- Вспоминаете? - тот же мягкий, слегка простуженный голос. Гилберт покачал головой.

Это было глупо. Сказать по правде, даже сейчас, стоя на коленях с руками, связанными за спиной, он до сих пор не понимал всей опасности, исходящей от этой группы инквизиторов. Во-первых не чуял за собой вины, а во-вторых - слишком уж привык видеть в монахах-воинах простых храмовых служек, чья задача обеспечивать безопасность монастырей от разбойников и заблудшей нечисти, да сопровождать паломников.

О том, как ведет дознание капитул инквизиции, он не имел понятия.

Познавать пришлось прямо сейчас и в ускоренном порядке.

Страшный удар сбил Гилберта с ног. Воздух в легких исчез, словно его никогда и не было… а еще исчезла земля под коленями. Подброшенный пинком, он подлетел вверх и начал было заваливаться на бок, но так и не упал, потому что сильные руки схватили, вздернули, поставили на обмякшие ноги - и только затем, чтобы пудовый кулак, отлитый словно из горячего металл, тут же пришелся по почкам.

Гилберт Кёльдерер заплакал в первый раз с тех пор, как покинул отчий дом. И не от боли, а от стыда и бессильной ненависти, потому что после удара мочевой пузырь предательски отказал и по ноге потекло, а штаны потемнели и намокли.

Потом его били еще - не бестолково и суматошно, а с толком и расстановкой, скупо отмеривая удары, от которых внутри взрывались пороховые бомбы, с каждым новым ударом вбивая понимание - надо говорить.

Вежливо и много.

Говорить хоть что-нибудь, чтобы это прекратилось.

Проваливаясь, падая, исчезая, Гилберт вдруг вспомнил выражение лица того, кто висел (да почему висит-то? почему не отравлен, не застрелен, не проткнут шпагой?!) сейчас под толстой деревянной балкой - когда он еще был жив. И его слова:

- Важно, что это не твоего ума дела, мальчик. Ты понял? Отвечай, я приказываю.

А теперь ты умер, засранец-граф. Так, что ли? Отвечай, я приказываю.

- Довольно. Кажется, наш юный друг хочет что-то сказать.

- Почему… почему вы…

- Прежде, чем вы продолжите, хм, герр Кёльдерер, хочу предупредить: запираться бесполезно. Есть свидетели, молодой человек, которые видели, как вы угрожали графу.

- Я? Я не… я не…

Он запнулся, с трудом втянул воздух в легкий воздух и в бессилии обвел глазами холл гостиницы, из которой испарились и постояльцы, и хозяева. Помещение заполняли только суровые, высоченные, как на подбор, вояки в бело-зеленых сюрко поверх кольчуг и нагрудников. Лица у всех были одинаковые - точно из дерева вырезаны.

Торчащие из-под материи части нагрудников были исцарапаны клинками, а кольчуги латали - и не раз. Эти монахи точно не соборы от случайных лиходеев охраняли.

Собравшись с силами Гильберт, наконец, выдавил:

- Я не убивал.

Он сказал и сам себе не поверил, так жалко и неубедительно все прозвучало. Еще полдюжины таких ударов, и можно признаться в убийстве, которого не совершал.

“Не верят. Они мне совсем не верят”.

Маленький священник, командовавший великанами в железе и коже, встал с кресла и, заложив руки за спину, двинулся по кругу. Когда он оказался за спиной молодого наемника, неподвижное лицо дрогнуло и на нем на короткий миг появилась скупая улыбка.

Глупый мальчишка.

Даже не понимает, что с ним делают.

А ведь это так просто: если хочешь получить всю необходимую информацию от свидетеля - всю, без утайки - выстави его обвиняемым. Заставь его самого наполовину поверить в собственную вину, заставь быть готовым к самооговору и тогда, поманив призрачным шансом оправдаться, как скупца золотой монеткой, задавай правильные вопросы.

И польется речь аки мед по устам.

- Вас видели в таверне на безымянной станции у деревни Табор. Вы участвовали в потасовке с людьми Иеронима фон Талька, ранили некоторых из них и возможно убили одного.

Если бы его били чуть слабее, Гилберт бы не удержался от саркастической ухмылки: дворянин из Ура со своим телохранителем-варваром все-таки достали его. В драку он полез только из-за них.

