Сегодня случилось событие, взволновавшее всю школу. На третьем уроке у нас было рисование. Перед звонком по партам начала гулять записка: «Сегодня на завтрак пироги с печёнкой». Наша столовая славится своими пирогами с печёнкой. Поэтому после звонка все ребята кинулись занимать очередь в кассу. Я была дежурной и осталась проветрить класс. Когда я вышла в коридор, я увидела возле кабинета директора большую толпу ребят; они, толкаясь, старались заглянуть в дверь.

— Что случилось? — спросила я у Розы Ивановой, которая, пыхтя и работая локтями, выбиралась из этой толкучки.

— Разве ты не знаешь? Наш Ганцевич и Троицкий из 8-го класса бежали по коридору и сбили с ног немку. Бедняга так грохнулась, что сразу не могла подняться. Сейчас она лежит на диване в директорской.

«Вот так Троицкий, — подумала я. — А еще говорили, что он тихоня».

В это время в коридоре показался Дмитрий Осипович. Он вел Ганцевича и Матильду.

Ганцевич, красный и растрепанный, с галстуком, сбившимся набок, твердил: «Это он толкнул немку…» Матильда шел молча.

Дмитрий Осипович ввел обоих мальчишек к директору и захлопнул дверь. Я, задумавшись, пошла в столовую. Встретила там Файку. Она мне говорит:

— Нет, нет, не верю, что Матильда мог сбить немку, где уж ему!

В столовой все только и говорили, что об этом происшествии. На следующем уроке должна была быть литература. Вместе с Раисой Семеновной пришел вожатый, и у нас состоялось внеочередное классное собрание. Говорили о грубости и плохой дисциплине.

Жора Ганцевич, только что вернувшийся от директора, сидел нахмуренный и усердно чинил свой карандаш.

— Ну, скажи, Ганцевич, куда это ты так мчался по коридору, опрокидывая на своем пути людей? — спросил вожатый.

Жора молчал.

— Он бежал за пирогами с печёнкой, — сказал Астахович.

Мы все засмеялись, и даже вожатый с Раисой Семеновной не могли удержаться от улыбки. Но через минуту, став серьезным, вожатый сказал:

— Мало того, что Ганцевич сбил с ног свою старую учительницу и, когда она упала, даже не подумал протянуть ей руку, мало этого: Жора еще и солгал, пытаясь свалить свою вину на другого. Жора все время утверждал, что Анну Урбановну толкнул Троицкий из 8-го класса, который бежал вместе с ним по коридору. Когда их обоих привели к директору, тут случайно выяснилась одна подробность: проходивший мимо Валерий Петрович видел, как все это произошло. Жора толкнул Анну Урбановну и помчался дальше. Троицкий помог подняться Анне Урбановне и кинулся догонять Ганцевича. Он задержал его в конце коридора. Тут между ними началась драка, и обоих отвели к директору. Так это было или не так, Ганцевич?

— Так, — пробормотал Жора.

— То-то же. Ну, сейчас у вас, ребята, урок литературы. Мы уж и так отняли 15 минут у Раисы Семеновны. Вопрос о Ганцевиче будет стоять на ближайшем общешкольном собрании.

С этими словами вожатый вышел.

— Видишь, — шепнула мне Файка, повидимому, очень довольная, — Матильда не виноват!

Произошло то, о чем я не могу вспомнить, без стыда.

На большой переменке я сразу после звонка помчалась в библиотеку. Вдруг меня нагнал Птицын и, хлопнув по плечу, крикнул:

— Ваша зелень, ни с места! (Мы теперь увлекаемся игрой в «Ваше зеленое», при которой всегда полагается иметь какой-нибудь зеленый предмет.)

Я показала Птицыну сосновую веточку, заколотую в гребенку, и пошла дальше. Я увидела, что из 8-го класса вышел Троицкий. Он прошел к последнему окошку, сел в уголок и развернул свой завтрак.

Иду дальше. Вдруг на лестнице встречаю странную процессию. Несколько мальчишек из 8-го класса (в том числе и Женька Штауф) окружили Вакулина, который держал над головой маленькую облезлую кошку, пойманную на дворе. Кошка мяукала, а мальчишки смеялись и орали: «Мы несем Матильду!»

