Безмятежный сон продлился до полудня и прервался стуком в дверь, который подсознание почему-то приняло за призыв
к сексу. Напомнив себе, что кеннориец вряд ли почтит его повторным, да еще дневным визитом, Саша, зевая, побрел в прихожую. Гостем оказался Макс — вот уж кого б глаза не
видели...
Бывший одноклассник без приглашения просочился в комнату, уставился на практически пустую бутылку коньяка и многозначительно присвистнул:
— Откуда такая роскошь?
— Не твое дело! — рыкнул обозленный на себя самого
Александр — не убрал с глаз долой, лень-матушка заела... — Ты что-то хотел? Говори, а то я уходить собрался.
— Я по делу, — обшаривая взглядом углы, сказал Макс. —
На носу Первомай. Нужно написать листовки. Расклеивать я тебе не предлагаю, ребята расклеят. Твое дело — написать. Так, чтоб народ за душу брало. Ты же журналист, ты сможешь! Надо напомнить людям, что капля камень точит. То, что мы проиграли войну, не значит, что мы не можем выжить из дома захватчиков.
Если оказывать пассивное сопротивление...
Накопившееся за полгода общения напряжение вырвалось на волю, и никакая благодарность за вовремя одолженные карточки не могла его обуздать. Саша сгреб тщедушного подпольщика за воротник и вкрадчиво спросил:
— Пассивное сопротивление? Ты понимаешь, на что народ толкаешь? Хочется посмотреть, как дома горят? Думаешь, кто-то станет разбираться, кто клеил и кто писал? Выжгут пару
районов, и все... А тебе лишь бы побаловаться! Ребята расклеят...
Что у тебя за страсть жар чужими руками загребать? Когда воевать надо было, ты после первого боя к теще в село свалил за продуктами. И больше мы тебя не видели. Отсиделся в погребе, пока всех вязали, а теперь пацанам мозги сушишь, как ты с захватчиками дрался. Макс, завязывай с этой бодягой! Пока я сам на тебя в комендатуру не настучал. Мне на тебя наплевать, мне мальчишек жалко. И тех, кто под раздачу попадет.
— Вот как ты запел...
— Ты... меня... достал... — отчетливо выговаривая каждое слово, сообщил Александр.
— Настучишь или кому-то на ушко нашепчешь? — отстраняясь, прошипел Макс. — В честные давалки пошел, Сашок? Коньячок, колбаска... Хоть бы пакет из супермаркета убрал, чтоб не попалили! Надо ж... Не думал, что ты свою жопу за кусок продавать начнешь. Да и староват ты вроде...
Саша с трудом удержался от удара: не на школьном дворе, чтобы за обидное слово кулаками махать. Взрослые дядьки уже, у самого седина пробивается, у Макса лысина наметилась... Он открыл рот, собираясь язвительно заявить — кроме задниц кеннорийцев привлекают еще и крепкие члены. Разумеется, Максу ни так, ни этак ничего не светит, но...
Открыл рот и осекся. Не потому, что решил поберечь честь
красавца с вишневыми глазами, заночевавшего в его постели.
Просто пришло внезапное осознание: Макс не поверит ни единому слову. И завяжется бессмысленная перепалка на тему «давал — не давал». Бездоказательная, глупая грызня.
Стоит ли что-то доказывать бывшему школьному старосте и круглому отличнику, а впоследствии чиновнику средней руки, благополучно избежавшему лагеря и не представляющему себе ситуации, в которой «не дать» просто невозможно? Мелкому
крысенку, не вызывающему интереса ни у баб, ни у мужиков,
толкающему речи перед малолетками и называющему себя руководителем освободительного движения...
— Все сказал? Тогда прощай. Где выход — знаешь.
Александр отступил, освобождая проем. Макс еще раз огляделся, видимо, запоминая попадающиеся на глаза детали, и пошел к двери.
«Да, есть детали... Вон, кусок сыра возле плинтуса валяется.
Эх, не подмел!»
