Повисло долгое молчание, потом я вдруг вспомнил, что нужно кое-что уточнить:

– Вы, конечно, знаете, что мне понадобится немного его крови…

– Не учи курицу нести яйца, – проворчал доктор, устало улыбнулся мне и кивнул в сторону тропы к Хоршоу: – Каменотес уже на подходе, поэтому лучше иди и займись своим делом. А потом я займусь своим.

Я уже и сам расслышал вдалеке скрип колес – к кладбищу приближалась телега. Я пошел между могильными плитами, чтобы посмотреть, как дела у такелажников.

Яма была готова, и они уже собрали под дубом деревянную платформу. Напарник такелажника залез на дерево и на прочной ветке закреплял блок – металлическую штуковину размером с человеческую голову, через которую перекинут большой крюк на цепи. Она нужна, чтобы удерживать вес камня и опустить его точно на яму.

– Каменотес уже здесь, – сообщил я. Такелажники тут же бросили свои дела и вслед за мной пошли к церкви.

На дорожке стоял еще один конь, а в задней части телеги лежал камень. Пока все шло гладко, но я заметил, что каменотес не смотрел мне в глаза и был явно чем-то смущен. Тем не менее мы не мешкая повезли камень по дороге к воротам, выходящим в поле.

Когда телега подъехала к дереву, каменотес продел крюк в кольцо в центре камня и поднял его с телеги. Теперь оставалось посмотреть, точно ли камень вытесан. Кольцо каменотес определенно расположил правильно, потому что камень висел на цепи строго горизонтально.

Когда камень стали опускать и он был в двух шагах от края ямы, каменотес поделился со мной плохими новостями.

Оказывается, его младшая дочь заболела той же болезнью, которая свалила с ног Ведьмака и свирепствовала по всему Графству. Жена его не отходит от бедняжки, поэтому ему нужно возвращаться немедленно.

– Ты уж прости, – сказал он, в первый раз встретившись со мной взглядом. – Но камень подогнан точно, проблем не будет. Слово даю.

Я поверил ему. Он трудился изо всех сил и сделал камень быстро, хотя наверняка в это время ему лучше было находиться рядом с дочерью. Поэтому я расплатился с ним, поблагодарил от имени Ведьмака и от себя, пожелал скорейшего выздоровления дочери и отпустил.

Каменотесы умеют не только хорошо обтесывать камень, но и устанавливать его, поэтому лучше было бы, чтобы он остался, – на случай, если что-то пойдет не так. Но такелажник с напарником тоже знали свое дело. Поэтому мне оставалось лишь сохранять спокойствие и смотреть в оба, чтобы не допустить какой-нибудь глупой ошибки.

Перед тем как камень опустят на место, нужно было быстро обмазать клеем стены ямы, а потом нижнюю сторону камня.

Я забрался в яму и при свете фонаря, который держал напарник такелажника, приступил к работе. Мазать нужно было очень тщательно, не пропуская даже крошечного пятнышка, потому что и его может оказаться достаточно, чтобы домовой сбежал. И поскольку глубина ямы была шесть футов, а не девять, как следовало бы, приходилось быть вдвойне внимательным и аккуратным.

Смесь скрепляла почву, и это было хорошо, потому что так она дольше не растрескается и не осыплется летом, когда высохнет. Главное было понять, сколько точно нужно наносить смеси, чтобы покрытие оказалось достаточно плотным. Ведьмак сказал, что это умение приходит с опытом. Обычно он всегда проверял мою работу и добавлял несколько заключительных мазков. На этот раз все пришлось делать самому. Впервые.

В конце концов я выбрался из ямы и занялся ее верхним краем. Камень толщиной тринадцать дюймов по длине и ширине был больше, чем сама яма – его края должны лежать на ней, не оставляя ни малейшей щелочки, через которую домовой мог бы вылезти. Поэтому их надо было обработать особенно тщательно – ведь именно здесь проходила линия соединения камня с почвой.

Когда я закончил, полыхнула молния, а спустя несколько секунд послышался мощный раскат грома. Гроза бушевала почти над нашими головами.

Я вернулся в амбар, чтобы достать из мешка одну важную вещь. Ведьмак называл ее «миска-приманка». Сделанная из металла, с тремя маленькими отверстиями по краям, просверленными на равном расстоянии друг от друга, она очень подходила для нашей работы. Я достал ее, протер рукавом и побежал в церковь сообщить доктору, что мы готовы.

