Сходив к психоаналитику, Первый согласился с тем, что в нем бесповоротно поселились двое: настоящий безумец, который был всегда и боялся умереть от самурайской каши в душе, и Второй, друг, который хотел жить и, вот на тебе — умер. И уже довольно давно. Наследство Второго не кончалось. Марина безропотно сносила странные визиты этих невероятно красивых женщин его Друга, которые приходили ни за чем и оставляли устойчивое чувство, что радость, любовь, семья и работа ничего не стоят.

Это чувство ушло только на те полгода, когда они с Маринкой бросили все и вместе с мамой умотали на пять летних месяцев в Алушту, и Денискиной ноге стало легче, а Первый с легкостью прожил на частной квартирке окнами в сад, и работалось там как никогда. Он ездил в Москву всего пять раз, а в Питер — два. Немногие деньги зарабатывались сами собой. Марина устроилась в санаторий, а мама — в библиотеку. Это был сюр, последний подарок от «Русского мира», который неминуемо съедало заходящее солнце умирающего СНГ. Восходящее Солнце иного неба, вползая с добрыми намерениями и оставаясь во всех клеточках тела безысходностью движения в будущее, не позволило счастью продлиться долго. Чертова Япония! Они вернулись в Питер. И он стал работать много и уже не бывал более в отпусках.

Первый не отследил, когда в доме появился Владлен. Сначала Первый в ужасе осознал, что это Марина его приглашает, потому что он, Первый, не уделяет ей внимания. Владлен появлялся и исчезал. Он был такой противоположностью Второго, что просто жуть брала. И все же похож. За это Первый его терпел. Этот щеголеватый юноша с крупным лицом, томными глазами, рассеянным взглядом наглых глаз и учтивыми манерами оказался богатым и приносил Марине мелочи, от которых она розовела, «вот дурочка». Но приходил Владлен к нему. Первый чувствовал это, потом даже привык редко пить коньяк с молодым человеком из элиты. Однажды они встретились в кабинете — бывшей квартире матери. Гость поглазел на автопортрет Второго и ничего не спросил. Понемногу Первый начал рассказывать о Японии и обнаружил у собеседника недюжинный информационный багаж по международной политике. Поговорив так вечер, Первый сурою произнес: «В структуре, где я служу, такие посиделки не поощряются. Переходите ко мне в отдел. Я побеспокоюсь».

— Спасибо, Сергей Николаевич! Но я заканчиваю аспирантуру только через год. И погоны мне не дадут за неблагонадежность. Я хотел вас спросить про Ямамото, Сергей Николаевич! Он был одним из тех, кто «затерялся» в толпе умерших... Так он до сих пор ставит нам музыку или нет?

— Нет! Тот, кто ставит музыку, — это не ключевая фигура. Ключевые, - кто ее пишет. Пишут группы. У вас есть группа, Владлен?

—Да, Сергей Николаевич. И в меру музыкальная. Мы искали тех, «кто музыкой богат», и нам объявили войну. Один полежал — в психушке, другая — в больнице. Третий попал на международный скандал и плачет по потерянной карьере. Четвертый — я, ищу крышу... Прячу лист в лесу, так сказать.

— Ты словоохотлив, лесник... У меня умер Друг. Этого нельзя понять. Только пережить. Береги друзей. Я похлопочу за тюю крышу. Как у тебя с японским?

— Это неродной язык, - широко улыбнулся Владлен.

Сергей засмеялся, впервые после острова Матуа он хохотал долго и освобожденно, как молодой.

— Неродной, говоришь?— сквозь смех произнес он.

Мальчик попрощался в дверях. Первый ходил по комнате и туповато улыбался старому зеркалу. Он наконец-то отпустил эту войну, вину и хну Лидочкиных волос. Еще ос-

Oifuu fjtfuMnM* ЈM*A

тавались силы, нужно было стратегировать следующий мир. Что-то он давно не писал настоящих докладных записок на основании настоящей полевой работы. Так что, к делу, «господа юнкера!» Потому что пока мы рулез, японцы уже мар- ширен, а это не порядок-с.

