Лысан рухнул на кровать, а сверху на него свалилось не выдержавшее сотрясения кровати распятие. Оно упало на твердую голову Лысана и разбилось на большие трухлявые куски. Дорогое, черного дерева распятие оказалось куском крашеного папье-маше.

Старик уже не смотрел на Лысана. Он повернулся к Алексису и, приняв довольно правильную боксерскую стойку, пританцовывал на месте, оглашая дом и его окрестности страстными ругательствами. В молодости Панчо увлекался боксом.

Алексис затравленно молчал и с опаской смотрел на старика, который проявлял явное намерение атаковать. Голова Панчо едва доставала до плеча Алексиса, старик был заметно пьян, однако его зычные вопли парализовали золю Алексиса и внушали лишь желание бежать, пока здесь не появился еще кто-нибудь.

Алексис начал пятиться к двери, им же прикрытой. Он уже зацепился пальцами за ручку двери, но Панчо вдруг оказался совсем рядом, и дикая боль пронзила Алексиса, вырвав из его груди истошный вопль. Алексис свалился на мокрый земляной пол и катался из стороны в сторону, двумя руками держась за то место, которое мужчинам следует всячески оберегать, особенно в драке. Поглощенный созерцанием кулаков Панчо, огромных узловатых кулаков, которым позавидовал бы орангутанг, Алексис прозевал коварный удар носком ступни в пах.

Разбираться с забившимся в угол Шакалом Панчо счел ниже своего достоинства. Им овладела новая мысль. Продолжая осыпать своих гостей оглушительной руганью, он выскочил в коридор и зашлепал босыми ногами по земляному полу Лысан пришел в себя и бросился к выходу. За ним побежал Шакал. Последним из дома вывалился, держась руками за раненое место и завывая от боли, Алексис.

Во дворе было уже светло. Дождь обрушивался на покрытую толстым слоем воды жирную землю Ринкон Иносенте. Струи воды падали сверху и, сливаясь в потоки, неслись туда, где пологие склоны гор кончались берегом океана. Земля уже не принимала в себя воду и гнала ее в море.

Лысан остановился шагах в двадцати от дома, поджидая соратников и прислушиваясь к крикам Панчо.

– Скорее, мать вашу!.. – заорал Лысан, увидев, как тяжело бежит, увязая в жирной грязи, раненый Алексис, выступавший в этот момент в роли арьергарда. – Скорее! Он всю деревню на ноги поднимет!

Лысан на этот раз оказался прав. К дому, несмотря на дождь, уже спешили десятка полтора односельчан, разбуженных необычными по своей громкости и страстности выкриками Панчо. Он кричал так по-новому, что всем, слышавшим его, стало понятно, что случилось что-то, требующее внимания и участия. Лысан не мог еще видеть этих полуодетых, утопающих в грязи людей, но инстинктом затравленного зверя чувствовал их приближение.

Когда Алексис наконец догнал Лысана и Шакала и они все вместе образовали плотную группу, воздух сзади них разорвал громогласный окрик Панчо.

– Стой! Стрелять буду! Руки за голову, ублюдки! – Панчо стоял на пороге сарая и целился в ударную группу из длинного ружья.

Заслышав приказ бывшего капитана, «ударная группа», как по команде, залегла в грязь, а затем, следуя примеру Лысана, короткими перебежками устремилась в спасительные заросли бананов.

– Застрелю! – прокричал Панчо, убедившись, что его приказ не выполняется. Но несмотря на эту страшную угрозу, «ударная группа» продолжала организованное по всем правилам военной науки бегство. Панчо прицелился и выстрелил дуплетом из обоих стволов в ту сторону, где, перебегая от одного банана к другому, ускользала ударная группа.

Как говорила Ивис, попасть из ружья Панчо можно было только в упор, что оказалось очень даже на руку Лысану и его спутникам, которым стрельба Панчо не нанесла никакого ущерба. Они продолжали свое неудержимое движение, и только шевеление кустов выдавало их присутствие. Перед лицом опасности Алексис забыл о полученном телесном повреждении и перестал выть. Панчо оставался на пороге сарая, размахивая ружьем и изрыгая ругательства, а двор вдруг наполнился людьми.

– Хватайте их, люди! – орал Панчо, однако сам не спешил в погоню – он взял на себя роль руководителя. – Это бандиты! Эти ублюдки утопили мою машину! Карахо, это настоящие бандиты! Их надо перестрелять, всех поголовно! Мерзавцы! Они хотели убить меня! Но не зря я служил в армии! Не на того напали!

