– А вот и нет, – возликовала она. – Вы думаете, как он, это у вас на носу написано. Вы допускаете возможность творчества, независимого от машины.

– Нет, не допускаю. Я знаю, что творчество привилегия машин, а не наша. Мы с вами всего лишь лудильщики, поселившиеся в мансардах. Механики от литературы. И я полагаю, что так оно и должно быть. Конечно, в нас еще жива тоска по прошлому. Она существовала во все эпохи. Где вы, мол, старые добрые времена? Где вы, деньки, когда литературные произведения писали кровью сердца?..

– Что-что, а кровь мы проливаем по-прежнему…

– Джаспер – прирожденный механик, – заявил он. – Вот чего мне недостает. Я не способен даже починить свой мусорный ящик, а вы бы видели, как модернизировал Джаспер свой агрегат…

– Можно нанять кого-нибудь, чтобы произвести ремонт. Есть фирмы, которые прекрасно справляются с такой работой.

– На это у меня никогда нет денег. – Он допил свое пиво и поинтересовался: – А что такое у вас в бокале? Хотите повторить?

Она оттолкнула бокал от себя.

– Не нравится мне эта дрянь. Я лучше выпью с вами пива, если не возражаете.

Харт жестом приказал Блейку принести два пива.

– Что вы нынче поделываете, Анджела? – спросил он. – Все еще работаете над романом?

– Готовлю фильмы, – сказала она.

– Мне сегодня придется заняться тем же. Чтобы выполнить заказ Ирвинга, понадобится главный герой. Большой, сильный, темпераментный – но не слишком страшный. Поищу где-нибудь у реки…

– Теперь они в цене, Кемп, – сказала она. – Инопланетяне нынче поумнели. Даже самые дальние. Только вчера я заплатила одному двадцатку, а он в общем-то не представлял собой ничего особенного.

– Все равно это дешевле, чем покупать готовые фильмы.

– Тут я с вами согласна. Правда, и работы прибавляется.

Блейк принес пиво, и Харт отсчитал ему мелочь в подставленную ладонь.

– Возьмите пленку нового типа, – посоветовала Анджела. – Она куда лучше прежних по всем показателям. Резкость гораздо выше, а значит, улавливается больше побочных факторов. Характеры очерчиваются более плавно. Вы приобретаете способность видеть, так сказать, все оттенки исследуемой личности. И персонажи сразу становятся более достоверными. Я пользуюсь именно такой пленкой.

– За нее, должно быть, дерут втридорога, – заметил он.

– Да, довольно дорого, – согласилась она.

– У меня сохранилась еще парочка катушек старого образца. Придется обойтись тем, что есть.

– Могу ссудить вам полсотни, если позволите.

Он покачал головой еще решительнее, чем раньше.

– Спасибо, Анджела. Я могу клянчить на выпивку, обедать за чужой счет и стрелять сигареты, но я не могу взять у вас полсотни, которые вам самой нужны позарез. Среди нас просто нет богатеев, способных раздавать в долг по полсотни.

– Но я ссудила бы вам их с радостью. Если вы передумаете…

– Хотите еще пива? – спросил Харт, чтобы положить конец неприятной теме.

– Мне нужно работать.

– Мне тоже…

Он вскарабкался на седьмой этаж, прошел по коридору и постучался к Джасперу Хансену.

– Минуточку, – донесся голос из-за двери.

Но прошло минуты три, прежде чем ключ заскрежетал в замке и дверь распахнулась.

– Прости, что так долго, – извинился Джаспер. – Вводил в машину исходные данные и не мог оторваться.

Харт кивнул. Объяснение Джаспера было нетрудно принять. Прервать на середине набор исходных данных, на подготовку которых уходили многие часы, – дело почти немыслимое.

Комната у Джаспера была маленькая и захламленная. В углу красовался сочинитель, гордый и блестящий, хотя и не такой блестящий, как тот, которым Харт любовался утром в салоне в центре города. На столе, полуприкрытая разбросанными бумажками, стояла пишущая машинка. Длинная полка провисала под тяжестью потрепанных справочников. Книги в ярких обложках громоздились в беспорядке на полу. На неприбранной постели спала кошка. На шкафу виднелась бутылка вина и рядом с нею кусок хлеба. Раковина была завалена грязной посудой.

– Говорят, ты собираешься в отпуск, Джаспер, – начал Харт.

