Она выступила перед Тайным советом и объявила о своем обручении; она видела, что некоторые члены задавались вопросом о чувствах Ее Величества к принцу Альберту, поскольку их она не показывала. Ей было достаточно, что на запястье у нее теперь был браслет, а в нем — миниатюра с его портретом: он словно давал ей силу, в которой она всегда так остро нуждалась, когда ей приходилось держать речь; словно она не смогла бы вынести пребывания без него, где бы ни находилась.

XX

Случилось так, что в то утро понедельника, 10 февраля 1840 года, она проснулась оттого, что окна ее спальни сотрясал ветер. Виктория упала духом. Выглянув на улицу, она поняла, что погода расстаралась на день ее свадьбы: шторм!

«Если погода отказывается признавать традиции дня бракосочетания, — заявила она себе, — тогда так поступлю и я», и она отправилась к принцу Альберту в его спальню — несмотря на все протесты и причитания придворных дам, ее приближенных, которые с ужасом всплеснули руками. «О нет, Ваше Величество, это неуместно! Так не полагается! Умоляю Вас не делать этого!» — слышались возгласы.

— Глупости! — сказала она. — Никакая сила на земле не оторвет меня сегодня от него. И, прежде чем отправиться к нему, она велела придворной даме передать ей крохотную коробочку, которая стояла на ее туалетном столике. Осыпав удивленного жениха поцелуями, она взяла его лицо в свои руки и заглянула — глубоко и радостно — ему в глаза.

— Готов? — спросила она.

Он смотрел на нее. «Как никогда раньше, дорогая, — сказал он. — Виктория, сегодня ты сделаешь меня счастливейшим человеком во всем этом мире, ибо я завоевал сердце ангела».

Она раскрыла ему свои объятья, и они обнялись — молча, отчетливо сознавая, что эта их встреча уже сама по себе является нарушением традиции. Но они не могли противостоять тому, что их губы нашли друг друга, и она продлила это мгновение, обхватив руками его голову и погрузив пальцы в его волосы. Время, казалось, в этот миг остановилось для Виктории. Каждый нерв, все ее чувства были стянуты в тугой узел этим поцелуем.

Наконец они разомкнули объятия, и она невольно опустила глаза, ошеломленная тем, с какой силой страсть рванулась из ее тела. Она тяжело дышала, и в комнате слышался только этот звук, если не считать дождя, барабанившего в окно.

— Альберт, — сказала она, — у меня кое-что есть для тебя. — И она передала ему кольцо, которое он принял, и глаза его засияли.

— Альберт, я хочу, чтобы у нас никогда не было секретов друг от друга.

Теперь уже он взял ее лицо в свои руки. «Мы теперь вместе, Виктория, — ответил он. — Отныне для нас нет ничего, чем мы не смогли бы поделиться друг с другом».

Потом все шло своим чередом: ее причесали, разделив волосы пробором и уложив их над ушами; надели на нее белое атласное платье, обшитое кружевами; шею украсило бриллиантовое ожерелье, к платью прикололи сапфировую брошь с алмазами, которую ей подарил возлюбленный, ее Альберт.

— Как вы считаете, Лезен, хорошо ли, что я в белом? — спросила она баронессу. — Я выбрала его только потому, что это идет к кружеву, но меня беспокоит, что белое сейчас непопулярно.

— Вы выглядите прекрасно, сударыня, — ответила ее главная придворная дама, — уверена, Вы создадите моду на него.

— Скорее всего, мне предстоит вызвать паническое бегство от зеленого, — подумала королева: она опасалась, что ее народ не простил ей прежних ошибок, но еще больше боялась, что ее свадьба пройдет незамеченной и что ей придется катить в своей карете к дворцу Сент-Джеймс по пустым, равнодушным улицам.

Она очень сильно ошиблась. Точно так, как и в день ее коронации, вдоль улиц теснились толпы улыбавшихся людей, они приветственно махали ей, и она обнаружила, что ей приходится сдерживать слезы счастья и благодарности, когда она отвечала на эти приветствия. Она поворачивалась к ним, и ее бриллианты сверкали на солнце, которое словно бы ждало достойного случая, чтобы выглянуть и омыть их всех своим теплым жаром, прогнав прочь ветер и высушив следы дождя. Это была погода для Королевы.