2005 год

В декабре пришлось срочно выехать на Украину. Это был провал и пролет. Новые погоны и дурацкий стыд. Мама ушла и некому залечить раны или по-деловому распорядиться истраченными внутри себя «войсками», Маринка, как идиотка, устроилась в пиар-отдел какого-то холдинга. Новый год начался третьим докладом «по японскому вопросу». В конце вечера Министр подошел к нему и тихо, но четко сказал: «Вы что, Сергей Николаевич, с ума сошли...». Первый поднял досье связей министра и с грустью обнаружил нити Тайваня и повышенный интерес к Сахалинской области в последние два года. Остальные доклады случились в узком кругу и прошли как «телефон для глухих». Так называлось причудливое произведение некоего фантаста, которого цитировал Владлен.

«Не взятьли нам в аренду САХЭнергу?» — сказал он Владлену, который был вызван на работу и прибыл по полной форме, но с красными глазами. Новенькие в праздники всегда так... Непонятно им, что праздники — самое время работать — нет же никого.

— Если вольно, то у меня есть выход на держателей пакета, но там закон — тайга, на держателей никто не смотрит, да и американе там хозяйничают...

«Да, — подумал Первый, — их Сахалинский харизматический лидер умер в небе, а оно молчит, куда его там направили, значит, там есть свой Первый Отдел».

— Вольно, лейтенант, ваши аспирантские дела милостиво переложили в наш образовательный питомник, там определят вам Гуру и учебный план. Как ваша группа, Владлен, нашли «времен связующие нити»?

— Никак нет, Сергей Николаевич. И группа это не моя, а Горского... Мы все сейчас пошли в карьеру, то есть с места в карьер или в гору. Оттуда лучше видно, но, правда, японцам так легче будет перебить нас. Тренировочный лагерь спецназовцев мне бы не помешал, Сергей Николаевич.

— Отказать до лета... — вот уж не думал, Марина слала вам привет, она теперь у нас леди-холдинг, — с кривой усмешкой сказал он.

— Я видел ее вчера, - замялся Владлен, — вы не подумайте...

«Я думаю про другое. Что толку ревновать Маринку, она рассмеется. Она — свободный человек и красивая женщина. Что еще нужно для счастья? Она никогда не наденет погоны и это дополнительная удача».

— А что докладываешь тогда, молчал бы, что видел, эх, молодежь..., — настроение у Первого все-таки испортилось. «Проклятые свободные люди еще более опасны, когда они молоды и красивы, как Принцы».

— Я редко вру, — ответил лейтенант, — я готов представить вам отчет по всем этим шельфам Сахалинским, вдруг и вправду разбогатеете.

— И это будет неплохо, — произнес полковник, — я бы хотел защитить эти земли, а защищать можно только собственность, иначе не поймут-с. «Тоже Арсеньев нашелся!»- в сердцах подумал он о себе.

Лейтенант вышел и, наверное, засел на Машином месте. «Во ведь, медом намазано сидеть на стуле Мухи в ее отсутствие, полное разложение секретности и дисциплины. Полная взаимдзаменяемость паролей и доступов...»

На столе лежал распечатанный текст без абзацев.

Это писала Машка. У нее хватало времени думать в компьютер прямо-таки художественными текстами, хорошо, что она не составляла докладных записок в таком жанре — повесилось бы начальство. Читать ее отчеты было одно удовольствие. Или сплошной ужас. Японцы, кстати, писателей пригашают на разные серьезные правительственные сборища по составлению стратегий и сценариев развития, и ничего, жанр выдерживает...

В тексте значилось:

«Медсестра была к нему внимательна, но той отстраненной американской нежностью, которая дозировалась и измерялась мерным стаканчиком, чтоб не дай Бог что. Ее звали Катрин. Вопреки сюжету или потому что Сюжет еще не прочно сел на страну, сестричка не была необъятной негритянкой, а имела фигуру голливудской звезды. Он полулежал на подушках и осознавал свою усталость. Посетители видели его энергичным, чуть сварливым фантазером. Приходили люди. Все время. Кто-то, видимо, считал, что эти посещения для него благо. Утром он разговаривал с Богом и тот согласился с ним, что некая матрица склеена и некоторое время повисит в сознаниях людей, а далее трансформируется, но это уже будет совсем другая история. С Богом у него были приятельские отношения. Азимов отказывал ему в логике, но почитал как творца с детской душой и желаниями усовершенствовать игрушку».