Полиция задержала дядюшку Джорджа, когда в три часа утра он шел по Элм-стрит. Он брел посреди улицы, пошатываясь и что-то бормоча себе под нос. А главное – с него текло так, словно он только что побывал под страшным ливнем, хотя у нас в округе вот уже три месяца не было даже намека на дождь и пожелтевшая кукуруза в полях годилась разве что в печку. Под мышкой дядюшка Джордж держал большую картину, а в руке – ведро, до краев полное алмазов. Он шествовал без ботинок, в одних носках. Когда дежурный полицейский Элвин Сондерс остановил старика и спросил, что с ним происходит, дядюшка Джордж в ответ пробормотал что-то нечленораздельное. Он, видимо, был здорово на взводе.

Именно поэтому Элвин доставил его в полицейский участок, и только там кто-то обратил внимание на его оттопыривающиеся карманы. Естественно, полицейские вывернули их и разложили содержимое на столе. Когда же они повнимательнее осмотрели все это добро, сержант Стив О'Доннелл тут же позвонил шерифу Чету Бэрнсайду за указаниями, что делать дальше. Шериф, отнюдь не в восторге, что его подняли среди ночи, приказал до утра запереть дядюшку Джорджа в камере, что и было исполнено. Конечно, трудно в чем-нибудь винить шерифа. Из года в год старик доставлял достаточно неприятностей и хлопот полиции Уиллоу-Гроув.

Но стоило дядюшке Джорджу попасть в камеру; немного очухаться и разобраться, что к чему, как он тут же схватил стул и принялся дубасить в решетчатую дверь, крича, что эти подонки опять все подстроили, наплевав на его законные конституционные права свободного и добропорядочного гражданина.

– Вы обязаны дать мне позвонить! – что есть мочи вопил дядюшка Джордж. – Вы еще пожалеете, когда я выйду на свободу и подам на всех вас в суд за несправедливый арест.

Он настолько всем надоел своим криком, что они открыли камеру и разрешили ему подойти к телефону.

Конечно же, как и всегда, звонок был ко мне.

– Кто там еще? – Элси проснулась и села в кровати.

– Твой дядюшка Джордж, – сказал я.

– Так я и знала! – воскликнула жена. – Стоило тетушке Мирте уехать в Калифорнию навестить родственников, и он снова принялся за старое..

– Ладно, что там приключилось на этот раз? – спросил я дядюшку.

– Почему ты говоришь со мной таким тоном, Джон? – обиженно ответил

он. – Я тебе звоню всего раз или два в году. Какой смысл иметь в семье адвоката, если…

– Может быть, ты все-таки перейдешь к делу? – прервал я. – Что случилось?

– На этот раз они у меня попляшут! С правами они попались, как миленькие. Будь спокоен, на этот раз тебе будет уплачено сполна. Все, что с них присудят, разделим пополам. Я ничего не сделал. Я просто шел по улице, когда появился этот подонок и потащил меня в каталажку. Я не шатался и не пел. Я не нарушал порядка. Послушай, Джон, разве человек не имеет права ходить по улицам, хотя бы и в полночь…

– Сейчас приеду, – вновь перебил я его.

– Долго там не торчи, – заметила Элси. – У тебя завтра в суде трудный день.

– Ты что, смеешься? – Я не сдержался. – Раз появился дядюшка Джордж, считай, что день потерян.

Когда я подъехал к полицейскому участку, все уже были в сборе. Дядюшка Джордж сидел за столом, на котором высилось ведро с алмазами и лежала кучка отобранных у него вещей. К ножке стола была прислонена картина. Шериф прибыл в участок за несколько минут до меня.

– Итак, – сказал я, – перейдем к делу. В чем его обвиняют?

– Пока нам не требуется никаких обвинении.

Шериф до сих пор злился, что его подняли с постели среди ночи.

– Вот что, Чет, – оказал я, – не пройдет и нескольких часов, как тебе потребуется официальное обвинение, да еще как. Так что советую подумать над этим сейчас.

– Я предпочитаю подождать, что скажет Чарли.

Он имел в виду прокурора Чарли Нивинса.

– Ладно, раз нет обвинения, то каковы хотя бы обстоятельства ареста?

– Этот Джордж тащил ведро алмазов. А теперь ты мне ответь, где он их добыл?