Соседи Панчо сосредоточенно и серьезно прислушивались к его выкрикам, всматривались в пелену дождя, пытаясь рассмотреть в кустах тех, о ком кричал старик, но не двигались с места. Гоняться за людьми и хватать их в Эль-Параисо не принято.

Наконец молодой мулат произнес, ни к кому конкретно не обращаясь:

– Надо позвонить в полицию. Старик пьян, но, похоже, не врет! Здесь что-то случилось. Это те самые чудаки, что были здесь пару дней назад и наняли у Панчо машину. Я видел их. Пойдем, чико! – обратился он к Панчо. – Позвоним, расскажешь все сам! Далеко они по такой грязи не уйдут. Успокойся, дедушка! Пострелял, и ладно. Кому охота за ними по грязи гоняться. И потом, они же иностранцы!

В слове «иностранец» для людей Эль-Параисо заключен сложный и мало понятный для непосвященного смысл. Иностранец – это человек неприкосновенный, человек, трогать которого не следует ни при каких обстоятельствах. Такова традиция, бог знает почему сложившаяся в Эль-Параисо много-много лет назад.

Ее величество Госпожа Случайность, некоронованная королева, нигде не имеет такой чудовищной власти, как в самом счастливом уголке нашего большого мира, в Эль-Параисо. Этим и только этим можно объяснить роковую цепь совпадений и неожиданностей, которые произошли в то воскресное утро, когда под огнем Панчо «ударная группа» организованно отступила от его дома и провела еще примерно три часа под проливным дождем, продираясь сквозь заросли колючего кустарника.

Выбраться из кустов оказалось совсем не просто.

В пылу отступления «ударная группа» забилась в такие заросли, что вернуться к дороге помог лишь случай и сверхчуткие уши Шакала. Каким-то непостижимым образом он сумел различить в шуме дождя звук моторов грузовиков, которые везли в Ринкон Иносенте пиво и мороженое из столицы.

Бесперебойное снабжение пивом и мороженым самых отдаленных уголков страны – одно из благ, которого добился народ Эль-Параисо в результате долгой борьбы против диктаторов разных мастей. В капризном климате Эль-Параисо случаются ливни, ураганы, наводнения. Случаются землетрясения. Случиться может все что угодно, но в воскресный вечер свободные граждане Эль-Параисо будут есть мороженое и пить пиво. Так было, так есть и так будет. И поэтому колонна с жизненно важными продуктами упорно пробивалась сквозь ливень и ночь и достигла подступов к Ринкон Иносенте именно тогда, когда «ударная группа» прощалась с надеждой когда-нибудь выбраться из кустов и вместо привычной ругани мокрые губы Лы-сана издавали жалкое, невнятное бормотание.

– Я слышу, это самое, шоссе! – воскликнул Шакал, поводя ушами, и Лысан остановился. Он не слышал ничего, кроме дождя.

Шакал показывал рукой в ту сторону, откуда, как казалось Лысану, они только что пришли. Он угрюмо повел головой и молча повернул назад. Ему было уже все равно, куда идти. Шакал побежал напролом, не разбирая дороги, на только ему слышный звук мотора. Через несколько минут впереди показался просвет, и «ударная группа» увидела дорогу.

Кювет превратился в настоящую реку глубиной по пояс Алексису и по горло Шакалу, однако эта водная преграда была форсирована с ходу – мокрым членам ударной группы нечего было терять. Они сгрудились на обочине дороги и молча смотрели туда, где в пятидесяти шагах стоял длинный рефрижератор, набитый ящиками с пивом. Водитель закутался в дождевик и возился с передним колесом.

– Грузовики водил? – отрывисто осведомился Лысан у Шакала, и тот нерешительно кивнул. – Тогда пойдем! – Лысан двинулся к грузовику. Алексис сразу же догнал его, а Шакал засеменил поодаль, жмурясь от страха.

Шофер грузовика, маленький щуплый мулат средних лет, был неприятно удивлен, когда неведомая сила оторвала его от земли и потащила куда-то. Шофер был увлечен вопросом, дотянет ли переднее колесо до Ринкон Иносенте или попробовать его подкачать. Как раз в тот момент, когда он окончательно склонился к решению доехать оставшиеся километры и не пытаться надуть огромное колесо, Алексис греб его в охапку.