За ними шла целая толпа малышей, которые пищали и кричали; когда они стали искать Троицкого, какая-то сила толкнула меня сказать: «Матильда сидит в верхнем коридоре».

Мальчишки бросились наверх, подкидывая мяукавшую кошку.

А я осталась одна на площадке.

Отвратительное настроение. Сегодня я даже не вычистила зубы. Дома на всех злюсь, хожу мрачная. Это все из-за истории с Матильдой. Перед моими глазами все время вертится площадка, где я видела его травлю. Вместо того, чтобы остановить глупую, злую игру, я сама приняла в ней участие. Стыдно об этом вспомнить. Хотя я и не уважаю Матильду и трусость, все же я должна как-нибудь загладить перед ним вину. Но как?

Получила записку от Файки, она пишет:

«Лида! Последняя новость. Недавно мне звонила Рита Колесникова и просила, чтобы я и ты пришли к ней сегодня в 8 часов. У нее, кажется, день рождения или что-то в этом роде. Из наших девчонок будет еще только Лина Браславская, а из 8-го класса приглашены Штауф и… Матильда.

Приходи ко мне в 7 часов, мы пойдем вместе…»

Попробую описать по порядку, как мы пошли в гости к Колесниковой и встретили там Матильду.

В половине седьмого я уже начала собираться, так мне хотелось поскорей пойти. Почему-то казалось, что сегодня удастся поговорить с Матильдой и загладить свою вину перед ним. Я во что бы то ни стало должна понять, почему он так сторонится ребят.

Файка за последнее время как-то охладела к Троицкому. А я, наоборот, много думаю о нем (после истории на лестнице).

Я надела синее шерстяное платье и поехала к Файке.

Спрашиваю у нее:

— А ничего, что мы без подарков?

— Ерунда. Во-первых, подарки — это буржуазный предрассудок, а, во-вторых, мы не виноваты, что Колесникова пригласила нас за полчаса до начала. Почему она не сказала ничего в школе, а позвонила по телефону?

— Она, наверно, до последней минуты все гадала, звать нас или не звать.

— А почему Рита позвала Матильду? Ведь она его совсем плохо знает.

— Она пригласила Штауфа, который живет с ней в одном доме, а Штауф заявил, что приведет Матильду.

— Идем, уже пора, — сказала я Файке.

— Погоди, я чувствую, что мы явимся самыми первыми!..

Тут я разозлилась и сказала, что если мы сейчас же не пойдем, то я ухожу обратно.

И вот мы с Файкой пришли на улицу Рубинштейна, поднялись по лестнице и вошли в квартиру № 18 (дверь была открыта).

Мы очутились в большой передней, заставленной сундуками и поломанными стульями. Из какой-то двери высунулась старушка.

— Вы к кому?

— Колесникова Рита здесь живет?

— Вторая дверь направо, — сказала старушка и сейчас же погасила свет.

Мы ощупью добрались до двери и постучались. Никто не отвечал. Где-то в темноте фыркала Файка. Не дождавшись ответа, мы вошли в комнату. Здесь никого не было, но из соседней комнаты слышался голос Колесниковой, она топала ногами и кому-то кричала сквозь слезы:

— Господи, какая я несчастная!.. Ну зачем ты меня родила?..

— Риточка, платье еще совсем новое, — говорил женский голос. (Не знаю, чей.)

— Какое мне дело? Раз ты меня родила, так изволь прилично одевать!..

Мы с Файкой переглянулись: — Ну и ну!..

Я громко закашляла, чтобы обратить на себя внимание. Вдруг выскочила Рита, одетая в свое синее бархатное платье, в котором она всегда приходит на школьные вечера. У нее было заплаканное лицо, но она трещала без умолку.

— Как хорошо, что вы пришли… А у меня неприятность: портниха не успела сшить новое платье… Раздевайтесь же… Скоро придет Лина и мальчики из 8-го, будем играть в почту… Еще должна прийти одна девочка Сарра из балетного кружка…

Пока Колесникова трещала, я рассматривала комнату. В этой комнате все имело какой-то полуразрушенный и закопченный вид. На стенке висел пыльный футляр от часов без механизма.