– Возможно, это вовсе не алмазы, – предположил я. – Ты в этом уверен?

– Утром, когда Гарри откроет свою лавочку, мы пригласим его посмотреть.

Гарри был ювелиром, который держал магазинчик на другой стороне площади.

Я подошел к столу и взял несколько камней. Конечно, я не ювелир, но мне они показались настоящими алмазами. Камни были превосходно отшлифованы, и их грани так и горели, когда на них падал свет. Некоторые били с кулак величиной.

– Даже если это алмазы, при чем здесь арест? Я что-то не слышал о законе, который запрещал бы человеку носить алмазы в ведре.

– Вот, вот, выложи-ка им, Джон! – обрадовался дядюшка Джордж.

– Помолчи, – сказал я, – и вообще не суйся не в свое дело, раз я им занялся.

– Но ведь у Джорджа сроду не водилось никаких алмазов, – не сдавался шериф. – Должно быть, они краденые.

– Значит, вы обвиняете его в краже?

– Ну, не то чтобы вот так, сразу, – шериф держался не слишком уверенно. – У меня пока нет доказательств.

– А потом еще эта картина, – вставил Элвин Сондерс. – Сдается мне, весьма ценная. Похоже, кого-то из старых мастеров.

Удивительное дело, – сказал я, – не скажет ли мне кто-нибудь из вас, где в Уиллоу-Гроув можно было бы украсть картину, принадлежащую кисти старого мастера, или же ведро алмазов?

Тут они, конечно, притихли. В нашем Уиллоу-Гроув если у кого и можно найти порядочную картину, то только у банкира Эймоса Стивенса, который привез одну, когда ездил в Чикаго. Впрочем, с его познаниями в искусстве, не исключено, что ему всучили подделку.

– И все-таки, согласись, тут что-то не то, – вздохнул шериф.

– Возможно, но я сомневаюсь, что этого достаточно, чтобы держать человека в тюрьме.

– Дело даже не столько в картине или алмазах, – шериф был явно озабочен, – сколько в остальном добре. Из-за него-то мне и сдается, что дело нечистое. Взгляни-ка сам.

Он взял со стола какую-то штуковину и протянул мне.

– Осторожно, – предупредил он, – один конец у нее очень горячий.

Вещица была около фута длиной и до форме напоминала песочные часы из прозрачного пластика. Узенькая в центре, она расширялась к полым концам. В середину был вставлен небольшой, по-видимому металлический, прут. Один его конец рдел, как раскаленное железо, и когда я поднес ладонь к открытой полости, то почувствовал дуновение горячего воздуха. Другой же конец, белый, был покрыт кристалликами. Я повернул непонятное приспособление.

– Смотри, не вздумай до него дотронуться, – предупредил шериф. – Палец примерзнет. Видишь, на нем лед.

Я осторожно положил вещицу на стол.

– Как ты думаешь, что это такое? – спросил шериф.

– Откуда мне знать.

Я действительно не имел ни малейшего представления. Физика никогда не была в числе моих любимых предметов, к тому же я давно забыл даже то немногое, что когда-то учил в школе. И все же я готов был голову дать на отсечение, что лежавшая на столе штуковина не могла существовать в природе. Тем не менее вот она перед нами: один конец раскален, другой – холоднее льда.

– А как тебе нравится это? – шериф взял в руку небольшой треугольник из тонких прутиков металла или пластика, – по-твоему, что это такое?

– Что это такое? Ну просто…

– Просто? Попробуй-ка просунуть в него палец.

В голосе шерифа послышалось настоящее торжество.

Я попытался выполнить его указание, но из этого ничего не вышло. Внутри треугольника была пустота. Во всяком случае, мой палец не встретил никакого препятствия, и все же я не мог продвинуть его ни на миллиметр, словно треугольник был заполнен невидимым и неощутимым, но твердым, как сталь, веществом.

– Разреши-ка взглянуть, в чем там дело, – попросил я.

Шериф охотно передал мне загадочную вещицу.

Я поднял ее так, чтобы свет от лампочки проходил через самый центр. Ничего. Я вертел треугольник и так и этак, но не обнаружил даже намека на какую-нибудь прозрачную пластинку. Но всякий раз, когда я пытался просунуть палец через отверстие, что-то его не пускало.