– Опять ты?

– Вам Дьявол помог, – заявил Арбитр. – Это нечестно. Стычку с Дон Кихотом вообще засчитывать нельзя, а без помощи Дьявола вам бы ни за что не пережить канонады.

– Ладно. Значит, мне помог Дьявол. Ну и что?

– Вы признаете это? – спросил он, оживляясь. – Вы признаете, что вам помогли?

– Вовсе нет, – отозвался я. – Это утверждаешь ты. А мне доподлинно ничего не известно. Дьявол ничего не говорил мне о помощи.

– Тогда ничего не поделаешь, – удрученно проговорил Арбитр и сник. – Три – волшебное число. Так гласит закон, и я не могу этого обсуждать, хотя, – резко добавил он, – мне и очень хочется. Вы не нравитесь мне, мистер Смит. Совершенно не нравитесь.

– И я плачу тебе взаимностью.

– Шесть раз! – взвыл Арбитр. – Это же безнравственно! Невозможно! Никто и никогда не выдерживал раньше и трех!

Подойдя поближе к пушке, на которой восседал Арбитр, я пристально посмотрел на него.

– Если это тебя утешит, – проговорил я наконец, – я не заключал договора с Дьяволом. Я попросил его замолвить за меня словечко, но он отказался, объяснив, что не может этого сделать. Он сказал, что закон есть закон и в этом случае даже он бессилен.

– Утешит?! – заверещал Арбитр и снова пустился в яростную пляску. – С чего это вам захотелось меня утешать? Это еще одна хитрость, говорю я! Еще один грязный человеческий трюк!

Я резко повернулся на пятках.

– Пошел вон! – сказал я Арбитру. Что толку пытаться быть вежливым с таким ничтожеством?

– Мистер Смит! – закричал он мне вслед. – Мистер Смит! Пожалуйста, мистер Смит!..

Не обращая на его вопли внимания, я продолжал спускаться с холма.

Слева я заметил смутные очертания белого фермерского дома, обнесенного тоже выбеленным забором. Однако часть забора была повалена. В окнах дома горел свет, во дворе топтались лошади. Здесь должен был находиться штаб генерала Мида,[24] и сам генерал мог быть тут. Стоило подойти – и я мог бы взглянуть на него.

Но я не подошел. Я зашагал дальше по склону холма. Ибо этот Мид не был подлинным Мидом – не больше, чем этот дом был настоящим домом, а разбитое орудие – настоящей пушкой. Все это было лишь жестокой игрой, хотя и чрезвычайно убедительной – настолько, что там, на вершине, я на секунду уловил, что представляет собой настоящее, историческое поле битвы.

Вокруг раздавались голоса, слышался звук шагов, временами я улавливал взглядом смутные человеческие фигуры, спешащие куда-то – то ли с поручением, то ли, скорее, по собственным делам.

Спуск стал круче, и я увидел, что оканчивается он оврагом, края которого поросли мелколесьем.

Под деревьями горел костер.

Я попытался свернуть в сторону, поскольку не хотел ни с кем встречаться, но я подошел слишком близко, чтобы не оказаться обнаруженным. Из-под ног у меня покатились и посыпались на дно оврага камешки, и тут же послышался резкий оклик.

Я остановился и замер.

– Кто здесь? – снова прокричал тот же голос.

– Друг, – глуповато отозвался я, не зная, что еще придумать.

Свет костра блеснул на поднятом ружейном стволе.

– Не надо, Джед, не дергайся, – произнес голос с характерным протяжным выговором. – Ребов поблизости быть не может, а если бы вдруг оказались – то были бы полны миролюбия.

– Я просто хотел убедиться, и все, – сказал Джед. – После нынешнего дня я не хочу ничем рисковать.

– Полегче, дружище, – сказал я, подходя к костру. – Я вовсе не реб.

Оказавшись на свету, я остановился, предоставляя им возможность рассмотреть меня. Их было трое – двое сидели у костра, а третий стоял с ружьем в руках.

– Вы не из наших, – проговорил стоящий, которого, по-видимому, звали Джедом. – Кто же вы, мистер?

– Меня зовут Хортон Смит. Я газетчик.

– Подумать только! – сказал тот, с протяжным выговором. – Подходите и присаживайтесь у огонька, коли есть время.

