Итак, попытка отмахнуться от загадок «Слова» – это не решение вопроса. Вправе ли мы становиться на этот путь? Конечно, нет!
Прежде всего «Слово» далеко еще не проанализировано во всех его деталях, со всех его сторон (ниже мы это увидим). Более того, если мы подведем итоги нашим знаниям о «Слове» за 150 лет, то должны будем с горечью сказать (если мы отнесемся к делу с подобающей строгостью), что «Слово» изучалось с огромными погрешностями, часто даже методологическими.
На исследованиях многих авторов, даже специалистов-филологов, лежит отпечаток бессистемности, подчас жалкого любительства. Какие только порой невероятные предположения не высказывались! Какие только несуразности не преподносились, как последнее слово истины! Просеять зерна ее от мешков плевел (дикой фантазии) теперь дело далеко не легкое.
Чтобы отклонить упрек в голословности, приведем теперь же только один яркий пример, другие будут рассмотрены впоследствии.
Уже давно профессор московской духовной академии Е. Е. Голубинский бросил следующий упрек автору «Слова» по поводу плача Ярославны:
«…Тут вот какая странность: она лишилась не только мужа, но и сына, юноши в первой юности, и, однако, ее плач ограничивается только мужем, ни словам не касаясь сына, что совсем хороший поэт никак не забыл бы про мать и даже поставил бы ее впереди жены…».
Е. В. Барсов которому мы обязаны самой крупной трехтомной монографией о «Слове», без которой мы до сих пор при исследовании и шагу ступить не можем, писал по этому поводу:
«Нельзя спрашивать, почему жена плачет о муже, забывая сына, так как одно горе подавляет другое: это обыкновенный психологический процесс».
Прежде, чем писать, приведенные отрывки, обоим почтенным исследователям следовало бы познакомиться с примечанием на первой странице «Слова» издания 1800 года и сделать соответствующие выводы. Оно гласит:
«Игорь Святославичь родился 15 апреля 1151 года… женился в 1184 г. на княжне Евфросинии, дочери князя Ярослава Володимировича Галичьскаго, а в 1201 году скончался, оставив после себя пять сыновей».
Следовательно, князь Игорь женился на Ярославне всего за год до похода, в походе же участвовал сын от первого его брака. Принимая это во внимание, совершенно ясным становится умолчание Ярославной в плаче пасынка, который, вероятно, был ее ровесником и вряд ли питал к ней особенно приязненные чувства (известно, что, как правило, пасынки недолюбливают мачех). Горе Ярославны естественно устремлялось только к мужу, с которым она вероятно не прожила и года и с которым она была связана взаимной глубокой любовью.
Из «Истории» Татищева известно, что, когда Игорь бежал из плена, то конь его уже недалеко перед Новгород-Северским упал и повредил ногу Игоря. Один из крестьян, узнав Игоря, бросился бежать в город, чтобы известить княгиню.
Известие было столь неожиданно, что переполошило всех и все не знали, верить ему или не верить. Княгиня не в состоянии была ожидать подтверждения известия и сама бросилась навстречу. Когда Игорь и Ярославна увидали друг друга, то бросились в объятия и были так глубоко взволнованы, что не могли сказать ни слова, а только плакали. Естественно, что и в этом случае княгиня не думала о пасынке.
По поводу критического замечания проф. Голубинского позволительно сказать, что «совсем хороший» исследователь «Слова» должен его внимательно изучать, и не только читать примечания, но и понимать их, и тогда никаких подобных «странностей» в «Слове» он не встретит.
Естественно, что при таком подходе к изучению «Слова» особого прогресса не последовало, текст не только не прояснялся, но и загромождался несообразностями комментаторов. Только последние десятилетия ознаменовались заметным успехом.
Эти успехи ясно показывают, что загадки «Слова» – не задачи, которые не имеют правильного решения, а задачи в умелых руках, получающие надлежащее решение.
