— Но ионизаторы, в конце-концов, это тоже неплохо,— буркнул Огородников.
— В конце концов?
И тут что-то в ней вспыхнуло...— «Полячка гордая»?״ Или та Лиля, которой он еще не знал, стояла сейчас перед ним?.. Она впервые видела его таким растерянным, а он... Вдруг он увидел — не кухню, не послеобеденный стол в хлебных крошках, не раковину, полную немытых тарелок, а — огни, багряный бархат, пылание рампы... Гневная, презрительная, испепеляющая, стояла она, повернувшись к нему горящим лицом, и за спиной у нее, как фонтан, летели брызги от бьющей в тарелки водяной струи — она ничего не замечала.
«В конце-концов...» И это говорит Огородников, тот самый, за которого она когда-то выходила замуж?.. Который замышлял переворот в науке?.. Протягивал руку Солнцу?.. «Ты остыл, Огородников, ты погас, ты смирился,— говорила она,— тебе больше не нужны ни твои лучи, ни твои надежды!.. Директор института — вот кто тебе заменил его! — сказала она, приведя Огородникова в кабинет и тыча пальцем в фотографию Чижевского, которая висела здесь на прежнем месте.
Она немножко играла, чуть-чуть,— зная, что бьет в самое больное место.
Он слушал ее молча, не возражая. Отвечать ему было нечем.
Рядом с нею он чувствовал себя в ту минуту Самозванцем...
Он что-то проворчал, в том смысле, что критиковать всегда просто, а вот что ему делать?..
— Что делать?
В тот вечер они долго сидела в кабинете, но уже не он, а она выдвигала проекты — один безумнее другого. Он усмехался, глядя куда-то на кончик пылавшего Лилиного уха, и в глаза ей взглянуть не осмеливался.
На другой день — Огородников этого не знал и не узнал никогда — Лиля отправилась к его бывшему студенту, который в свое время деятельно участвовал в жизни маленькой лаборатории при мединституте. Теперь Саша Щеглов заведовал отделением в одной из городских больниц. Он, как и раньше, был в курсе исканий своего учителя, в его отделении впервые применялось лечение по методу Огородникова. Биостимуляторы отлично себя проявили, но это был пока лишь частный эпизод внедрения их в медицинскую практику.
Спустя неделю Огородников с удивлением рассказывал Лиле, что к нему в лабораторию съехались его прежние студенты, его ученики, обсудить возможности применения нового вида лечения в больницах и поликлиниках города. Правда, необходимо еще согласие министерства, но такая встреча сама по себе — это уже кое-что!
Он был обрадован, терялся в догадках : чья это была инициатива?.. Щеглова?.. Или...
Лиля охотно подсказывала фамилии. В первый раз ого заблуждение не сердило, а потешало ее, хотя, разумеется, она стремилась это скрыть.
Вскоре Огородников покинул институт, перейдя в больницу к Щеглову, под начало к своему прежнему ученику. Но дело не в амбиции: здесь был организован специальный кабинет, где он мог по-настоящему испытать свои силы...
Да, она любила его, жалела и восхищалась им. Она не отделяла от него себя, так было долго, вплоть до пустякового, казалось бы, случая, но именно теперь, когда в жизни Огородникова произошел перелом и он снова был полон веры в себя, когда уже не кучка энтузиастов, а большая группа врачей применяла новый способ лечения, когда Огородникову стали писать, ездить к нему из других городов, когда им заинтересовались в центре и несколько серьезных журналов заказали ему развернутые, не стесненные объемом статьи, когда выяснилось, что в том же направлении движется мысль еще нескольких ученых, но Володины успехи оказались для них неожиданностью и откровением, — именно теперь произошел случай, который заставил ее взглянуть на себя и на Огородникова новыми глазами.
Они были в одной компании, среди которой оказался журналист, все время подбивавший Володю на спор. Наконец, подвыпив и разгорячась, Огородников заговорил об отдаленных, но все же вполне мыслимых перспективах науки, открываемых взаимосвязями между человеческой психикой и биополем. По его словам, лазер, моделирующий свойственное организму биоизлучение, лазер, обладающий колоссальной проникающей способностью, может безболезненно, не повреждая промежуточных тканей, воздействовать на любые участки головного мозга, возбуждая их или приводя в состояние торможения. Такое облучение способно привести человека в состояние веселья, радости, благорасположенности к окружающим, стимулировать его труд, повысить работоспособность. То есть, в конечном счете, помочь человеку достигнуть совершенства и, следовательно, счастья.