– Время найдется.

– Мы можем вам обо всем порассказать, – проговорил тот, что до сих пор хранил молчание. – Мы как раз в самой заварухе оказались. В аккурат рядом с рощей.

– Погодите, – возразил протяжноголосый. – Нечего нам ему рассказывать. Я уже встречал этого джентльмена. Он был с нами. Может, даже все время. Я видел его, а потом стало так припекать, что уже ни на что не обращал внимания.

Я подошел поближе к костру. Джед прислонил мушкет к сливовому дереву и вернулся на свое место возле огня.

– Мы поджариваем бекон, – сказал он, указывая на сковородку, стоявшую на угольях, выгребенных из костра. – И если вы голодны – учтите, у нас его много.

– Только вы должны быть очень голодным, – заметил другой, – иначе этого никак не переварить.

– Полагаю, что голоден достаточно, – я вошел в круг света и присел на корточки. Рядом со сковородой, на которой жарилась свинина, стоял дымящийся кофейник. Я вдохнул аромат. – Кажется, я пропустил обед. Да и завтрак тоже.

– Тогда вы, может, с этим и справитесь, – проговорил Джед. – У нас найдется и пара сухарей в придачу, так что я приготовлю вам сандвич.

– Конечно, – добавил протяжноголосый, – сперва нужно как следует постучать ими обо что-нибудь, чтобы выколотить червей. Если вы не хотите употребить их в качестве свежего мяса, разумеется.

– Скажите-ка, мистер, – вмешался третий, – мне кажется, или вам звездануло по маковке?

Я поднес руку к голове, и пальцы снова стали липкими.

– Оглушило ненадолго, – ответил я. – Недавно пришел в себя. Осколком, наверное.

– Майк, – обратился к протяжноголосому Джед, – почему бы вам с Асой[25] не промыть рану и не посмотреть, так ли она страшна? А я тем временем налью ему кофе. Вероятно, он сможет с ним управиться.

– Все в порядке, – сказал я. – Это просто царапина.

– Лучше взглянуть, – возразил Майк. – А когда пойдете дальше – шагайте вниз, к Тэйнтаунской дороге. Пройдете по ней немного на юг, и там отыщете костоправа. Он может шлепнуть на рану какой-нибудь дряни, чтобы не началась гангрена.

Джед протянул мне кружку крепкого и горячего кофе. Я глотнул – и обжег язык. Тем временем Майк с поистине женской нежностью обрабатывал мне голову, промывая рану смоченным водой из его фляжки носовым платком.

– Действительно, царапина, – проговорил он. – Только кожу ссадило. Но на вашем месте я бы все-таки наведался к костоправу.

– Непременно, – пообещал я.

Самое удивительное заключалось в том, что эти трое собравшихся у костра действительно верили, будто они солдаты Союза. Они не играли. Они были теми, кем им полагалось быть. Вероятно, они могли быть чем угодно еще – или, вернее, сила (если это была сила), способная стать материей и формой, могла принять какое угодно обличье. Но, обретая форму какого-то определенного существа, она полностью воссоздавала его – со всеми присущими ему признаками, целями и желаниями. Возможно, вскоре эти материализации вернутся в свое первоначальное элементарное состояние, субстанцию, готовую в любой миг обрести иную форму и другую суть, но пока это были настоящие солдаты Союза, только что сражавшиеся на перепаханном бомбардировкой склоне холма.

– Вот и все, что я могу сделать, – садясь, проговорил Майк. – У меня нет даже чистой тряпицы, чтобы перевязать вам голову. Но отыщите дока, и он вмиг все путем обтяпает.

– А вот и сандвич, – сказал Джед, протягивая две галеты с зажатым между ними куском жареного бекона. – Червей я выколотил. Думаю, почти всех.

Это было весьма неаппетитное на вид блюдо, а сухарь оказался твердым как раз настолько, как я об этом читал, но я был голоден, а сандвич являл собой пищу, и я стал трудиться над ним. Джед приготовил сандвичи остальным, и мы молча принялись за них – молча потому, что лишь полностью сосредоточенный на процессе поглощения пищи человек был в состоянии управиться с такого рода пищей. Кофе остыл достаточно, чтобы можно было пить, и помог мне одолеть сухарь.