Невзирая на различия, для церкви также существует угроза обернуть крест Христов чуждым ему флагом, как это случилось с церковью в нацистской Германии. Как это ни печально, очевидно, что мы, евангелисты, потеряли свою веру в Евангелие как «в силу Божью ко спасению». Лютер напоминал нам, что церковь — это сообщество, которое нуждается в постоянной реформе, всегда испытывая себя — исполняет ли она поручение Христа как должно. Я уверен, что нам следует молиться не только о пробуждении, но также и о реформации, которая восстановит наше потерянное доверие к Кресту.
Что, если будет справедливо сказать об Америке так же, как Генрих Гейне некогда сказал о Германии? Что, если только крест Христов хранит нас от могущественных и жестоких сил, которые, если высвободятся, то приведут в изумление весь мир? Разве мы уже не видим подобные силы в действии в распространении преступности, в нравственном упадке в наших школах и в разрушении наших семей?
Не забыли ли мы (я обращаюсь к тем из нас, кто является посвященными христианами), что сила Божья более явно проявляется в послании о Кресте, а не в каких-либо политических или социальных целях, которые мы могли бы придумать? Не может ли поиск какого-либо противоядия от наших тяжких проблем быть симптомом потери нами уверенности в силе Евангелия изменять людей изнутри? Держимся ли мы Креста с глубокой убежденностью, что он — не просто часть нашего послания миру, но по праву рассматривается как все послание?
Мы являемся свидетелями возрастающей враждебности по отношению к христианству со стороны общества в целом и от государственных организаций в частности. Былая воздержанность нашего христианского прошлого отбрасывается в сторону с циничной самоуверенностью. В попытке быть «значимыми» мы теперь сталкиваемся с искушением отклониться от своей миссии и начать делать то, что является хорошим, не принимая при этом во внимание то, что является наилучшим.
В чем, в конце концов, смысл Креста, о котором мы говорим? Почему христиане должны «держаться за старый крест», о чем напоминает нам известный гимн? Несомненно, мы можем думать, что переросли подобную сентиментальность, однако именно это определяет, стоит христианство или падает. Смысл Креста в том, что он дает христианству силу.
Крест — это не что иное, как само присутствие Божие для нас. Поскольку Бог избрал простить грешных людей, то сделать это Он мог только праведно. По словам Чарльза Крэнфилда, Он решил «направить на Себя в лице Своего Сына всю тяжесть того праведного гнева, который они заслуживали». Бог-Сын понес от Бога-Отца наказание за наши грехи, что и есть «спасение — от Господа».
Борьба Реформации была не чем иным, как борьбой за правильное понимание Креста. Когда Лютер, наконец, понял, что на кресте Христос взял на Себя беззакония всех нас и что грешники могут примириться с Богом только через веру, он, по его словам, был «возрожден и вошел во врата рая». Неудивительно, что после этого Крест всегда был в центре всего учения Лютера. На кресте приходит конец всякому самолюбованию, всяким попыткам удивить Бога, а радужные надежды на способность человека самостоятельно устроить лучший мир исчезают.
Христианин не может приближаться к Кресту с холодной отчужденностью. Крест выявляет тщетность всей нашей самоправедности. Он напоминает нам о том, что мы — грешники, неспособные примирить сами себя с Богом. Христос умер, чтобы спасти грешников, явить Божью любовь и победить зло. Перед этим Крестом мы можем только стоять со склоненной головой и сокрушенным духом.
И в этом кроется предупреждение. Форсайт, говоря о Кресте как центральной точке в Божьем деле для грешников, написал: «Если вы смещаете веру от этого центра, то вбиваете гвоздь в гроб Церкви. Тогда Церковь обречена на смерть, и ее кончина — это только вопрос времени». Церковь может жить и дышать только у Креста. Без него нет ни жизни, ни смысла существования.
Позвольте мне повторить предупреждение Форсайта: Без Креста мы вколачиваем гвоздь в наш гроб!
Две опасности
В нынешний переломный момент истории нам угрожают две опасности. Первая — это сказать, что мы должны отказаться от необходимости своих культурных и духовных сражений ради верховенства Креста. Такая точка зрения справедлива, если ставить ударение на том, что нашей главной миссией является проповедь Евангелия, однако она ошибочна, так как мы перестаем проповедовать сами себе.
После процесса над Скоупом в Америке фундаменталисты по большей части отказались от искусства, общественного образования и политики.
Им было неловко от вовлечения в «мирские» дела. Как и церковь в Германии, многие верили в существование двух сфер, однако они продвинулись в этой доктрине на шаг вперед, говоря, что христианин должен прилагать все свои усилия только внутри «духовной» сферы. Выход за ее границы означал стать слишком «мирским» и слишком поглощенным тем, что является преходящим. Эти старые фундаменталисты были правы в том, что весть о Христе делали центральной, но ошибались, уча о том, что христианская вера должна практиковаться в изоляции от культуры и ее учреждений. Таким образом, Крест, хотя и возвеличивался среди верных, был скрыт от мира.
Вторая опасность заключается в том, что мы столь обременяем себя социальными и политическими программами, что наше послание теряется. Церковь всегда сталкивалась с искушением подкорректировать Евангелие или сделать его вторичным по отношению к сиюминутным политическим, философским или культурным вопросам. Когда это происходит, на культуру оказывают влияние христиане, но не Крест. И снова он оказывается скрытым.
Жак Эллул в книге «Ниспровержение христианства» пишет: «Каждое поколение думает, что, наконец, обнаружило истину... Христианство становится пустой бутылкой, которую последующие культуры наполняют всем, чем угодно». Печально, но христианская «бутылка» наполнялась разнообразными теориями. В ранней истории церкви Крест был затуманен сакраментализмом — представлением о том, что спасение — это благодать, данная через церковные обряды. Спасение больше не основывалось на личных взаимоотношениях с Богом, но было уменьшено до сотрудничества с церковной структурой. «Бутылка» была наполнена литургиями, которые никогда не могли привести душу к Богу. Крест стал украшением, висящим на шее, а не инструментом, изменяющим сердце.
В восемнадцатом веке в качестве плодов Просвещения возник рационализм и гуманизм. Они настаивали на том, что религия должна соответствовать нашему разуму. То, что выглядело противоречащим нашим органам чувств, исключалось. Чудеса, к примеру, не принимались во внимание как не согласующиеся с просвещенным культурным мышлением. Унитарии доказывали, что Бог слишком благ для того, чтобы отправить человека в ад, а универсалисты были уверены, что человек слишком хорош для того, чтобы быть отправленным туда. Крест стал символом сентиментальной любви, а не напоминанием о том, как Христос пролил Свою кровь, чтобы примирить человека с Богом.
Сегодня «бутылка» христианства часто наполнена философией. Благодаря Фрейду, была устранена потребность в христианском покаянии. Мирские философы отрицают, что человек отпал от изначального состояния святости. Поскольку он не является падшим, то не нуждается в том, чтобы быть поднятым (по крайней мере, не Богом). Спасение — это просто вопрос обладания здравым представлением о самом себе. Крест Христов — это символ человеческой отчужденности от самого себя; напоминание о том, что человек должен примириться с тем собой, которым он уже является.
Движение «Нью Эйдж», объединяя христианство с самыми разнообразными восточными оккультными представлениями, вообще игнорирует Крест. В лучшем случае он — символ самоанализа, напоминания о нашей потребности быть в контакте с потусторонним миром. Согласно этому движению, Крест не унижает нас, а превозносит.
