телефонных разговорах — похоже, Александер стал напоминать

самого себя из жизни до захвата. Сравнивать Арек не мог, а

спросить было не у кого. Ему показалось, что тетя Мария Фи-

липповна не захочет с ним беседовать. И не только на эту тему.

Своей заслуги в переменах наместник не находил. В мелочах

помог, факт, без денег куда ни ткнись — не пустят. Но в основном

Саша выплыл сам. Выплыл и, возможно, собирался плыть в

противоположную от Арека сторону.

«Только пусть поставит в известность. Без недомолвок».

Но Александер не спешил внести определенность. Они

продолжали встречаться по выходным. Дни сменяли дни, не-

дели — недели, промелькнул и растворился в годах последний

месяц осени, а ответа на своё предложение Арек так и не по-

лучил. Вместо унылых дождей на столицу и Eisenwasserlich об-

рушились снегопады, в разговорах прочно обосновалась тема

зимней резины — даже председатель Комитета Имперской Бе-

зопасности, с которым наместнику пришлось пообедать, го-

ворил о резине и цепях противоскольжения, а не о туземцах.

В первые зимние дни на Арека навалилась депрессия. Бли-

зилась годовщина смерти Грэга, и он задумался, что скажет

могильной плите, после того, как положит на неё цветы.

«Здравствуй, это я. Я фиктивно женился, а еще снова встре-

чаюсь с тем туземцем с «дикой» планеты. С твоей сероглазой

копией. Вот такая странная у меня жизнь, Грэг».

424

Мысленного разговора не получалось. Иногда, раньше,

Арек явственно слышал едкие замечания мужа — словно тот

нашептывал их ему на ухо. А теперь голос пропал. Психолог

бы заявил, что это большая победа, потому что нельзя жить,

разговаривая и советуясь с покойником. Но праздновать победу

не хотелось — голос Александера не торопился заполнять

пустоту.

Скверное настроение давило всё сильнее, и Арек решил по-

бороться — выбраться из одинокой столичной постели, прове-

сти ночь перед поездкой рядом с любовником и вернуться тоже

в Eisenwasserlich. Попытаться отвлечься, не грызть себя и не

тянуть руку к бокалу с коньяком.

Александер, услышав о приезде посреди недели, удивился.

Арек замялся, не желая говорить по телефону о годовщине, и

уклончиво сказал:

— Просто хочу тебя увидеть. Перекинуться парой слов. При

встрече. Ничего особенного. Сможешь пожить у меня пару дней?

— Но я буду уезжать на работу, ладно? У меня неделя ос-

талась до истечения испытательного срока, я не хочу всё

провалить, понимаешь?

— Понимаю. Главное, вечером приезжай. Днём у меня будут

свои дела.

В правильности принятого решения Арек усомнился, когда

джип надсадно зарычал и сломался на площадке возле Южных

Врат. Но упрямство заставило дождаться сменной машины и

двинуться вперед, в заснеженный горный городишко. За время

425

ожидания Хайнц с Рейном ухитрились крепко полаяться, и

сверлили друг друга ненавидящими взглядами, что не спо-

собствовало улучшению атмосферы.

В доме все разбежались по комнатам — Михаэль с Люксой

уединились, Хайнц остался в гостиной, включив себе телевизор,

а Рейн и Арек поднялись на второй этаж, в спальни. Александер

обещал приехать к девяти вечера — это значило, что надо как-то

скоротать пару часов, и в дело опять пошла уже надоевшая, но

замечательно убивающая время игра.

Постройку амбара прервали шум на первом этаже и отклю-

чение света. Ноутбук продолжал работать, но хлестнувшая по

нервам почти темнота заставила Арека вскочить и выругаться.

Он вышел к лестнице и крикнул:

— Что там происходит?

Снизу послышались стоны, сдавленное мычание Рейна и

недоумённый ответ Михаэля: «Не знаю, хаупт». Пришлось спу-

скаться в полную темноту, стараясь не оступиться на лестнице,

отправлять растерявшегося Михаэля к машине, чтоб он принёс

фонарь, и вглядываться в разгромленную гостиную, чтобы

убедиться: щенки погрызлись и обменялись заклинаниями.

Когда Михаэль отыскал и включил рубильник, выяснилась

причина короткого замыкания. Судя по всему, один из щитов —

а может и шквал атакующего заклинания — раскрошил сте к-

лянный столик, на котором стоял телевизор и ваза с цветами.

Арек собирался отвезти на кладбище букет местных цветов —

хрупких белоснежных лилий. Ему показалось, что этот привет с

заснеженного Тагана уместно оттенит гладкую черноту мрамора.

«Вообще-то без разницы, какие цветы. Грэг не любил цветы,

но...»

426

Вид истерзанных лепестков и стеблей, валявшихся в луже

воды, на корпусе разломленного пополам телевизора, вызвал у

него неконтролируемую ярость. Попытавшегося оправдаться

Рейна Арек вышвырнул за ограду — чтобы не добавлять гре-

хов, не убить. Валяющегося в обмороке Хайнца привел в се-

бя оплеухой — не сильной, чтобы не оставить следов на лице,