*** Ясень — в германо-скандинавской мифологии ясень Иггдрасиль считается главным (мировым) деревом и часто связывается с именем бога Одина и появлением первого мужчины — предка всего человечества, что автоматически делает все ясени священными для скандинавов.

**** Эливагар — в германо-скандинавской мифологии имя, данное двенадцати потокам, которые берут свое начало в источнике Хвергельмир. Считалось, что нет вод более бурных и холодных, чем в Эливагаре.

***** Постоянные спутники Одина два ворона Хугин и Мунин («думающий» и «помнящий»).

****** Хеймнар — позорное и жестокое наказание у викингов, в ходе которого у приговоренного отрубались все конечности и немедленно прижигались, чтобы преступник жил. "Мы оставляем ему голос, чтобы он мог кричать, уши, чтобы он слышал издевки, глаза, чтобы мог смотреть на женщин, яйца, чтобы он мог их хотеть…" — говорили они.

========== Глава 27 ==========

                  <i>Медленно, тяжело, хрипло дыша, Тормод бредет вокруг дерева. Жадная до крови толпа неотрывно следит за каждым движением. К горлу же Норда подступает тошнота. Ему неприятны и сама расправа, и реакция людей на нее… А еще стыдно. Стыдно и горько до темных пятен перед глазами, до болезненно сжатых зубов и стиснутых кулаков. Он твердит себе, что ни в чем не виноват, что сделал все, что мог, для облегчения участи мальчишки. Да и… кому какое дело? Почему, почему именно он, Норд, должен чувствовать себя виноватым, а не этот лохматый палач? Почему Норд вообще должен жалеть этого дуралея? Он же сам на все согласился. Норду должно быть совершенно все равно.

          Тормод скрывается за толстым стволом и Норд облегченно вздыхает. Так определенно проще — не видеть. Если чего-то не видишь, можно представить, что этого нет. Ребенком Норд часто закрывал лицо руками, когда дед его бил. И не в желании защититься, а в попытке сбежать куда-нибудь в другое место. И помогало ведь. Без яростного взгляда Бьердгара и вида его тяжелых кулаков, терпеть боль было много легче.

          Вот и сейчас Норд думает, что стоит закрыть глаза, пока Тормода не видно. Ведь так будет проще: закрыть и думать, что нет никого, что никто так и не вышел из-за дерева. Но что-то мешает, не дает, удерживает взгляд. И Норд, сам того не желая, ловит каждое колебание воздуха, каждый отблеск солнца на жухлой листве. Напряженно, боясь моргнуть, всматривается.

          Вот несчастный появляется из-за ствола ясеня, и Норд захлебывается в крике: вместо Тормода вокруг священного древа, истекая кровью, бредет Торвальд…</i>

          — Тише, тише… сюда же толпа сбежится. Ну, хватит.

          — Торвальд, — воздух с трудом выходит из легких, он словно застыл в груди.

          — Я, я, — надежные теплые руки крепко обнимают, родное тяжелое тело мягко давит на спину. Горячее дыхание щекочет ухо. — Кому ж здесь еще быть-то?

          — Торвальд, — выходит до безобразия жалобно, просто неприлично для взрослого мужчины.

          — Да вот он я, тут.

          Норд приподнимается на локтях, поворачивает голову так, чтоб видеть взволнованное лицо друга.

          — Ты… обними сильнее.

          Торвальд качает головой и садится на постели, утягивая за собой Норда. Тот оказывается практически сидящим у него на коленях, нервно ерзает, а потом затихает, уткнувшись макушкой в подбородок.

          Ему вспоминается первое совместное путешествие: через болота Норфолка. Лес, дождь, холод. И согревающие объятия. Тогда тоже было жутко стыдно, но желание погреться пересиливало, поэтому было можно. И теперь тоже нужно согреться. А стыд подождет.

          — Чего кричал? — мягко, почти безразлично. Пусть Норд и понимает, что Торвальд только притворяется спокойным, но… приятно.

          — Да… мерещится всякое.

          — Пусть лучше плохое случается во сне, чем наяву.

          Норд грустно улыбается и силится вспомнить, не было ли в кошмаре серого тумана.

          — Да уж. Торвальд, ты… ты только будь осторожней, а? А то… случится еще чего.

