В последующие годы Освободитель стал называть внешнеполитическую стратегию северного соседа «политикой математически выверенных сделок».[179] Тем самым он подчеркивал сугубо прагматическую направленность этой политики, лишенной солидарных чувств с борцами за торжество свободы и национальной независимости. Заслуживают упоминания свидетельства английского посланника в Колумбии Патрика Кэмпбелла. Он сообщал в Лондон: «Холодность Боливара в отношении правительства и населения Северной Америки объясняется, судя по высказываниям последнего, тем, что они мало сделали для оказания помощи новым государствам в их борьбе за дело независимости и начинали действовать только тогда, когда для их собственных частных интересов открывались выгодные перспективы».[180]
Представления Боливара о США складывались не только на основе анализа их внешнеполитического курса. Многое говорил ему конкретный опыт американо-венесуэльских взаимоотношений. Довольно скоро возникли конфликтные ситуации, и их урегулирование потребовало от Боливара немалого дипломатического искусства и выдержки.
Первое столкновение интересов произошло в связи с провозглашением так называемой независимой республики Флорида (остров Амелия).
В 1816–1817 годах группа испано-американских патриотов, находившихся в США, подготовила и осуществила вооруженную акцию по освобождению испанской колонии на острове Амелия, расположенном напротив северного побережья Флориды. Центральной фигурой этой группы был Педро Гуаль. В нее входили венесуэльцы X. Р. Ревенга и X. Г. Россио, новогранадец М. Торрес, мексиканец М. Сантамария и перуанец В. Пасос. Время было тяжелое. Почти повсеместно в испанской Америке торжествовала роялистская реакция. Находясь в изгнании, эта группа патриотов в середине 1816 года создала организацию, своего рода революционную хунту в эмиграции, разрабатывавшую планы освободительной экспедиции в целях возобновления борьбы против испанских колонизаторов. «Здесь мы делали кое-что на пользу Южной Америке, — сообщал в одном из своих писем Гуаль, — это является единственной и главной целью, объединяющей всех нас».[181]
Революционная хунта в изгнании стала центром притяжения для многих участников освободительной борьбы, как испано-американцев, так и иностранцев. С ней установили связи испанец генерал X. Мина, сражавшийся за независимость Мексики, французский корсар, герой обороны
Картахены Л. Ори, шотландец Г. Мак-Грегор, сражавшийся вместе с Боливаром в Венесуэле, и др.
Готовя на Гаити вторую освободительную экспедицию, Симон Боливар наладил контакт с Гуалем, сообщал ему о своих планах. Он считал Гуаля неофициальным представителем борющейся Венесуэлы и поручил ему готовить почву для развития взаимовыгодной американо-венесуэльской торговли и привлечения американских деловых людей в Венесуэлу. «Приложите усилия для распространения этих идей среди всех лояльных иностранцев»,[182] — писал Боливар из Порт-о-Пренса. Высадившись на венесуэльской земле, Освободитель 5 января 1817 г. назначил Педро Гуаля и генерала Лино де Клементе, находившегося также в Филадельфии, дипломатическими эмиссарами Венесуэлы в США. Согласно инструкциям, они уполномочивались заниматься всеми политическими и торговыми вопросами от имени республики Венесуэла.[183] Действуя в этом качестве, им удалось закупить и направить в освобожденные районы Венесуэлы несколько тысяч ружей и боеприпасы. Кроме того, Клементе активно включился в подготовку освободительной экспедиции, задуманной группой Гуаля.
