Литмир - Электронная Библиотека

Когда шум в зале утих, к председателю обратился прокурор Хабермел:

— Обвинением будут представлены в распоряжение суда дополнительные материалы о расстреле советских граждан подсудимым Ментеном в селе Урич.

Взоры присутствующих обратились к Ментену. Все заметили, как он побледнел, как задрожал у него подбородок.

С началом судебного разбирательства по делу Ментена наше расследование на Львовщине, на месте преступления, не прекратилось. Подобная возможность предусмотрена законами, в частности и голландскими. Масштаб содеянного Ментеном, к несчастью, был очень велик.

Со временем устанавливались и новые свидетели. Одни, услышав по радио или прочитав в газетах о ментеновском процессе, сообщали о себе сами, других — разыскивали мы. Нет нужды говорить о трудностях, которые при этом возникали, если вспомнить, сколько минуло лет со времени совершенных Ментеном преступлений.

Многих свидетелей уже не было в живых, место жительства других было неизвестно. А кроме того, приходилось еще уточнять, где именно стояли те или иные здания, теперь уже не существующие; измерять расстояние от места расстрела до места уничтоженных войной домов, возле которых стояли или в которых тогда находились очевидцы кровавой трагедии. Не мало времени заняли и поиски фотографий погибших.

В свою очередь в Голландии, ФРГ, других странах Ментен бросал громадные суммы на то, чтобы преградить дорогу правде. Людей, потенциально ему опасных, всячески порочили (тут посильную лепту внесла жена Ментена, пытавшаяся оклеветать юристов — участников следственной группы, побывавших в СССР). Нанимались частные сыщики для слежки за теми, кто мог разоблачить Ментена. Пускались в ход угрозы, писались анонимные письма. Не успел свидетель М. Гауптман прибыть из Швеции в Амстердам, как получил письмо, в котором ему грозили расправой, если он посмеет давать правдивые показания. Фабриковались «документы», имеющие целью превратить фашиста Ментена в Ментена-антифашиста. И с той же целью исправлялись подлинные архивные документы времен второй мировой войны в выгодном для Ментена свете. Не случайно газета «Де Ваархейд» призывала: «Исходя из значения дела Ментена, который десятки лет имел высоких покровителей, очень важно сохранить бдительность».

К сожалению, призыв газеты Компартии Нидерландов не всеми был услышан: Хейнингену каким-то образом удалось раздобыть некоторые данные из секретного досье на Ментена, и, подчистив их, поменяв, так сказать, минусы на плюсы, он разослал их во многие газеты.

В зале окружного Амстердамского суда шло очередное заседание. За столом защитника, перед огороженным местом обвиняемого, — адвокат Хейнинген, знаток буржуазного процессуального права.

Щурясь, он то проницательно поглядывал на судей, то простодушно на публику, изо всех сил стараясь завоевать ее симпатии. Во всяком случае ему хотелось продемонстрировать искренность в борьбе за честь «оскорбленной личности». И когда, оборачиваясь назад, он смотрел на эту самую «оскорбленную личность», эсэсовца Ментена, взгляд его становился сочувствующим.

Хейнинген с такими словами обратился к судье:

— Господин председатель! Я утверждал и повторяю: мой подзащитный решительно ни в чем не виновен. Взгляните на этого высококультурного преклонного возраста человека! Возможно ли допустить, чтобы он мог быть столь жестоким, как нам хотят внушить обвинение и советские юристы. Ментен — человек из высшего света. Не в характере такого человека действия, о которых говорится в показаниях свидетелей, и я эти показания расцениваю как очередную кампанию против Ментена.

В ответ на тираду адвоката прокурор сделал еще одно заявление:

— Господин председатель! Я имею намерение представить новое доказательство вины обвиняемого, в частности его собственноручные записи, найденные в подвалах бывшего консульства Нидерландов в Кракове. Ментен записал, что он «в качестве зондерфюрера СС прибыл во Львов вместе со штабом группенфюрера Шенгарта для того, чтобы оказать помощь в решении еврейского вопроса, а также для борьбы с движением Сопротивления».

Следующее заседание. Вызывается свидетель Кнооп.

Недоумение в публике. Ханса Кноопа все знают как редактора журнала «Акцент», а теперь еще и как автора изданной книги «Дело Ментена». Но почему он — свидетель?