Открыв дверь, я почувствовал сильный запах смолы и слева от алтаря увидел маленький костер. Над ним на металлическом треножнике стоял булькающий, плюющийся горшок. Доктор Шердли собирался использовать смолу, чтобы после ампутации остановить кровотечение и обмазать ею культю; тогда уцелевшая часть ноги не загноится.

Я мысленно улыбнулся, сообразив, где доктор взял дерево для костра. Снаружи все было мокрым-мокро, и ему не оставалось ничего другого, как использовать церковную скамью. Не сомневаюсь, священник был бы не в восторге, узнай он об этом, пусть даже скамьей пожертвовали ради спасения его жизни. Но сейчас он был без сознания, дышал глубоко и останется в таком состоянии еще несколько часов, пока будет действовать снадобье.

Из трещины в полу слышались мерзкие чавкающие, хлюпающие звуки – домовой продолжал высасывать из ноги кровь. Он слишком увлекся, чтобы почувствовать наше присутствие и заподозрить, что скоро его трапеза может закончиться.

Мы с доктором не обменялись ни словом, просто кивнули друг другу. Я отдал ему свою миску, чтобы набрать крови, которая мне требовалась, а он достал из своей сумки маленькую металлическую пилу и приложил ее холодные блестящие зубцы к ноге священника сразу под коленом.

Домоправительница сидела в той же позе, что и раньше, крепко зажмурив глаза и что-то бормоча себе под нос. Наверное, она молилась; похоже, от нее доктор помощи не дождется. Поэтому, хоть и с дрожью, я опустился на колени рядом с ним.

Он покачал головой.

– Тебе вовсе ни к чему на это смотреть, – сказал он. – Не сомневаюсь, когда-нибудь тебе придется увидеть кое-что и похуже, но сейчас в этом нет нужды. Уходи, парень. Займись своим делом. Я справлюсь. Только пришли тех двоих, чтобы они помогли мне перенести его на телегу, когда я закончу.

Я уже крепко стиснул зубы, готовясь к ужасному зрелищу, поэтому, услышав такое, не заставил долго себя упрашивать. С огромным облегчением я побежал к яме, но не успел еще добраться до нее, как воздух прорезал громкий крик, а следом за ним послышались истерические рыдания. Это не мог быть священник – он лежал без чувств. Это была домоправительница.

Такелажник с напарником уже снова подняли камень и теперь стирали с него грязь. Когда они пошли к церкви, чтобы помочь доктору, я окунул кисть в оставшуюся смесь и обмазал нижнюю сторону камня.

Едва я успел оглядеть плоды своих трудов, как прибежал напарник такелажника. Позади него, гораздо медленнее, шел сам такелажник. Он нес миску с кровью и старался не пролить ни капли. Миска-приманка – очень важная часть нашего снаряжения. В Чипендене у Ведьмака имелся целый запас таких мисок, изготовленных по его собственным чертежам.

Я достал из мешка Ведьмака длинную цепь, на одном конце которой к большому кольцу были прикреплены три короткие цепи, заканчивающиеся каждая маленьким металлическим крючком. Эти крючки я продел в отверстия у края миски.

Когда я поднял цепь, миска-приманка повисла на ней так устойчиво и ровно, что опустить ее в яму и очень осторожно поставить в центре особого умения не потребовалось.

Нет, умение все же потребовалось – нужно было очень осторожно ослабить цепочки, чтобы крючки соскользнули с миски, не опрокинув ее и не разлив кровь.

Хотя сильно нервничал, все же сумел освободить крючки с первой же попытки – недаром я провел много часов, практикуясь в этом.

Теперь оставалось только ждать.

Я уже говорил, что потрошители – самые опасные домовые, потому что питаются кровью. Обычно они смекалисты и очень хитры, но во время кормежки соображают медленно.

Отрезанная нога все еще оставалась в трещине церковного пола, и домовой старательно продолжал высасывать из нее кровь – очень медленно, растягивая удовольствие. С потрошителями всегда так. Он сидит себе, сосет и чавкает, не думая ни о чем, и далеко не сразу понимает, что крови становится все меньше и меньше. Он хочет еще, но кровь теперь имеет другой вкус, а ему больше нравился прежний.