Предки Насти Веточкиной, возможно, не были кочевниками, но, пройдя долгий путь развития, без оглядки умнея и всячески развиваясь, улучшились наконец до невозможности и теперь осаждали сверкающие стеклом и никелем автобусы, лезли в эти автобусы с мешками, сумками, с грудными детьми и мчались по кое-как, но все-таки асфальтированным дорогам или к себе, стало быть, из гостей, или от себя — в гости.

Настя Веточкина отправлялась в путь по особо важному делу. В замшевой сумке, купленной на подъемные, лежал обернутый в целлофан новенький диплом с отличием, в котором на гербовой бумаге было начертано: «Веточкиной Анастасии Никитичне присваивается квалификация учителя начальной школы».

Везла Настя два огромных чемодана. Столичные носильщики за каждый брали с нее тройную плату. Она и возразить не смела: нынешний кирпич против книги — пушинка, а Настя натискала в чемоданы шестьдесят томов совершенно необходимых, самых из самых. Лучшую одежонку — платье, плащ да платок — положила-таки в чемодан, а все остальное уместилось в старой клеенчатой сумке через плечо.

Ехала Настя, а правильнее, конечно, Анастасия Никитична, не в какие-то неведомые дали. На поезде часов десять, на автобусе часа три до Малых Кладезей. Здесь нужно было пересесть на другой автобус, на проходящий, и доехать до конечной остановки, это еще километров девяносто, а дальше на попутных, уже до места назначения.

На проходящие автобусы билетов, конечно, не было. Настя Никитична ждала, ждала, если не билета, так хоть сочувствия кассирши, да и села зайцем. Зайцев набилось предостаточно. Шофер отъехал за село, собрал по два рубля с головы и весело повез счастливых пассажиров в голубой простор степей.

Километров через двадцать в автобусе стало посвободней. Насте Никитичне досталось сидячее место. Ехала, слушала россказни.

— Наш-то, ключ-то святой?.. — на весь салон отвечала кому-то бабка, укушенная пчелами в оба глаза. — А он теперича не святой! Как святой был, народу — матушки! Со всего света ехали! Вашенский, из Кладезей, Мишка-выпивоха даже бизднез делал. Достал где-то книжку с квитанциями и стал отпускать воду за денежки. Кружка — пятак, бидон — пятиалтынный. Через месяц только спохватились, накрыли… А теперь пожалуйста — никакой очереди нет. Ученые приехали, в стекляшки воды набрали и говорят — в воде чистое серебро, очень вода полезная. Польза от серебра, а не от господа… Ну и все! Кончилась слава.

Бабка не замолкала ни на полминуты.

— Маринка-то? Родила. Мальчонку и девчонку. Мальчонка — вылитый Васька, а девчонка — Петька и Петька.

— Да как же это может быть? — взорвался обиженный за мужское племя парень в майке с ковбоем на груди.

— А так вот. — Бабка пальцами раздвинула щелочки глаз, чтоб на строптивца поглядеть. — А так вот, одного грела, а на другого глядела. В жизни чего только не бывает! Корова у нас на прошлой неделе низверзлась.

— Чего? — спросили в автобусе.

— Низверзлась. На лугу паслась — и нету. Прибежали — яма. Камень кинули, через час только и плеснуло. На море живем. На тонкой оболочке. Да вся жизнь наша — одна оболочка. Вот Пережженкин Иван Матвеевич жил, жил…

Настя Никитична смотрит на окно, по окну полосы дождя. Автобус останавливается все чаще, салон пустеет. Начинает тревога посасывать…

На конечную остановку ехали вчетвером: разговорчивая бабка, женщина с ребенком и Настя Никитична.

Показалось селение, автобус нырнул под гору, зарулил вправо, влево и стал, вздымая все свои никелированные прелести перед черной от дождя, кособокой от ветхости крайней избенкой.

— Приехали, — сказал шофер, и Настя Никитична кинулась вытаскивать свои пудовые чемоданы.

Накрапывало. Холодный ветер таскал за кудри старые ветлы. Разговорчивая бабка поймала растерянный взгляд Насти Никитичны, отвернулась и проворно потрусила в деревню, под гору.

Автобус развернулся и уехал.

— Машин сегодня не будет, — сказала женщина с ребенком.

— Почему?

— Воскресенье.

Настя Никитична об этом и не подумала, пускаясь в дальнюю дорогу.

