– Ну, как живется-можется, дружок?

– Погибаю! – простонал несчастный, поджимая под себя ноги, которым угрожала опасность быть отхваченными зубами гавиалов. – Пощадите, помилуйте меня! Ой, погибаю! Не могу больше!

– Будешь рассказывать толком? А? Признаешься во всем?

– Только не бросайте меня гавиалам. Скажу все, все!

– Поклянись клятвой Ваи Ранг Кидул, богини – покровительницы собирателей гнезд саланганов.

– Клянусь, повелитель! Только поднимайте, скорее поднимайте меня! – молил безжалостного португальца посеревший от страха лоцман.

Но Янес не отдавал приказания, и Самбильонг оставлял шпиона по-прежнему висеть над рекой, кишевшей гавиалами, которые собрались к этому месту отовсюду, ныряли, подскакивали и свирепо дрались.

– Выдам все, все. Только пощадите меня. Только обещайте, что, когда я вам скажу все, вы не швырнете меня обратно к проклятым гавиалам, – стонал Падада.

Янес улыбнулся:

– Ты думаешь, мы собираемся содрать с тебя кожу? Не знаю, на что может пригодиться шкура такого животного, как ты. Правда, я продержу тебя в плену, пока не выяснится, насколько верны будут твои признания. Но потом я отпущу тебя на все четыре стороны. А теперь, Самбильонг, тащи-ка его сюда.

Даяка, собирателя ласточкиных гнезд, доставили в каюту Янеса, куда спустились португалец с Тангузой. Там лжелоцман признался, что был подослан даяками с целью ложным маневром погубить «Марианну» со всем ее экипажем, но в то же время он категорически отрицал свое знакомство с пилигримом из Мекки.

На вопрос Янеса, кто этот таинственный пилигрим, даяк поторопился заявить, что ничего не знает, и его слова казались искренними.

– Мы сами не знаем, – убеждал он, – кто это, он прибыл сюда несколько недель назад, привез много ящиков с оружием и осыпал даяков золотом и серебром. У него было несметное множество английских гиней и голландских гульденов. Его всюду встречали с почетом, даже вожди разных племен склонялись перед ним, потому что он носил зеленый тюрбан, как хаджи – человек, посетивший родину Магомета. Пилигрим целыми часами совещался с вождями, но о чем они говорили – остается их тайной. Однако вскоре по наущению старейшин даяки подняли восстание и потребовали головы Тремаль-Наика – того самого, который еще недавно пользовался общим уважением как их покровитель и защитник. Даяки эти хорошо вооружены: им розданы привезенное пилигримом оружие и боеприпасы. Они же получили богатые дары деньгами.

– Верно ли, – задал вопрос внимательно слушавший эти важные показания португалец, – верно ли, что недавно в устье Кабатуана появлялся английский корабль, что таинственный хаджи приплыл сюда именно на этом корабле и высадился на берег вместе с английским офицером?

– Верно, господин мой, – ответил лоцман. – И еще скажу: английские матросы выгрузили на наши берега то, что принадлежало пилигриму, то есть ящики с оружием и припасами.

– Какого племени, какого происхождения хаджи?

– Откуда мне знать? – ответил лоцман. – Никто не знает этого.

– Что за тайна? – проворчал нетерпеливо португалец. – Словно пузырь на болоте, неведомо откуда выскакивает этот чалмоносец. Неведомо почему оказывается нашим злейшим врагом. Неведомо почему получает полную поддержку и содействие англичан…

Минуту он молчал, задумчиво глядя на бледного, дрожавшего всем телом Пададу. Потом произнес:

– Теперь скажи, каким образом вы узнали, что «Марианна» прибудет сюда?

– Не скажу точно, но, кажется, среди близких Тремаль-Наику слуг есть человек, который обо всем оповещает наших вождей.

– Ну а ты лично какое поручение получил?

Даяк заколебался, и лицо его еще больше посерело.

– Ну? Открывай карты. Ведь я же пообещал тебе сберечь твою жизнь. Но требую полной откровенности. Иначе…

– Пощади, господин! Я все скажу. Мне было поручено навести твой корабль на мель.

– Так. Недаром я подозревал тебя. Дальше.

– А остальное должны были завершить даяки нападением на судно, лишенное возможности двигаться. Я же должен был воспользоваться замешательством в момент их нападения и поджечь судно.

