Голос принадлежал самому младшему из его единокровных племянников, трехлетнему Джоффри Велариону. Джофф, всегда встававший рано, выбрался из постели, дабы повидать своего юного дракона Тираксеса. Испугавшись, что мальчик поднимет тревогу, принц Эймонд шлепнул его, прикрикнул, дабы тот не шумел, а затем пихнул в кучу драконьих испражнений. Джоффри заплакал, а Эймонд стремглав бросился к Вхагар и забрался ей на спину. Как позже признавался принц, он столь сильно боялся быть пойманным – даже забыл испугаться, что его могут живьем изжарить и съесть.
Назовите сие храбростью, назовите сие безумием, назовите сие удачей, волей богов или прихотью драконов. Кто может познать разум такого зверя? Лишь сие нам ведомо: Вхагар взревела, рывком поднялась, яростно встряхнулась... затем разорвала свои цепи и взлетела. И мальчик-принц Эймонд Таргариен стал драконьим всадником, дважды облетев вокруг башен Высокого Прилива, прежде чем вновь спуститься.
Но, когда он приземлился, его ждали сыновья Рейниры.
После того, как Эймонд поднялся в небо, Джоффри побежал за своими братьями, и оба, Джейс и Люк, откликнулись на его зов. Принцы-Веларионы были младше – Джейсу шесть лет, Люку пять, Джоффу три, – но их было трое, и они вооружились деревянными мечами со двора для воинских занятий. Теперь они в бешенстве набросились на Эймонда. Отбиваясь, тот ударом кулака сломал нос Люку, затем поверг на колени Джейса, хрястнув его по затылку вырванным из рук Джоффа мечом. Когда мальчишки, окровавленные и в синяках, отползли от принца, он начал глумиться над ними, называя их Стронгами. Джейс, уже достаточно взрослый, дабы понять оскорбление, вновь налетел на Эймонда, но старший мальчик принялся жестоко его избивать... кончилось тем, что Люк, пришедший на подмогу брату, вытащил кинжал и полоснул Эймонда по лицу, выколов ему правый глаз. Когда явились конюхи, дабы разнять драчунов, принц извивался на земле, стеная от боли, а Вхагар ревела.
Позднее король Визерис попытался установить мир, повелев каждому из мальчиков принести своим супротивникам надлежащие извинения, однако же матерей их сии любезности не ублаготворили. Королева Алисента потребовала, дабы Люку тоже выкололи глаз – за глаз, которого он лишил Эймонда. Рейнира ни о чем подобном и слышать не желала, но настаивала, что принца Эймонда надобно допрашивать «с тщанием», пока он не откроет, где услышал, что сыновей ее зовут «Стронгами». Ведь именовать их так, безусловно, равносильно утверждению, что они бастарды, не имеющие прав наследования... а сама она повинна в государственной измене. Под нажимом короля принц Эймонд сознался – о том, что они Стронги, ему поведал брат его Эйгон; и молвил-то принц Эйгон всего лишь: «Каждому ведомо. Только взгляни на них».
В конце концов король Визерис прекратил расспросы, объявив, что более слушать не намерен. Глаз никому выкалывать не будут, приговорил он... но если кто-либо, «будь то муж, или жена, или дитя, благородного ли, простого ли, королевского ли происхождения», вновь назовет его внуков глумливо «Стронгами», тому вырвут язык раскаленными клещами. Затем его милость повелел жене и дочери облобызать друг друга и обменяться торжественными уверениями в любви и приязни, но их неискренние улыбки и пустые слова никого, кроме короля, не ввели в заблуждение. Что касается мальчиков, принц Эймонд говаривал позже, что потерял в тот день глаз, но обрел дракона, и почитает сие честным обменом.
Желая пресечь дальнейшие распри и положить конец сим «гнусным слухам и низкой клевете», король Визерис помимо того распорядился, дабы королева Алисента и ее сыновья возвратились с ним ко двору, а принцесса Рейнира с сыновьями не покидала пределов Драконьего Камня. Охраной ей отныне будет служить сир Эррик Каргилл из Королевской гвардии, а Костолом вернется в Харренхолл.
Как пишет септон Юстас, решения сии никого не обрадовали. Грибок же возражает: по крайней мере одного человека королевские указы привели в восторг, ведь Драконий Камень и Дрифтмарк лежат совсем недалеко друг от друга, и приближенность сия предоставляла Деймону Таргариену обширную возможность утешать свою племянницу, принцессу Рейниру, без ведома короля.
