– Виват, России! – воскликнул Денис Давыдов.

– Виват! – хором грянули офицеры, чокнулись фужерами и выпили их содержимое до дна.

– А ну, Давыд, прочти свои новые стихи, – попросил гусара Алабин. – Что у тебя новенького? Порадуй, друзей своими удивительными виршами!

– Порадуй, Денис Васильевич! Прочти! – чуть ли не в унисон взмолились остальные гвардейцы.

Поэт не стал себя долго упрашивать и с выражением прочитал:

В это время примчался другой слуга с шампанским: видимо первый лакей ради быстрого обслуживания сообщил своему собрату, что гусары и кавалергарды требуют повтора.

Гвардейцы снова выпили за отчизну.

…Друзья Алабина, как и обещали, пригласили графиню Разумовскую-Стоун на мазурку и полонез. Денис Давыдов даже написал в альбоме графини пару чудных четверостиший в ее честь. Катя, как и ее матушка горячо поблагодарили гусара-поэта за эти восторженные стихи.

Но вот наступил час Алабина. От выпитого шампанского он почувствовал себя расковано и бодро. Он подошел к Кате, щелкнул каблуками и слегка кивнул.

– А вот и обещанный вами танец, графиня, – сказал поручик. – Позволите?..

Алабин услужливо подставил Разумовской свой локоть. Катя взяла его под ручку.

– Ты считал минуты? – довольно улыбнулась Екатерина.

– Нет, мгновения, – Алабин обидчиво закусил губу. – Катенька, тебе оттого весело, что я схожу по тебе с ума?

– Нет, я рада, что снова вижу тебя и то, что ты меня любишь.

– Ты словно весенний лед: таешь прямо на глазах. Еще немного и ты признаешься, что питаешь ко мне самые нежнейшие чувства. А поначалу ты была будто хладный и неприступный айсберг, в который едва проникнув в тут же застынет самый жаркий и мощный солнечный луч. Но, слава богу, солнце всегда сильнее любого льда.

– Под солнцем ты подразумеваешь, наверное, себя?

– Возможно… хотя скорее всего я под солнцем подразумеваю свою жаркую и горячую любовь к тебе.

Разумовская-Стоун снова смутилась и замолчала. И тут же объявили вальс.

Вальс был не только самым модным, но и самым эротичным танцем того времени. Отношение к нему у российских правителей было весьма неоднозначным. Он не пользовался одобрением Екатерины Второй, а при Павле Первом вообще был запрещен. И по многим причинам. Во-первых, кавалер и дама двигались лицом друг к другу. Во-вторых, кавалер держал даму за талию, что считалось крайне неприличным. В-третьих, длительное стремительное вращение тоже считалось непристойным. Тем не менее, Александр Первый разрешил этот фривольный и дерзкий танец.

Дирижёр взмахнул палочкой, и на хорах загремела чудесная музыка. Алабин лихо принялся вальсировать с Разумовской. В этот миг Дмитрий был на седьмом небе от счастья! Обнимать любимую за гибкую сладостную талию, вдыхать аромат ее великолепных духов, чувствовать девичью ласковую и трепетную руку на своем плече, а другую такую же нежную и трепетную держать в своей руке – разве это не настоящее наслаждение! Во время танца локоны графини иногда касались и скользили по щекам поручика, что вызывало вожделенную дрожь по всему телу кавалергарда.

Он прижал Катю к своей груди – она не отпрянула. Алабин чувствовал сквозь ткань жар ее высокой груди и бешеное биение ее сердца. Голова их шла кругом от упоительной близости и стремительного вращения. Огни канделябров и бра сливались в один горящий ярким светом круг.

Алабин незаметно поцеловал в Катю щечку.

– Митя! – притворно возмутилась зардевшаяся графиня.

– Прости, Катя, твоя разгоряченная щека невольно коснулось моих губ, что я не удержался…

– Держи себя в руках, ибо я замужняя женщина и не могу позволять тебе такие выходки. Что могут обо мне подумать окружающие? Тем более на балу везде глаза и уши. Зачем мне лишние сплетни и домыслы. А мой муж крайне ревнив. Ты погубишь мою честь.

– Но я так соскучился по тебе! И я души в тебе не чаю!