— Ты на досуге подумай, Сашок... Жопой торговать дело
нехитрое и прибыльное. Только у нас тут не столица. Это там мальчики вдоль улиц стоят в коротких шортиках, и их никто не трогает. Плюются в сторону, да и проходят мимо. А у нас в
провинции народ консервативный... Встретят тебя в темном переулке, испортят товарный вид. И работать потом не сможешь — какая уборка со сломанными ребрами, к примеру?
Ругательство полетело в закрывающуюся дверь. Саша опустился на кровать, взял бутылку и допил оставшийся коньяк.
Обжигающая крепость напитка напомнила о ночных безумствах, творившихся на этой самой кровати, на этой смятой простыне и под этим одеялом.
— И ведь все взаправду... — пробормотал он, потирая ссадину на плече, оставленную краем браслета. — Елки-палки...
Как он с ними ходит и не царапается? Неудобно же!
Последняя сигарета из мятой пачки сбила коньячный привкус. Саша дымил, глядя на потрескавшийся потолок. Почему-то вспомнились кадры хроники, которые показывали по телевизору после первого появления кеннорийцев на планете. Поле, нет, не поле, скорее пустырь в пригороде столицы. Арка Ворот, бирюзовое мерцание силовых щитов, подтянутые улыбающиеся мужчины в черной форме с массивными укра шениями на запястьях и золотыми эмблемами на рукавах — вписанные в двойной круг слова: «Fur die Ehre». Девиз браслетчики перевели охотно.
— Ради чести! — пояснил приветливый офицер, на удивление прилично говоривший на чужом языке: когда успел выучить — непонятно.
— А что вы вкладываете в понятие «честь»? — уточнил кто-то из журналистов.
— Победу в бою или смерть во славе, — улыбка кеннорийца
стала шире, а в глазах мелькнул и погас хищный огонек.
Дружелюбие гости с чужой планеты проявляли ровно
неделю. Похоже, тянули время, чтобы присмотреть максимально
выгодные точки для новых Ворот. Уклончиво говорили о своем
государственном устройстве, рассказывали о других мирах — планета-санаторий Мелена, угнетающая безлесьем и тускло-серыми скалами Руда, сплошь изрытая шахтами, утопающая в красном песке Марсия. О населенных колониях — а их, вместе с Таганом, у Империи стало восемнадцать — кеннорийцы умолчали.
Войну объявил уже знакомый журналистам приветливый офицер в золотых браслетах. Выступая перед парламентом, он улыбнулся многочисленным телекамерам, транслирующим его речь на всю страну, и сообщил, что главнокомандующий Имперской армией «Armband» принц Эдвард отдал приказ о захвате Тагана. После этого заявления маги выставили силовые щиты и превратили зал в бушующее море огня. Трансляцию прекратили по техническим причинам, а из выросших по всему материку Ворот вылетели сотни легких флаеров с пятерками магов на каждом — пилот и две пары браслетчиков, методично выжигавших все, что им попадалось на глаза. Темно-бордовое пламя охотно пожирало металл, камень, пластик и живые тела.
Оправившиеся от шока вооруженные силы страны попытались оказать сопротивление, но закрытые бирюзовыми щитами флаеры лишь встряхивало от попадания ракет, а на автоматные очереди они не обращали внимания.
Armband (нем.) — браслет.
— Все! — буркнул Саша, отгоняя непрошеные воспо минания. — Пора идти за сигаретами.
Но отвязаться от тягостных мыслей и переключиться на бытовые заботы не получалось. Взгляд натыкался на закопченные развалины, новенькие блестящие таблички с чужими названиями улиц: «Blumenstra?e», «Kurallee», рекламные плакаты с улыбчивыми мальчиками, демонстрирующими товары непонятного назначения. В результате ноги сами принесли его к калитке соседки, торговавшей недорогим, невкусным, но крепким самогоном, и к вечеру Саша напился до потери сознания.
В воскресенье он лечил похмелье физическим трудом: перестирал вещи, неторопливо сделал генеральную уборку, выбросив, наконец, и кусок сыра, и осколки чашки, и компрометирующий пакет с эмблемой супермаркета. Мусор вновь заставил задуматься о странном кеннорийце. Александр склонялся к мысли, что они почти ровесники — при разном освещении маг выглядел то старше, то моложе, но половину пути от тридцати к сорока все-таки уже прошел.