— А что же делать?

— Пешкодралить. Ну, всего хорошего.

Женщина передвинула ребенка повыше и зашагала по грунтовой, не размокшей пока дороге.

— Подождите! — закричала Настя Никитична. — Вы не знаете, как мне добраться до села Кипрей-Полыхань?

— За мной ступай! — не сбавляя шага, крикнула женщина. — До Кружиманов дойдешь, а там налево.

Настя Никитична подхватила чемоданы, кинулась следом, но хватило ее шагов на сорок. Пришлось остановиться передохнуть.

Женщина с авоськой и с ребенком уходила все дальше и дальше.

«Главное — идти, и дойдешь!» — успокоила себя Настя Никитична, отмучив следующие сорок шагов.

Дорога была пустым-пуста.

Скоро Настя Никитична догадалась: если она протащит какое-то расстояние один чемодан, а потом к нему поднесет другой — так будет и скорее и легче.

Через полкилометра она горько плакала, сидя на своих чемоданах. А кругом было солнечно от цветущей сурепки. Ветер гнал косяки серой мороси. Ни деревца впереди, ни куста. Наплакавшись, она потащила оба чемодана сразу, намечая остановку на вершине бугра, шагов за сто. Чемоданы вытягивали руки, и Насте Никитичне казалось, что они у нее как распустившиеся веревочки, все тоньше, тоньше и вот уж оборвутся сейчас!..

Чемоданы плюхнулись на подмокшую землю, упала в грязь и замшевая сумка, но Настя Никитична даже не нагнулась, поправила невесомой дрожащей рукой клеенчатую сумку на плече, пошла на вершину бугра.

Внизу речка, мелкая, песчаная, деревня за рекой. Дома все добротные, крыты оцинкованным железом.

Повеселела. Через час ли, через другой дойдет до человеческого жилья. Есть хоть до чего доходить.

Попробовала поднять чемоданы, не подняла. Села на них поплакать, набраться силенок и услышала мотоцикл. Мотоцикл потрещал-потрещал и вдруг объявился на бугре. Тяжелый, с коляской. Лихо крутанулся и стал перед нею.

— Это ты, что ли? — спросил ее парень, поднимая очки.

Она пожала плечами.

— Клади чемоданы в коляску.

«Наверное, женщина с ребенком прислала помощь», — подумала Настя Никитична.

— Тебе куда?

— В Кипрей-Полыхань. Это далеко? Я заплачý. Сколько попросите, столько и заплачý.

— Да нет, — сказал парень. — Я бы тебя до места довез. Понимаешь, свадьба у меня. Такое вот дело. Женюсь. А без жениха свадьбу играть, сама понимаешь, не порядок.

— Это верно, — согласилась Настя Никитична, затаскивая проклятенные чемоданы в коляску.

— Я тебя до Бутягов довезу, — сказал жених. — До ихнего магазина. Оттуда до большака километра полтора всего. Машины-то, чай, ходят.

— А от большака далеко до Кипрей-Полыхани?

— Чего ж далеко? Километров, думаю, двенадцать, а то и все семнадцать. Но никак не дальше. Только… — Жених покрутил головой и засмеялся.

— А что? — испугалась Настя Никитична.

— Да нет, ничего! Фельдшером, что ли? Или учительшей направили? Или в клуб?

— Учительшей.

— Учительшей ничего. Они завклубами не любят и фельдшеров.

— Как так?

— Сами лечатся, сами веселятся. Они такие веселые там, просто жуть одна. — Жених завел мотор. — Держись за плечи, но особенно не прижимайся. Мимо моего дома поедем, сама понимаешь…

Мотоцикл взял с места, нырнул с горки, прогрохотал по мосту — и вдоль деревни, по дороге меж хлебов, да в гору и опять по деревне.

Остановились на околице возле грузного, похожего на амбар дома.

— Вот и магазин, — сказал жених.

Не покидая седла, вытянул из люльки чемоданы.

— Всего доброго!

И умчался.

«Даже счастья ему пожелать не успела», — спохватилась Настя Никитична.

Магазин был открыт.

— Бедная девушка! В такую глухомань человека спихнули! — пожалел ее продавец, лупивший газетой мух. — Не волнуйся, я тебя сейчас отправлю в Кипрей-Полыхань, будь они там неладны. Машина скоро придет.