– Все равно это не дает тебе право на такой безумный и мальчишеский поступок.

– Больше не буду, моя сердитая нереида…

Они сделали три тура. Катя запыхалась от столь стремительного танца.

– Мерси, – не забыла поблагодарить кавалера графиня. – Право, сей танец опьянеет сильнее любого вина. В голове дурман, я словно в тумане.

– А меня опьянеет сильнее вина твои глаза, улыбка и твое присутствие. Так как насчет нашего рандеву, Катенька? Вдруг мы не увидимся еще три года, а может и более. Или… никогда. Я прошу тебя лишь об одном свидании. Только об одном.

Графиня опустила глаза. Ее оборона трещала по швам. Ей было тяжело бороться с многолетними и старыми чувствами. А Алабин был крайне напорист.

– Катенька, милая моя, пожалуйста… Всего лишь одна встреча, покорнейше умоляю!

– Нет…

– Отчего нет. Пожалуйста, Катенька, исключительно только одно рандеву – и ты осчастливишь меня на всю оставшуюся жизнь. Ведь ты меня любишь! Не правда ли?! Должна быть какая-нибудь награда для моей персоны от тебя за все одиннадцать лет нашей теснейшей и нежнейшей дружбы. Между прочим, граф заполучил тебя за короткий срок ухаживания и всецело невинную. Я так тщательно тебя берег для себя, не переступал разумных границ, сдерживал себя в желаниях, мечтал о тебе в разлуке, надеялся на твою благосклонность и нежность, и что их сего получилось? Мое сокровище досталось какому-то английскому фанфарону, врагу нашего государства? Я считаю это крайне несправедливо. Так что я имею законное право на одну встречу. Чем я хуже его? Так дай мне испить то, что я хотел все эти долгие годы. Утоли мою жажду – иначе я покончу с собой. Не веришь?

Речь Алабина позвучала так искренне и убедительно, что душа Разумовской все же не выдержала. Решающая брешь в девичьей защите была пробита, и Дмитрий услышал наконец-то долгожданный для себя ответ.

– Хорошо, – тихо сказала графиня. – О месте встречи я извещу тебя позже.

Поручик возликовал. Он подвел Екатерину к стулу. И тут Алабин заметил его… Катиного мужа. Поручик узнал своего счастливого соперника по однажды увиденному в одном из европейских журналов портрету…

Красавец – ничего не скажешь! Щегольские усики-стрелки, светлые, длинные и кудрявые волосы. Волевое, дерзкое и надменное выражение лица, выдающиеся скулы, ямочка на подбородке. Благородная осанка, утонченные манеры. Ему лет под тридцать. Граф пышет свежестью, удалью и молодостью. И одет он превосходно!

На нем – синий фрак из бархата в стиле «инкруябль». Фрак снабжён чрезмерно большим воротником и лацканами и дополняется не менее внушительным белым галстуком из пике, закрывавшим подбородок, а туго накрахмаленный воротник белой рубашки, доходит до середины щёк. Поверх сорочки – белый пикейный жилет с тремя пуговицами, которые, по правилам хорошего тона, наглухо застёгнут. На левой стороне груди графа красуются ордена и медали. На шее, на синей ленточке висит орден, усыпанный мелкими разноцветными бриллиантами. И синяя шелковая лента через плечо с орденом на конце дополняет наградной иконостас английского дипломата. На руках посланника – новенькие белые перчатки. На правом боку – на золотой цепочке карманные часы из чистого золота. Парадное одеяние Стоуна дополняют черные замшевые туфли.

Да, граф действительно красавец! И типичный лондонский денди!

Екатерина Павловна тотчас же представила Алабину своего благоверного:

– Дмитрий Михайлович, познакомьтесь, это мой супруг, граф Рокингемский.

– Честь имею, Дмитрий Алабин, поручик лейб-гвардии Кавалергардского полка.

– Очень приятно, граф Джордж Стоун… По рассказам Кэйт о былом проживании в России, вы поручик, были в числе ее верных друзей. Не правда ли?

– Это точно, граф. Мы с Екатериной Павловной долгое время росли вместе, а наши матушки являлись и до сих пор являются лучшими подругами.