Джаспер ответил настороженно:

– Да, мне подумалось, что можно бы…

– Послушай, Джаспер, не окажешь ли ты мне одну услугу.

– Все, что только пожелаешь.

– Пока тебя не будет, разреши мне воспользоваться твоим сочинителем.

– Ну, в общем… Не знаю, Кемп. Видишь ли…

– Мой вышел из строя, а на ремонт у меня нет денег. И вдруг я, представь, получаю заказ. Если бы ты разрешил мне поработать на твоей машине, я бы за неделю-другую выдал достаточно, чтобы отремонтировать свою.

– Ну, в общем, – повторил Джаспер, – понимаешь, я для тебя готов на все. Проси, чего хочешь. Но сочинитель – извини, никак не могу разрешить тебе работать на нем. Я его полностью перепаял. Там нет ни одной цепи, которая осталась бы в своем первозданном виде. И никто во всем мире, кроме меня, не сумеет теперь с ним совладать. А если кто-нибудь и попробует, то или машину сожжет, или себя угробит, или не знаю что…

– Но разве ты не можешь меня проинструктировать?! – воскликнул Харт почти умоляюще.

– Слишком сложно. Я с ней возился годами, – ответил Джаспер.

Харт еще ухитрился выжать из себя улыбку.

– Прости, я думал…

Джаспер положил руку ему на плечо.

– Что-нибудь другое – пожалуйста. Что угодно другое.

– Спасибо, – бросил Харт, отворачиваясь.

– Выпить хочешь?

– Нет, спасибо, – ответил Харт и вышел.

Преодолев еще два лестничных марша, он поднялся на самый верхний этаж и ввалился к себе.

Его дверь никогда не запиралась. При всем желании никто не высмотрел бы у него ничего достойного кражи.

«И, коль на то пошло, – спросил он себя, – разве есть у Джаспера что-нибудь такое, что могло бы представить интерес для других?»

Он опустился на колченогий стул и уставился на сочинитель. Машина была старая и обшарпанная, она раздражала его, и он ее ненавидел. Она не стоила ни гроша, абсолютно ни гроша, и тем не менее придется на ней работать. Поскольку другой у него нет и не предвидится. Он может подчиняться ей, а может спорить с ней, может ее пинать, может бранить последними словами, а может проводить подле нее бессонные ночи. А она, урча и кудахча от признательности, будет самонадеянно выдавать необъятные груды посредственных строк, которые никто не купит.

Он встал и подошел к окну. Внизу блестела река, и с судов, пришвартованных у причалов, выгружали бумажные рулоны, чтобы прокормить ненасытные печатные станки, грохочущие день и ночь. За рекой из космопорта поднимался корабль, оставляя за кормой слабое голубое мерцание ионных потоков. Харт наблюдал за кораблем, пока тот не исчез из виду.

Там были и другие корабли, нацеленные в небо, ожидающие только сигнала – нажатия кнопки, щелчка переключателя, легкого движения ленты с навигационной программой, – сигнала, который сорвал бы их с места и направил домой. Сначала в черноту космоса, а затем в то таинственное ничто вне времени и пространства, где можно бросить вызов теоретическому пределу – скорости света. Корабли, прибывшие на Землю со многих звезд с одной-единственной целью, за одним-единственным товаром, какой предлагали им земляне.

Он не без труда стряхнул с себя чары космопорта и обвел взглядом раскинувшийся до горизонта город – скученные, отесанные до полного однообразия прямоугольники района, где жил он сам, а дальше к северу сияющие сказочной легкостью и тяжеловесным величием башни, построенные для знаменитых и мудрых.

«Фантастический мир, – подумал он. – Фантастический мир, где приходится жить. Вовсе не такой, каким рисовали его Герберт Уэллс и Стэплдон. Они воображали себе дальние странствия и галактические империи, гордость и славу человечества, – но когда двери в космическое пространство наконец отворились, Земле каким-то образом не досталось ни того, ни другого. Взамен грома ракет – грохот печатных машин. Взамен великих и возвышенных целей – тихий, вкрадчивый, упрямый голос сочинителя, зачитывающего очередной опус. Взамен нескончаемой череды новых планет – комнатка в мансарде и изматывающий страх, что машина подведет тебя, что исходные данные неверны, а пленки использовались слишком часто…»