После церемонии бракосочетания во дворце последовал свадебный завтрак; перед ним у них было несколько минут, чтобы побыть вместе — их первые мгновения наедине в качестве мужа и жены. Потом они отправились в Виндзорский замок — по улицам, все еще заполненным людьми, желавшими им счастья, пока, наконец, много позже они не остались одни, и он придвинул высокий табурет вплотную к кровати, и прижал ее к себе, и они поцеловались. На следующее утро, проснувшись (хотя спать им почти не пришлось), она повернулась, чтобы посмотреть на Альберта и едва поборола желание его разбудить. Позже она записала в дневнике фразу «он выглядел таким прекрасным, рубашка была расстегнута, обнажая его шею, и это было так красиво».

Короче, они были безумно счастливы, и живи они на необитаемом острове — с населением из двух человек, — вряд ли между ними возникла бы хоть малейшая размолвка.

Однако Викторию призывали ее обязанности. Они нависали над ними. Их медовый месяц был таким коротким, всего три дня, и под его конец — долг призывал — в отношениях семейной пары обнаружились проблемы.

Например, она узнала, что принца Альберта раздражало, что он не получил полного доверия у нее как монарха. Когда она встретилась с лордом Мельбурном для обсуждения государственных дел, принца Альберта не пригласили присоединиться к ним, ему также не разрешалось заглядывать в бумаги государственной важности, которые отнимали так много ее времени — не говоря уже о том, что ей было рекомендовано не сообщать ему об угрозе со стороны демонов.

Иногда они спорили по этому поводу. «Мой дорогой, мой любимый, — сказала она однажды в одну из таких бесед, стараясь успокоить своего мужа, который вдобавок к ощущению, что он лишний, чувствовал еще тоску по родине, — англичане могут испытывать такую ревность к иностранцу, что они воспринимают его как вмешательство в управление их страной». (И пару раз она вспоминала видение юного Джона Брауна.)

Впрочем, это были мелкие пустяки, и Виктория говорила себе, что она, скорее всего, только из-за своей очевидной молодости и возможной неопытности в роли монарха придает им больше значения, нежели они того стоят. Это ведь были всего лишь проблемы роста; они скоро, так или иначе, закончатся, и они несоизмеримо малы в сравнении с той великой любовью, которая продолжала расцветать между ними. Иногда она только и ждала, когда закроет дверь в их комнату, положит голову к нему на грудь, и уже будет не королевой Викторией, правительницей Британской империи, а просто Викторией, женой Альберта. И она чувствовала, что в мире нет ничего, что дало бы ей большее удовольствие, и те моменты были самыми счастливыми в ее жизни, и за них ей следует вечно благодарить судьбу. Ничто, думала она, не может омрачить это счастье.

Грустно, но последующие события сделали именно это.

XXI

Королева была в неописуемом смятении. «У меня нет желания быть беременной, — восклицала она. — Абсолютно никакого». Она уставилась на Альберта взглядом, не оставлявшим ему сомнений в том, что видит в нем виновника этого несчастья.

— Это просто отвратительно, — распалялась она, — худшего несчастья для меня нельзя и придумать. Эта беременность послана, чтобы омрачить мое счастье. О-о, как мне хотелось наслаждаться жизнью с тобой хотя бы полгода, мой любимый. Но забеременеть за несколько коротких недель безмятежного супружества, это и в самом деле слишком. Как для женщин это вообще может быть желанным?

Они были женаты не так уж долго, Альберт знал, что в подобном состоянии ее лучше не прерывать и не произносить никаких слов утешения. Он знал, что ее гнев, как бурное пламя, стихнет сам, выдохнувшись, хотя ему редко доводилось видеть вспышку такой силы. «А что, если мои мучения вознаградятся только мерзкой девчонкой? — бушевала она дальше. — Да я просто утоплю ее!»