И фон Тальк там был - страшный, с поломанным носом. Безумный.

Но ведь живой же!

- Барон… он сам спровоцировал все, святой отец. Мы не собирались устраивать неприятностей, просто остановились на ночлег в таверне. Но он искал повода задраться с наемниками. Он ненавидит нашего брата! Какие-то наемники за несколько дней напали на его деревню, и он просто искал, кого за это повесить. Клянусь, я не вру, мессир.

- Не называй меня так. Мой орден не признает мирских титулов. Продолжай.

- Я не знаю, что продолжать! Люди барона взяли верх, все, кто собирался в Ур торговать шпагами или искать патронов в Мятежных княжествах, были перебиты или взяты под стражу. Он… он велел повесить троих, а остальным резать уши!

Маленький священник хмыкнул. Сделал знак помолчать и обернулся в сторону писца - рослый детина, больше похожий на кузнеца, сгорбился над стойкой, за которой прежде суетился хозяин гостиницы, и торопливо царапал гусиным пером по листу бумаги, высунув язык от напряжения.

Дождавшись, когда перо перестало скрипеть, святой отец прошелся взад-вперед и остановился прямо напротив юного наемника.

- Уши, говоришь, резать. Я вижу у тебя оба на месте.

- Я… я оказался на другой стороне, м… святой отец.

- Но ты дрался с людьми Бесноватого?

- Нет. Была третья сторона.

Отвечать, стоя на коленях в луже собственной мочи было унизительно, но что ему оставалось?

- Продолжай.

- Там был дворянин из Блистательного и Проклятого. Молодой, но очень важный. Граф! Его сопровождал телохранитель. Южанин - весь в татуировках и шрамах. Они вдвоем целую свалку устроили.

- И ты присоединился к ним? По какой причине?

- Мы разговорились до того, как все началось.

- О чем?

- О войне.

- Подробнее! - резкий крик заставил его вздрогнуть, но удара за ним не последовало.

- О солдатах и рыцарях, - торопливо проговорил Гилберт. - О тех, кто едет воевать за Ур сюда под Наол, и о тех, кто воюет на стороне Лютеции.

- Войны еще нет.

- Да, святой отец… Но люди уже друг друга убивают.

- Я хочу знать подробности вашего разговора. Все.

- Вы не спросите, как зовут графа? - осмелился попытаться взять инициативу в свои руки молодой йодлрумец.

Доски пола больно шарахнули по лицу. Моча на полу смешалась с кровью из разбитого носа.

- Мне не нужно спрашивать о том, о чем я и так знаю, - сказал маленький священник, когда Гилберта подняли и легкими пощечинами привели в чувство.

Инквизитор подошел к писцу и что-то взял со стойки, какой-то белый предмет. Гилберт несколько раз сильно зажмурился, пытаясь вернуть зрению четкость.

Свиток. Это был свиток.

Рекомендательное письмо к знаменитому herzog Ришье Лисьему Хвосту, выписанное в таверне…

- …графом Генри Уильямсом Тасселом, - в голове путалось, и он не сразу понял, что голос священника звучит в унисон его мыслям. - Выписано на предъявителя сего. Когда мы обнаружили письмо в ваших вещах, печать не была вскрыта. Вы не читали письмо?

- Нет. Прочитать должен был тот, кому адресовано.

- Немного он бы вычитал.

Священник развернул письмо перед перепачканным кровью носом Гилберта. Вся рекомендация состояла из одного слова, размашисто написанного от одного края листа бумаги до другого.

“Самозванец”, прочитал бы Ришье Лисий Хвост, попади оно в руки адресата.

Кто самозванец? Я - самозванец? Но почему?…

- За кого вы выдавали себя графу Генри Тасселу, Кёльдерер не то из Гродниц, не то из Аусбурга? - прошипел маленький инквизитор, подступая все ближе.

- М`сир, я клянусь… - залепетал Гилберт.

- Не называй меня так! - рявкнул священник, залепив ему пощечину.

Брызги крови полетели в стороны, но после побоев ублюдков-инквизиторов это по категории ударов не шло. Так, погладили слегка.

- О чем вы говорили? - заорал священник. - Почему ты лжешь? Кто ты на самом деле? О чем ты говорил с графом? Куда делась девушка?!