнь на полуслове. Лицо Радеи ничего не выражало, и она бесцветным голосом произнесла:

   - Хорошо и спокойно больше не будет. Никогда.

   И в ту же секунду небо заволокло непроницаемыми тучами, и стало темно как безлунной ночью. Поднялся сильный ветер, вырывавший с дерном траву и выворачивавший с корнями деревья. Жрицы бросились врассыпную, истошно крича, и только нагая Радея осталась стоять на своем месте безразличная ко всему.

   Ветер не щадил никого, поднимая вверх жриц и лесных животных. Многие из них уже были мертвы. Так же внезапно, как и появился, ветер исчез, но это была лишь временная передышка. То, что произошло дальше, будет преследовать меня в видениях всю оставшуюся жизнь. На смену ветру пришел огонь, который сменил крупный град, добивший то, что не успело сгореть. И снова поднялся ветер.

   Когда все закончилось, на месте еще совсем недавно плодородных земель ничего не осталось. Только горы пепла и все такое же чистое и спокойное озеро. На негнущихся ногах я подошла к нему, заглянула в его зеркальную поверхность, увидев там свое опухшее и покрасневшее от слез лицо и... проснулась.

   Я все так же сидела на подоконнике с серебряной плитой в руках. Настенные часы показывали то же самое время, что и перед моим странным сном. Но был ли это сон? Скорее всего, я каким-то непостижимым образом перенеслась в прошлое, чтобы увидеть последний день Ирэма, который теперь носил название Мертвая земля.

   Но почему плита показала мне это? Я попробовала еще хоть что-нибудь с нее считать, но тщетно. Бесполезно, больше она не хотела со мной разговаривать. Однако я заметила, что на ней начала светится крохотная выемка, на которую я раньше не обращала никакого внимания, считая ее просто вмятиной. Значит, я собрала не все камни. Где же тогда искать еще один? Мне не терпелось узнать, для чего я все это делаю, и зачем меня заставили смотреть на ужасную гибель Ирэма. Зачем меня заставили пережить весь этот ужас?

   И, словно в ответ на мои мольбы, меня посетило видение. Я никогда не могла их вызывать сама, они всегда приходили спонтанно. Я увидела саму себя в панике бегающую по лесу. Затем я рыдала в объятиях Рэя, а после я стояла на поляне, где лежал мой разобранный спальный мешок, и крепко прижимала к своей груди Кузьмяка. А в его корзинке лежал браслет из деревянных бусинок.