Журналист, молодой, рыжий, с вздрагивающими от возбуждения крошечными злыми зрачками, кричал, что Огородников покушается на личность, Володя же уверенно, как о многократно продуманном, отвечал ему, что нисколько, ведь всякого рода общественные институты, начиная со школы, театра, телевидения, тоже стремятся воздействовать на личность, совершенствовать ее, но менее успешно, чем это в состоянии сделать наука, что покушение, о котором говорит оппонент, является — да, покушением, но на что?.. На те самые стороны психики, которые мешают человеку быть личностью полноценной, гармоничной...
Когда они вышли, она спросила:
— Ты в самом деле убежден в том, о чем говорил?..
— Конечно,— весело отозвался Огородников, прижимая к себе ее локоть.— Этот тип мыслит стандартами своей профессии: не дальше статеек на моральные темы для воскресного номера...
— Неужели ты веришь, что лазерный луч заменит книги?.. Театр?.. Любовь?..
— Стыдись, — сказал он, — ты естественник, медик... Есть такие рачки, карцинус маенас, их самочки при линьке выделяют вещество, которое приманивает самцов своим запахом. Если обтереть самку салфеткой и кинуть салфетку в воду, она будет привлекать самцов гораздо сильнее, чем обтертая ею самочка...
Лиля выдернула руку и, засеменив каблучками, вырвалась вперед. Володя, смеясь, нагнал ее.
— Ты говоришь пошлости,— сказала она, когда он попытался подхватить ее под локоть.— Ты становишься циником, Огородников... Для тебя что рачки, что человек — никакой разницы.
— Извини, — виновато сказал он, —просто меня разозлил этот пижон... Век научно-технической революции, все толкуют о науке, а сами боятся ее, как деревенский мужичок сто лет назад боялся чугунки...
Час был поздний, они шли по центральной улице, ярко освещенной и совершенно безлюдной. На пустынных перекрестках методично и бессмысленно мигали светофоры. Володя поднял руку — ей показалось, он хочет остановить проезжавшее мимо такси.
— Человек!..— Он замедлил шаги.— Как благороден мыслью! Как бесконечен в способностях! Краса природы! Венец всего живущего!..— Он остановился, как бы прислушиваясь к собственному голосу, одиноко звучавшему среди шмелиного жужжания неоновых реклам.— Видишь, я тоже читал Шекспира... Но как быть, если эта «краса природы» может окочуриться от какого-нибудь фильтрующегося вируса? Или впасть в черную меланхолию из-за неразделенной любви, а там и накинуть петлю на шею? Или, набивши брюхо, предаться безделью и лени?..— Он усмехнулся, сунув руки в карманы и покачиваясь с пятки на носок.
— Ну?.. И такой ли уж это «венец всего живущего», как полагал старичок Шекспир?..
Он не дал ей возразить:
— Нет, я не против Шекспира. Но поймите вы — только наука, наука! — поможет человеку достичь совершенства!..
Она подумала, что он слишком много выпил, не надо бы ему столько пить... Но глаза у него были трезвые, тоскливые...
Стояла осень, пора листопада. С высоких дубов на тротуар шлепались невидимые желуди, с треском, напоминающим пистолетный выстрел. Было прохладно, Лиля легко мерзла.
— Пойдем домой — сказала она. Люди хотят не совершенства, а счастья...
Она взяла его под руку, но он не двигался с места, думая о чем-то своем. Казалось, он ее не слышал...
Время от времени Лиля возвращалась про себя к этому разговору. Она еще не могла толком понять, чем он ее задел, но задел,— это она чувствовала. И однажды, слушая Володю,— была ночь, он разбудил ее, чтобы поделиться внезапной догадкой, и сидел на краю кровати, радостно возбужденный, с сигаретой во рту, что с ним случалось крайне редко,— так вот, в ту ночь, слушая его, она вдруг ощутила глухое, неясное раздражение. Спор с журналистом припомнился ей, она подумала о муже: все, вся его жизнь, способности, талант — все направлено, нацелено к одному... Он говорил тогда, что в будущем его лучи сделают людей счастливыми... Но счастлива ли она? Думал он когда-нибудь об этом?..