          — Глупости. Что мне сделается?

          — Торвальд…

          — Я ж под защитой одного из самых могущественных мужей страны. Чего мне бояться?

          Норд фыркает и утыкается носом викингу в плечо. Острый запах пота щекочет ноздри, но Норду нравится — так пахнет его мужчина.

          — Не понятно теперь все.

          — Отчего же? Теперь все как раз яснее некуда. Трюггвасон — конунг, ты — его правая рука. Вот и все. Сейчас… сейчас с тобой мало кто спорить станет. Никто не говорит, но все понимают, кто власть захватил. Знаешь, на тинге, да и до него еще, когда только шли от Медальхуса, мне казалось… что захоти ты, попроси ты… люди бы тебе власть отдали, — Норд хихикнул. — Да не смейся ты. Я серьезно. Им тогда плевать было, кто ты и откуда. Ты вот столько живешь здесь, а никак не поймешь: мы — не англичане. Наш народ куда меньше волнуют вопросы рода и крови. И так… много, ох много намешалось.

          — Но я не захотел. И все еще не хочу. А ты бы хотел иметь в полюбовниках конунга?

          Тело Торвальда затряслось от смеха:

          — Вот дурень! Ты, Норд, умный парень. Иногда такое делаешь, я и с пояснениями не до конца понимаю, как работает. Но порой как ляпнешь…

          — Значит, не хочешь? — Норда отпустило, и теперь он с лукавой улыбкой поглядывал на Торвальда из-под челки.

          — Ну, с конунгом я вряд ли смогу сделать вот так…

          Резкий рывок, Норд плюхается на живот. Торвальд вздергивает его бедра одной рукой, а второй прижимает плечи к постели. Норд возмущенно дергает ногой, пытаясь пяткой стукнуть Торвальда по… по чему-нибудь.

          — Ну уж нет!

          — Чего творишь?

          — Вспоминаю, куда запрятал крынку с мазью.

          — В мешке она, под лежаком. Ну, темном таком. В нем еще дырка, помнишь?

          — А-я-яй! И это мы такую ценную вещь в дырявый мешок сунули?! — наигранно удивился Торвальд. — А если бы потерялась?

          — Если бы потерялась… перетоптался бы кто-то сегодня, а потом другую купили.

          — Нет! Этот кто-то не согласен! Ему уделяли очень мало внимания. Нет, он, конечно, понимает: захват власти — дело сложное, но… Долги — они такие, их возвращать надо, — за мазью, впрочем, Торвальд лезть не спешил. Заметивший это Норд довольно протянул:

          — И как же ты будешь сию великую ценность доставать, продолжая держать меня?

          — А вот так! — Торвальд убрал руку с лопаток Норда, но не успел тот шелохнуться — сам навалился сверху, свешиваясь с лежака. Норд обиженно пискнул и, поднапрягшись, дернулся. Полностью выползти не удалось, но теперь прижаты были только ноги. — Куда? — завопил Торвальд.

          Норд, издав победный клич, выкарабкался окончательно и сам залез на викинга. Однако Торвальд, таки добывший заветный горшочек, со сменой позиций был не согласен. Его губы растянулись в хищно-нежной улыбке, от вида которой Норд скорчил испуганную гримасу и сам рухнул вниз.

          — Значит, решил сдаться?

          — Ну, должен же кто-то быть умнее, — пробормотал Норд, старательно засовывая под нависающего над ним Торвальда ноги, так что тот оказался сидящим у него на бедрах.

          — То есть, умный проигрывает?

          — Да как сказать… — приподняв бедра, Норд потерся о задницу викинга. Торвальд скривился и страдальчески вздохнул.

          — Ладно уж…

          Стянув сорочку, в которой спал, он помог выпутаться из одежды Норду и протянул ему злополучный горшок, добыча коего лишила его такой выгодной позиции.

          — А чего мне-то? Давай сам!

          Торвальд давно уже не стеснялся Норда. Точнее не помнил, чтобы вообще когда-то между ними было хоть какое-то смущение. Как-то все так просто получалось и естественно, стыдиться и в голову не приходило. Но вот сейчас глаза Норда горели такой похотью, что краска сама поползла по лицу и шее. Руки мелко задрожали, а в груди сделалось горячо и тягуче-сладко.