Я старался так и делать. Я стал ходить по палате и тормошить других шизофреников. В основном они не реагировали или отмахивались от меня, один вытянул ноги и шевелил пальцами в рваных носках, он сначала улыбался, но потом послал меня матом и разразился самым жутким хохотом, какой мне приходилось слышать. Этого хохота испугался другой больной и начал громко плакать, тогда пришли амбалы и выставили меня в коридор. Я ходил по коридору туда и обратно, время от времени для пробы завывая: "Проводни-и-ик". Потом я рассказал той старушке, как она брала у меня автограф для внучки, а я подписался не тем именем. Она тут же позвонила Людмиле Ратимировне, которая, видимо, дала на предмет меня какие-то указания. Потом нас всех позвали на ужин, и должен сказать, что таких омерзительных щей я в своей жизни никогда не ел. Хорошо, что я почти не осознавал их вкуса. Потом пошёл снег, и остаток дня я простоял у зарешеченного окна, глядя, как он падает в Пряжку. Какие-то две девицы на берегу реки махали мне руками и отплясывали ритуальный танец — не знаю, издевались или хотели подбодрить... Там горели фонари, там была свобода, а я прозябал здесь и потихоньку крошился. Поймаю этого в шляпе — так ему наваляю! Тут наступил отбой, и меня уложили спать.
— Человек-лопата, человек человеку — лопата, человек идентичен лопате. Лопате нужна благоприятная обстановка, человеку нужна человеческая лопата... Всё сходится! — бормотал, засыпая, мой мудрый друг.
— Проводник? — окликнул я робко.
— Молчи, чего шумишь? — шикнула на меня из коридора Леночкина бабушка.
— Я не шумлю. Я мыслю амбулаторно, — ответил я тоже шёпотом.
— Вот и молодец! Спи, сердешный, — ответила бабушка. И куда-то ушла. Кончилась её смена. Я лежал и пялился в потрескавшийся потолок. Интересно, меня здесь кто-нибудь навещает? Нет, наверное. Если только мама в этой жизни не пропала. Или не лежит где-нибудь в этом же здании... Надо мной склонился Проводник. Я резко сел.
— Где ты, сука, был?! Я тебя весь день зову! Думаешь, мне в кайф так жить?!
— Замолчи. Разбудишь больных. — Он не говорил, его голос звучал у меня в голове. — Вообще не обязательно было орать, как будто тебе задницу подожгли. Обо мне достаточно подумать, и я услышу. Но я же не мог припереться сюда среди бела дня! Пришлось ждать, когда все уснут.
— В прошлый раз ты вообще не приходил! Перенёс меня и всё. Сюда!!! Зачем?! Ты что, не знал, как тут классно?!
— Нет, не знал. Это как жребий. Если бы я все твои жизни просматривал и выбирал, какая получше... Думаешь, мне заняться больше нечем?! В прошлый раз ты смотрел в воду. Я превратил канал Грибоедова в проход. А здесь зеркала не было, извини.
— Быстро убери меня отсюда.
— Ты осознаёшь, что у тебя осталась одна попытка? Если снова не понравится — я верну тебя домой.
— Ты, главное, ОТСЮДА меня убери, мне пофиг уже!!!
— Будь осмотрителен, не испорти всё и не суди поспешно, — назидательно вымолвил проводник и поднёс к моим глазам зеркало.
***
Не то чтобы в моей здешней голове было очень радостно, но там, по-крайней мере, не было пустыни. Некоторое время я просто сидел и наслаждался этим фактом. Потом начал озираться.
Это была моя квартирка, но здесь был непривычный порядок, всё убрано, кажется, даже окна помыты. С чего бы это? Я подошёл к тщательно протёртому зеркалу. Чего это я? В белой рубашечке, волосы в пучок собрал на затылке, бородёнка такая стильная — вылитый мушкетёр. Я жду, что ли, кого-то? Ну, точно — на кухне апельсины в вазе и бутылка шампанского. Ладно, пока она не пришла, надо срочно проверить, умею ли я рисовать.
Я вытащил бумагу и принялся биться над наброском своей винтовой лестницы. Ха. Пожалуй, здесь у меня получалось ещё хуже, чем в самой первой моей жизни. Но картины мои были тут, они никуда не делись. Я мучился с этой лестницей около часа. Ну как сделать, чтоб она уходила в бесконечную глубину?! И чтоб она при этом была лестницей? Может, её как-нибудь стилизованно изобразить, типа графики что-то сделать? Я взял тушь и попробовал. Получился пешеходный переход, закрученный в спираль. Я плюнул с досады и бросил листки на пол.
Ну да, бездарность. Зато симпатичный. И аккуратный. И не пустыня. И Катя вот-вот придёт... И почему я так уверен, что именно она? Меня осенило, и я полез в стол искать свои документы. Всё в порядке. Зовут меня Святополком, и я даже работаю — вот умора! — в том самом ресторане, где недавно веселился со своими псевдодрузьями. Официант. В дверь позвонили, я зашвырнул документы обратно в стол и бросился открывать.
На пороге стояла моя Катя. Как же она была хороша! Я сходу упал на одно колено и поцеловал ей руку. Она засмеялась. Как чудесно она смеётся!
— Какой ты забавный! Встань, давай я лучше пройду, — какой у неё чистый, звонкий голос! Я был вне себя от счастья и, кажется, выглядел идиотом, но это было не важно. Мы пошли на кухню и выпили шампанского с апельсинами. Она всё время нежно и звонко смеялась.
— Ты мне раньше так интересно рассказывал про свои миры! Расскажи ещё. Что ты сейчас рисуешь? — у неё были такие лучистые глаза, такие длинные ресницы...
— Картину... Винтовую лестницу. Вот только не получается у меня ничего...
— Покажи! Ты же знаешь, как я люблю твои картины!
— Да там и показывать ещё нечего, так, одни наброски...
— Тем более! Я никогда не видела, как ты работаешь! Ну, пожалуйста! — у неё были такие огромные синие глаза, такие ямочки на щеках... Ну как я мог ей отказать?
Я привёл её в комнату. Она восхищалась моими набросками и подробно расспрашивала, что я хотел изобразить.
— Человек в начале бесконечного падения... Замечательная идея! Даже в дрожь бросает. И как ты всё это придумываешь?
— Сам не знаю, — я не мог отвести глаз от её лица, и все мои идеи казались полной ерундой в сравнении с ней, восхитительным творением демиурга...
— Просто ты у меня гений, — она приблизилась ко мне. От неё одуряюще пахло чем-то сладким и мягким, какими-то цветами с примесью корицы.