Посвященные в хитрости защиты сразу поняли, в чем дело, и объяснили:

— Ясно, как день! Защитник Ментена внес Кноопа в список свидетелей, чтобы журналист, сидя в свидетельской комнате, не мог присутствовать в зале заседаний.

Кноопа быстро опросили, и судья вопреки протесту защиты позволил ему остаться в зале. Кнооп занял место рядом с другими корреспондентами. Трюк Хейнингена не прошел.

Начался допрос свидетелей-поляков, которые во время войны проживали в Подгородцах.

Показания Л. Шустер. Она хорошо знала Ментена, так как служила кухаркой в его имении в Сопоте. Она также знала тех, кто стал жертвами Ментена — Новицкого и его жену Брониславу, Старжинского, Пистоляка, Неймана и других. Рассказ свой она заканчивает словами:

— Я тоже могла бы 7 июля 1941 года оказаться в числе расстрелянных в селе Подгородцы. Но когда полицаи загнали нас в дом Пистенера, я увидела там Ментена в нацистской форме, он узнал меня и отпустил при условии, что я никогда никому не расскажу об этом страшном событии…

Ментен вздрогнул, хотел что-то сказать, но сдержался и промолчал.

На свидетельском месте К. Тузимек и П. Тычинская. Они хорошо знали Ментена. Он, однако, упорно твердит, что свидетели якобы путают его с братом Дирком, а он, Питер, в июле-августе 1941 года в Подгородцах даже не был.

Допрос свидетелей продолжался до позднего вечера, но внимание присутствующих не ослабевало.

Корреспондент одной из польских газет сообщал об этом вечернем заседании в зале Амстердамского суда: «Если кто-нибудь из присутствующих сомневался в том, что Ментен виновен, то теперь благодаря показаниям свидетелей все сомнения развеяны».

Хейнинген на этом заседании пытался запутать свидетелей несущественными вопросами. А Ментен перед закрытием заседания вскочил и выкрикнул: «Эти свидетельские показания от начала до конца надуманны!» Но опровергнуть их ему было нечем.

Когда 18 апреля 1977 года в Амстердамском суде слушалось дело, в голландское консульство в Дортмунде (ФРГ) явился пожилой человек с выправкой бывшего военного, некий Ганс Гайслер, и вручил консулу несколько исписанных страниц, прося ознакомиться с ними и передать затем голландским органам юстиции. Уже через пару дней с Гайслером встретились прокурор Хабермел и комиссар полиции Петере.

— Прежде всего, господа, — начал Гайслер, — я должен заявить, что был в свое время знаком с Питером Ментеном и хочу помочь правосудию справедливо разобраться.

— Как вы познакомились с Ментеном?

— Как эсэсовец с эсэсовцем.

— ?!

— Прошу вас, господа, верить мне: сам я никогда ни в одной акции по уничтожению людей участия не принимал, хотя и служил в карательной команде Шенгарта…

— Продолжайте…

— В начале июля 1941 года я находился в Лемберге — так мы, немцы, называли город Львов. Ментен, как мне стало известно, категорически отрицает факт своего пребывания там в те дни. Но я-то знаю, что он был там и именно тогда. Мы были в Лемберге вместе! Вот, я захватил с собой фото. Взгляните. Это — Питер Ментен, его легко узнать. Снимок сделан в Лемберге. И дата на обороте: «1941 год, июль».

— А кем написана дата?

— Помнится, самим Ментеном. Мы встречались с ним в офицерском казино. Он с энтузиазмом разглагольствовал о казнях евреев, да и людей других национальностей. Превозносил какого-то эсэсовца, который вместе с ним совершал эти экзекуции.

Гайслер рассказал еще, что Ментен неоднократно выражал намерение увеличить свои земельные владения в Прикарпатье.

Когда на следующий день в зале особой палаты Амстердамского окружного суда совершенно неожиданно для обвиняемого появился новый свидетель, бывший эсэсовец Гайслер, и показал изобличающую подсудимого фотографию, обстоятельно повторил перед судом все, что незадолго перед тем сообщил Хабермелу и Петерсу, от ментеновской самоуверенности не осталось и следа.

8
{"b":"240007","o":1}