Дом Чешира был выстроен где-то на мысу, особняком, в стороне от прочих построек. Тадж плавно подкатил к подножию скалы, я увидел гараж, но не увидел никакого дома.

— Ты не ошибся местом? — спросил я.

— Нет, приятель, — отозвался Тадж, отстегивая ремни безопасности и распахивая дверцу. — Адрес точный, это здесь.

— Ладно, Тадж. Не скучай, не тускней, дуди веселей.

Я заглянул за гараж — к счастью, ливень уже прекратился, — и обнаружил тропинку, которая вела через поросль чайных деревьев и далее забирала круто вверх. У подножия скалы бились волны, взметая в воздух соленую водяную пыль. Я начал карабкаться по тропинке, подумал — какое счастье, что ветер с моря, и вдруг поймал себя на том, что с нетерпением жду встречи с Чеширом. Никогда раньше не сталкивался с настоящим летателем лицом к лицу. Конечно, я видел их в новостях и иногда издалека в фешенебельных районах Города, но познакомиться — такого не было. Одолевая подъем, я с тревогой вспомнил о недавнем звонке Санила. Он ведь хотел, чтобы я занялся какой-то важной шишкой, кем-то из престижного храма, куда пускали только летателей, — Церкви Святых Серафимов. Ну конечно, этот самый храм только что мелькал у меня в поисковике, потому что проектировал его Чешир. Логично: знаменитый архитектор-летатель, кому как не ему и браться за эту затею. Теперь, когда Чешир нанял меня, подопечный Санила будет уже вторым по счету летателем на моем пути. Занятно получается: меня втягивают в новый неведомый мир с трех сторон сразу. Что ж, жизнь быстро меняется. По крайней мере, буду в кои-то веки хоть в чем-то разбираться лучше Лили.

Споткнувшись о камень, я выругался. Еще не хватало потерять равновесие и ухнуть вниз головой со скалы в море! Терпеть не могу высоту, а тут я уже посередине головокружительного склона, море осталось далеко внизу, и подъем делается все опаснее. Высоко над головой маячил вход в дом, а сам дом я толком смог разглядеть только теперь. Больше всего он напоминал многогранный кристалл, венчающий верхушку скалы — все стены гладкие, так и сверкают на солнце.

Я присмотрелся. Новое дело! Да ведь на эту верхотуру не добраться иначе, чем подъемником. Впрочем, подъемник — это еще громко сказано: просто-напросто корзина, которая болтается над морем на лебедке между небом и морем. Трос ржавый и скрипит.

Звучный шорох пронесся у меня над головой и темная тень заслонила солнце.

На край скалы опустился человек. Он качнулся над бездной и распростер крылья, удерживая равновесие. Это и был Питер Чешир. Двухметровый рост, белые шорты и майка, а обувь — нечто голубое, блестящее, я такой раньше не видывал.

Но взгляд мой прежде всего приковали его крылья — они отливали лазурью, аквамарином, кобальтом, тончайшими оттенками синевы, для которых я и слов-то не знал. Крылья колебались, дышали, трепетали, словно водяные струи. Боже правый! Я впервые в жизни видел перед собой летателя. И у меня захватило дух.

Так я и стоял, онемев, завороженный мощью и величием его крыл, этим небывалым чудом — человеческим телом, сращенным с птичьими перьями и мышцами. Он ошеломлял и подавлял, потому что был огромен и со своими распростертыми крыльями, казалось, заполонял весь мир. Его было слишко много, хотелось попятиться.

Да, необычные испытываешь чувства, когда видишь перед собой крылатого человека, но в то же время картина и знакомая. Я ведь закончил католическую школу и в свое время предостаточно насмотрелся на изображения крылатых людей, и мужчин, и женщин, и детей. Тысячи лет мы готовились к этому мигу, — точно так же, как придумывали и изобретали летательные аппараты задолго до того, как смогли их построить. Идеал всегда был перед глазами: ангел. И вот теперь он возник передо мной во плоти и крови, шумя крыльями.

Чешир шагнул ближе. В ноздри мне ударил острый лесной запах, повеявший от его крыльев. Может, он умащал чем-то свое оперение? Я с трудом оторвал взгляд от крыльев и посмотрел ему в лицо. Он был красив холеной красотой богача. Глубоко посаженные синие глаза и крупный рот. Блестящие смоляные волосы отдавали синевой — из-за крыльев.