Хотя Визерису I оставалось править еще девять лет, но кровавые семена Танца Драконов были уже посажены – и 120 год от З.Э. стал годом, когда они начали прорастать.
Пришел черед погибнуть старшим Стронгам. Лионель Стронг, лорд Харренхолла и королевский десница, сопровождал своего сына и наследника сира Харвина на обратном пути в огромный полуразрушенный замок на берегу озера. Вскоре после их прибытия в башне, где они почивали, вспыхнул пожар, и оба, отец и сын, погибли вместе с тремя вассалами и дюжиной слуг. Причину пожара так и не установили. Одни сводили все к простой случайности, другие бормотали, что твердыня Харрена Черного проклята и несет погибель каждому, кто ею владеет. Многие имели подозрение, что поджог устроили намеренно. Грибок намекает, что за ним стоял Морской Змей, и сие стало его отмщением тому, кто наставил рога его сыну. Септон Юстас подозревает принца Деймона, устранявшего соперника в борьбе за благорасположение принцессы Рейниры (что более правдоподобно). Высказывали также мнение, что виновником мог быть Ларис Косолапый: после смерти отца и старшего брата Ларис Стронг сделался лордом Харренхолла.
Наиболее же будоражащее предположение допустил не кто иной, как великий мейстер Меллос: он размышляет о том, что сие приказание мог отдать сам король. Если Визерис счел слухи об отцовстве детей Рейниры правдой, возможно, он пожелал избавиться от человека, обесчестившего его дочь, дабы тот не разоблачил незаконность происхождения ее сыновей. Если так, то смерть Лионеля Стронга стала несчастливой случайностью, ибо решение его светлости проводить сына обратно в Харренхолл оказалось непредугаданным.
Лорд Стронг был десницей короля, и Визерис полагался на его силу и мудрость. Его милость дожил до сорока трех лет и изрядно раздобрел. Он не обладал уже той силой, что свойственна человеку молодому, и страдал подагрой и болями в суставах и в спине, а также стеснением в груди, что подступало и отступало, оставляя его нередко с багровым лицом и одышкой. Правление королевством было делом нелегким; король нуждался в сильном, толковом деснице, способном взвалить на свои плечи часть его бремени. Недолгое время он помышлял послать за принцессой Рейнирой. Кто возможет лучше других править с ним вместе, если не дочь, которую он видел своей преемницей на Железном троне? Но сие означало бы возвращение принцессы и ее сыновей в Королевскую Гавань, где нового столкновения с королевой и ее собственными детьми было не избежать. Подумывал Визерис и о своем брате, пока не вспомнил о прошлых пребываниях принца Деймона в Малом совете. Великий мейстер Меллос советовал привлечь кого-нибудь помоложе и называл некоторые имена, однако его милость избрал привычное, призвав ко двору сира Отто Хайтауэра, отца королевы, прежде уже исполнявшего сию службу и при Визерисе, и при Старом Короле.
Но едва сир Отто прибыл в Красный замок, дабы принять обязанность десницы, как до двора дошла весть, что принцесса Рейнира повторно вышла замуж, взяв в супруги своего дядю, Деймона Таргариена. Принцессе было двадцать три, принцу Деймону – тридцать девять.
Известие сие возмутило всех: короля, двор, простонародье. Не прошло и года после кончины жены Деймона и мужа Рейниры, в гневе заявил его милость; столь поспешная свадьба оскорбляла их память. Бракосочетание совершили на Драконьем Камне, внезапно и тайно. Септон Юстас утверждает: Рейнира сознавала, что отец никогда не одобрит сей брак, и торопилась выйти замуж, дабы он не возмог тому воспрепятствовать. Грибок предлагает иное объяснение: принцесса снова была в тягости и не желала рожать бастарда.
Таким образом, тот страшный 120 год от З.Э. завершился так же, как и начался – родовыми муками. Для принцессы Рейниры вынашивание ребенка имело более счастливый исход, нежели для леди Лейны. В конце года она дала жизнь сыну – маленькому, но крепенькому белолицему младенцу-принцу с лиловыми глазами и светлыми серебристыми волосами. Рейнира нарекла его Эйгоном. У Деймона наконец-то появился сын, кровь от его крови... и, в отличие от троих своих единокровных братьев, сей новоявленный принц был несомненным Таргариеном.