– Любезный прием и дружеская услуга, – засмеялся Янес. – Но за откровенность благодарю. Итак, значит, даяки мечтали уничтожить нас?

– Да, господин. Мне кажется, хаджи хочет за что-то отомстить Тиграм Мопрачема.

– Что? Тиграм Мопрачема? Пиратам Сандакана? – удивился Янес. – Что за путаница? Какое отношение имеет этот проклятый хаджи к нам? Кажется, мы с мусульманами никогда не враждовали.

– Не знаю ничего, господин мой, – отозвался дрожащим голосом пленник. – Но я знаю, что хаджи поклялся погубить вас, истребить всех до последнего. Он заставил поклясться в этом и вождей наших племен. Они обещали помочь ему, чтобы из Тигров Мопрачема не уцелел никто. И никому не будет пощады.

– Ладно. Мы еще не просили, кажется, о пощаде. Мы со своей стороны постараемся отплатить той же монетой. Ведь мы не цыплята, чтобы позволить кому вздумается свернуть себе шею… Верно, Тангуза?

– Разумеется, сахиб, – отозвался метис, скрипнув зубами.

– Постой! – перебил его Янес. – Скажи, Падада, осаждена ли уже твоими любезными сородичами фактория Тремаль-Наика?

– Не думаю, господин. Ведь хаджи сначала направил свои силы против тебя.

– Значит, дорога от пристани к кампонгу должна быть свободна?

– По крайней мере, господин, не занята сильными отрядами.

– Сколько тебе обещал хаджи или как его там за то, что ты наведешь на мель и погубишь мой корабль?

– Пятьдесят гульденов и два карабина.

– Дешево. Я дам тебе двести гульденов, если ты проведешь мой отряд до кампонга.

– Согласен сделать это и даром, сахиб: ведь ты пощадил мою жизнь, которая была в твоих руках.

– Что обещано – получишь. Но далеко ли пристань?

– Вероятно, часа два пути, не больше, – вмешался Тангуза.

– Меньше, – кивнул головой даяк, который ликовал, чувствуя себя спасенным.

Янес разрезал стягивавшие его до этого момента веревки и, приказав следовать за собой, вышел на палубу «Марианны», которая тем временем, подняв якоря, двигалась вверх по течению Кабатуана.

Над ложем потока и вокруг по-прежнему царило полное спокойствие, и волны лениво катились между берегов, заросших зеленым ковром ползучих растений, среди которых высились разнообразнейшие деревья.

День давно наступил, и лес оживился. Кроме перелетавших с места на место пестро оперенных и крикливых птиц, в чаще поминутно мелькали темные тела обезьян рода сиаманги с плоской головой, вдавленными глазами и огромной пастью до ушей. Обезьяны, по-видимому, чувствовали себя в полной безопасности и с криками, ужимками, гримасами весело гонялись одна за другой, перепрыгивали с ветви на ветвь, кувыркались в траве, то исчезая, словно нырнув в зеленые волны, то выскакивая на опушке. В воде здесь и там виднелись, шныряя среди болотных растений и трав, многочисленные гигантские ящерицы, земноводные пресмыкающиеся, достигающие двух метров в длину.

Ни малейшего следа даяков не обнаруживалось: будь они близко, вне всякого сомнения, это уже давно вызвало бы переполох среди четвероногих, отличающихся крайней пугливостью и боящихся человека пуще огня.

«Марианна» мало-помалу замедлила ход: в чаще, в которой протекала река, ветру негде было разгуляться, в отличие от нижнего течения Кабатуана. Приходилось помогать веслами и даже шестами.

Около полудня, однако, впереди показалась плоская и низкая платформа, языком отошедшая от довольно крутого берега к середине реки. Это была пристань кампонга Пангутаран, владений Тремаль-Наика, опирающаяся на вколоченные в глинистое дно реки могучие колья. По приказу Янеса «Марианна» направилась к пристани, одновременно изготовив к бою все пушки на тот случай, если окрестности заняты даяками.

Беглый осмотр, однако, не дал обнаружить самих дикарей, но позволил увидеть многочисленные следы их недавнего пребывания здесь: так, на близком расстоянии от пристани оказалось пепелище разрушенных пожаром хижин и навесов.