— Зак Фоулер?

Я кивнул в ответ. Чего еще ждать от выпускника школы св. Иво! Голос, лишенный всякого выражения. Меня мгновенно затопила волна ненависти — к нему, к его надменности; за шесть лет, которые я промучился в школе, ненависти накопилось немало. Но потом я вспомнил, что привело меня сюда, и устыдился. Да, конечно, ростом я ниже Чешира, и вид у меня по сравнению с ним простоватый, — веснушчатая, худая, язвительная физиономия, соломенные волосы. («Почему у тебя всегда такой вид, будто ты никому и ничему не веришь?» — бывало, спрашивала Лили. — «Издержки профессии. Работа такая», — отвечал я).

Да, пусть на фоне Чешира я плебей, зато сын у меня все еще есть.

Чешир пожал мне руку. Лихорадит его, что ли? Прямо весь горит.

— Боюсь, вам придется подниматься этим путем. — Он кивнул на корзину и трос. Намек яснее ясного: все прочие друзья и важные гости этого дома — летатели.

— Увидимся наверху, — добавил хозяин и отступил на край скалы.

Дальнейшего я не забуду никогда — эта картина мне нет-нет, да и приснится.

Чешир шагнул с обрыва в пустоту. Я весь сжался. Умом я понимал, что он не разобьется, но какой уж тут глас рассудка, когда у тебя на глазах человек камнем падает с обрыва.

Миг — и в лицо мне с шумом ударил ветер, взметенный ударами крыльев. Чешир взмыл в высоту. «И когда они шли, я слышал шум крыльев их, как бы шум многих вод»*. /(Иез.1:24) — Здесь и далее примеч. переводчиков /. Понятия не имею, откуда старина Иезекииль, в честь которого меня назвали, знал, как звучит шум крыльев, но описал все точно. Именно так это и звучало.

Я забрался в корзину, блестевшую каплями после недавнего ливня. Да уж, бескрылым тут явно не рады, и пусть те не надеются добраться наверх легко и просто. Судя по всему, это проржавевшее сооружение использовали разве что для грузовых надобностей — покупки поднимать. Но няня Чеширов, пока не получила крылья, тоже была вынуждена подниматься на лебедке. Я нажал кнопку подъемника и покрепче ухватился за холодные мокрые края корзины, обсыпанные каплями воды. Пронзительно заскрипел ржавый ворот, и я велел себе не глядеть, как моя тень всползает по скале. Поначалу меня обдувало ветром, потом он стих. Соленые брызги сюда давно уже не долетали.

Когда Чешир взмыл в воздух с той же привычной легкостью, с какой я ступил бы на эскалатор, меня обожгло завистью. Вблизи мощь и восторг полета ощущались особенно остро, их можно было примерить на себя — но лишь на секунду. Потому что я, что бы со мной ни делал скальпель хирурга, лекарства, модификации ДНК и прочее, все равно не решился бы шагнуть с края скалы.

Корзина рывками, со скрипом тащилась вверх, а я пристально смотрел на море внизу — оно дышало, зыбилось, рябило волнами. Потом глянул на часы. Двадцать минут второго. Шансы, что Хьюго жив, стремительно таяли. Господи Боже, ну и лебедка, — корзина ползет медленнее улитки!

Над головой у меня величественно, словно океанские лайнеры, плыли по своим делам огромные облака. Чешир давно уже поджидал меня на верхней площадке. Лучи солнца посверкивали у него на крыльях.

Наконец корзина дернулась и остановилась. Я выкарабкался на твердую землю. Меня трясло. Ничего, если стошнит на Чешира и я уделаю его роскошные крылышки — будет ему наука!

По дому Чеширов протекала река.

Правда, прежде всего я заметил не ее, а то, что у этого дома не было крыши. Стены поднимались в вышину и таяли в небе, подернутые туманом. Но на полу влага не оседала, я удостоверился. Так что крыша все-таки имелась, но прозрачная, и потому возникала иллюзия, будто ее нет, а прямо над головой у вас плывут настоящие облака. Вон и то самое, с рваными краями, которое я приметил над океаном, еще пока ехал в корзине.

Заинтересовал меня и вопрос охраны. Наверняка в доме установлена какая-то охранная система, сигнализация; ведь не полагаются же хозяева только на неприступную высоту скалы?