Большинство ошибок в понимании «Слова» основывалось на главной общей ошибке: «Слово» понимали, как «героическую» песнь, т. е. как песнь о героях, в которой нечего докапываться до соответствия с исторической действительностью, – все дело в красоте образов, в яркой передаче чувств на фоне родного патриотизма.
Исследование было перенесено исключительно в область поэтики, отчасти мистики, рассматривали «Слово» исключительно, как литературное произведение. Забыто было самое главное – обещание автора «Слова» петь «по былинам сего времени», т. е. воспеть действительность.
Вместо тщательного исследования исторических источников, восстанавливающих взаимоотношения действующих лиц «Слова» и т. д., ограничивались легкими ссылками на поколенную роспись русских князей, приложенную к изданию 1800 года, полную, кстати сказать, весьма существенных ошибок.
В результате оказалось, что автор «Слова» обращался с призывом встать на защиту родины к двум покойникам: к князьям Роману Смоленскому и к князю Мстиславу, умершим в 1180 году, т. за 5 лет до похода! И никого это не коробило!..
Далее, обращаясь к Роману, автор говорит: «Ты, буй Романе!» А Роман, надо сказать, как раз был совсем не «буй», а получил в истории название «Кроткого». Это был удивительно незлобивый и покорный человек: куда бы ни сказали ему перейти на княжение, – он беспрекословно переходил. И князья, и весь народ очень любили его, смерть его была оплакиваема буквально всеми.
В действительности же автор обращался к Роману Великому Галицкому (умер в 1205 г.), прославившемуся своими победами над литвинами и половцами. Это он разгромил литовцев, взял огромное количество в плен и употреблял их в качестве рабочей силы при пахоте земли. О нем-то и сложена была поговорка: «Романе, Романе, худым живеши, – литвином ореши!» (т. е. литвином пашешь). Именно его именем пугали половцы своих непослушных детей.
Понятно, что такие подмены личностей совершенно искажают действительный смысл и ценность «Слова»; его полнокровность, жизненность исчезают, сменяясь худосочием и бледной туманностью. Историческую песнь превратили в фантастическую былину.
Эти исторические несообразности в комментариях устранялись только исподволь. Даже прекрасное издание «Слова» в 1934 г. (изд. Academia) не избавлено окончательно от этого недостатка.
Дело было не в трудности исследования, а в том, что исследователи стояли (а многие и до сих пор еще стоят) на неверной исходной точке зрения.
Они не представляют себе, насколько важно для правильного понимания «Слова» все точные исторические детали о лицах, местах и событиях. «Слово» – исторический документ, а не побасенка.
Еще в 1945 г. один из специалистов-исследователей, объясняя «темное место» о гибели Изяслава («Дружину твою, княже, птици крилы приоде, а звери кровь полизаша») влагает это обращение и уста Бояна, которого он сам считает певцом времени Ярослава. Но не мог же Боян жить 150 лет и петь!
Не заметили, что «Слове» это не фантастическая песнь вроде «Песни о Роланде». Поэтика заслонила для них, может быть, основное, и уж, во всяком случае, очень важное значение «Слова» как исторического и политического произведения.
Отмахнувшись от «Слова», как от исторического источника, несмотря на уверение автора «Слова», что он будет петь правду, а не вымысел, комментаторы не придали, естественно, должного значении многим деталям похода и либо обошли их молчанием, видя в них только игру фантазии, либо старались отыскать в них несуществующую мистику.
Между тем, как мы увидим ниже, многое в «Слове» имеет почти протокольный характер, это последовательная запись того, что было. Эти подробности дают совершенно иное освещение не только событиям, но и всему «Слову».
Перед современным исследователем помимо старых проблем встает еще новая проблема: переоценки ценностей. Все, до сих пор найденное, следует рассматривать под иным углом зрения. В свете иных исходных точек зрения иными оказываются и старые, и новые загадки «Слова» и появляется надежда разгадать их.