Гуаль использовал дружеские связи с директором патентного бюро в Вашингтоне Торнтоном, муниципальным администратором из Балтимора Скиннером и другими американцами, оказывавшими помощь патриотам в изгнании. Ему удалось собрать необходимые финансовые средства и организовать закупку оружия, амуниции и продовольствия в Нью-Йорке, Филадельфии и Балтиморе. Тем временем Клементе, Мак-Грегор, Россио и Пасос фрахтовали корабль и вербовали участников экспедиции. Решено было атаковать испанские владения во Флориде и овладеть островом Амелия, с тем чтобы превратить его в опорную базу для операций корсаров против испанских кораблей в Мексиканском заливе. Гуаль надеялся также, что удар по суверенитету Испании послужит активизации выступлений патриотов против колонизаторов в Мексике и Южной Америке.[184] 31 марта 1817 г. Клементе в качестве представителя Венесуэлы, Гуаль от имени Новой Гранады и Мексики и М. Томпсон как доверенное лицо Буэнос-Айреса скрепили своими подписями специальный документ (в то время его называли патентом) на имя генерала Мак-Грегора. Ему поручалось осуществить захват испанских территорий Флориды.[185]
Понимали ли Гуаль, Клементе и др., что их действия вряд ли были совместимы со статусом дипломатических представителей в иностранном государстве? Однозначного ответа на этот вопрос дать нельзя. Они не имели соответствующих полномочий от правительства Венесуэлы, однако их вдохновляли не меркантильные расчеты, а идеалы борьбы за независимость. К тому же как раз в марте 1817 года Клементе и Гуаль получили, наконец, письменные инструкции Боливара. При их широком толковании подобная инициатива не запрещалась. Да и эпоха тогда была такая, что отчаянно смелые и предприимчивые люди, даже нарушая некоторые предписания своих правительств и действуя на свой страх и риск, добивались успеха. У Гуаля, юриста по профессии, такие операции, наверное, вызывали опасения, но Клементе являлся боевым генералом и, как многие военные, исповедовал девиз Наполеона: нужно прежде всего ввязаться в бой, а там обстановка подскажет.
Можно найти и другие объяснения их поведения. Использование корсаров в военных действиях на морях (так называемое каперство) было широко распространенной практикой в конце XVIII — начале XIX века. Это были своего рода волонтеры-наемники, действовавшие на море. Корсары получали от властей страны документальное свидетельство (патент) на ведение боевых операций. В нем удостоверялось, что они не являются пиратами. Весь остальной риск ложился на их плечи. Корсары обычно закупали или фрахтовали в одной из невоюющих стран легкие быстроходные шхуны водоизмещением в 100–200 т, на борту которых можно было разместить до 10 пушек. Команды таких шхун не превышали 100 человек. Выйдя в открытое море, они поднимали флаг страны, выдавшей патент, и начинали охоту за транспортными и торговыми судами противника. В случае удачи им доставалась богатая добыча. Иногда они отваживались атаковать и отдельные военные корабли противника, потрепанные бурей. Все это было хорошо известно Гуалю, Клементе и другим участникам экспедиции, которые прибегли к тактике корсаров.
В июне 1817 года корабль с отрядом в 150 человек под командованием шотландца Мак-Грегора взял курс на остров Амелия. Рассеяв немногочисленный испанский гарнизон, им удалось занять Фернандину, главный населенный пункт острова. После этого было провозглашено создание независимой республики Флорида. В августе 1817 года в порт Фернандину прибыл французский корсар Луи Ори, взявший на себя военное командование. Гуаля назначили гражданским губернатором острова. Вскоре Амелия стала играть роль активного центра торговых операций патриотов и опорного пункта корсаров, охотившихся за испанскими кораблями в Мексиканском заливе. При этом обстановка в независимой республике Флорида, судя по некоторым свидетельствам, напоминала нравы казачьей вольницы на Руси — легендарной Запорожской Сечи.
Дерзкая операция патриотов вызвала острую негативную реакцию в Вашингтоне, где завершались приготовления к захвату Восточной Флориды. Президент США Монро в ежегодном послании Конгрессу заявил 2 декабря 1817 г. о том, что Амелия превратилась в пристанище пиратов, контрабандистов, преступников и беглых рабов-негров. На этом основании американское правительство решило принять меры для защиты своих интересов. Хотя остров не принадлежал США, на Амелию была направлена американская военная экспедиция. Командор Хенли и майор Бэнкхед предъявили патриотам ультиматум. Они потребовали безоговорочной капитуляции, обещая им в этом случае свободу отъезда. В своем ответе Ори и Гуаль справедливо указали на противоправные действия США, так как остров Амелия «никогда не составлял части территории Соединенных Штатов». Что же касается патриотов, то, овладев Амелией, они «полностью унаследовали все права, принадлежавшие их противнику» (Испании). Ультиматум, говорилось в ответе патриотов, «является недопустимым и неоправданным в глазах всего мира, и если мы вынуждены подчиниться ему, то вся вина ложится на вас».[186]
