Литмир - Электронная Библиотека

— Перекур?

— Так точно, — кивнул сержант и взял в правую руку цигарку, которую он держал до этого в левой, пряча в горсти за бедром. — Да вот напарник не курит, так что, может, вы… Ежели желаете… — Он вынул кисет. — Прошу! Все хорошие дела начинаются с перекура.

Сержант был плотный, коротконогий, и чувствовалось, что он очень силен, силой так и веяло от его плеч и рук. Он, чуть опустив веки, смотрел на Ардатова выжидающе, неторопливо потягивая самокрутку, выпуская дым изо рта струей вниз, как бы отдувая его, чтобы не мешал видеть. У сержанта было по-своему приятное лицо — с чуть тяжеловатым подбородком, чуть выдающимися скулами и небольшим полногубым ртом. Пилотка, сбитая слегка назад, открывала широкий лоб и часть бритой загорелой головы. Ладный был этот сержант, только портили впечатление спрятанные глубоко в подбровье глаза. Уж очень они казались холодными, фарфоровыми.

А вот красноармеец был нескладный — худой, пропыленный, какой-то весь развинченный, заполошный. Он и несколько секунд не мог устоять на месте — отходил то вбок, то назад, то на месте переставлял ноги, дергал длинными изломанными руками, хватал пальцами воздух. В те редкие мгновенья, когда он затихал, у него по-куриному, толчками, двигалась голова. На его сморщенном, с грязным ртом лице играла хитрая и в то же время жалкая улыбка, а огромные карие глаза смотрели почти безумно.

Оба они были одеты и снаряжены добротно — в крепкое, хотя и измазанное не то нефтью, не то мазутом обмундирование и яловые сапоги, их кожаные ремни оттягивали подсумки и, что удивило Ардатова, — у каждого в гранатных сумках было по паре РГД-33. Обычно гранаты выдавались красноармейцам уже в боевой обстановке, когда вот-вот можно было столкнуться с противником, и, хотя здесь до фронта оставались считанные километры, арсенал этих двоих казался необычным: шли-то они с ним из тыла. Судя по тому, как оттягивали лямки полупустые вещмешки этих двоих, в вещмешках, видимо, было тоже порядочно боеприпасов.

— Спасибо. У меня есть. — Ардатов прислонился к перилам, заглядывая в овраг. Там, возле ручья, было десятка два красноармейцев, которые на костерках кипятили себе чай. — В часть?

— Так точно! — ответил сержант.

— Не на гулянку же! Какая там, — красноармеец махнул в сторону фронта, — гулянка? Смертоубийство одно. Сатана там правит… этот, как его… По радио до войны все пел, как дьяк на клиросе, артист Михайлов. Сатана там правит… праздник, что ли, правит?.. — Красноармеец задергал головой, стараясь вспомнить, переступал, притопывал, удерживая карабин у бедра как какую-то палку. — Праздник, что ли, правит, сатана-то?

— Бал, — должен был ответить Ардатов, чтобы закончить этот никчемный сейчас разговор насчет Михайлова, Фауста и прочем. — В какую часть?

— Военная тайна! — вдруг без перехода сердито ответил красноармеец. — Ходют всякие! Военная тайна.

— И где были, тоже тайна? Сержант! — Ардатов повернулся к нему.

— И где… — хотел было ответить красноармеец, но тут же умолк, как подавился, потому что сержант не сказал, а как прорычал на него:

— Прохор!

— Да я… — цапнул воздух свободной рукой Прохор, но сержант повторил:

— Пр-р-рохор-р!!!

Сержант достал из кармана гимнастерки бумажник, а из него красноармейскую книжку, продаттестат и командировочное предписание.

В командировочном предписании говорилось, что сержант Жихарев и краспоармеец Просвирин выполняют спецзадание отдела контрразведки 82-й дивизии, для чего направляются в Сталинград, и что должны вернуться в часть не позднее 25 августа 1942 года. На бумажке было все — печать дивизии, подпись начконтрразведки, отметка комендатуры Сталинграда. Бумажка уже слегка потерлась, на углах, где ее держали, были следы пальцев.

— Нда, — все, что мог сказать Ардатов и возвратил бумажку Жихареву, думая, что черт их знает, этих контрразведчиков, черт их знает, за каким бесом они посылают в тыл младший комсостав и красноармейцев, вооруженных до зубов. Хотя, решил Ардатов, такой Жихарев стоит кучи молоденьких лейтенантов.

— Конвоировали кого-то? — предположил он.

— Нет. — Жихарев убрал документы. — Искали одну сволочь. Дезертира. Бежал из дивизии. Предатель Родины…

— Вот как!

— Хи-хи-хи! — засмеялся Просвирин. — По составам искали. Еще место там у него было — Садовая, 26. Да только и ждал он нас на Садовой. Только и выглядывал из-под ручки — не идут ли, родимыя?! Не торопятся ли, сердешные?

— Прохор! Угомонись, — оборвал его Жихарев. — Беда мне с ним, с таким напарником, товарищ капитан, — пожаловался Жихарев. — Как только доберемся до… до места…

— Вот именно, до места! — затанцевал, держа карабин как палку, Просвирин, дергаясь развинченно, словно все у него — голова, руки, ноги, куски туловища были наживлены на хлипкие шарниры. — Вот доберемся до места… Тут уж теперь недалеко! Тут уж всего ничего! Даст бог!

— Свободны! — сказал им обоим Ардатов и прошел через мост к тропке, которая наискось склона оврага вела к родничку, где ужинали три красноармейца.

Различив его звание, они встали. Все трое были разутые, но их винтовки не лежали кое-как, а стояли в козлах, и ремни с подсумками висели на стволах.

— Какой части? — спросил Ардатов, скользнув взглядом по лицам всех. — Отстали?

— Отстали, товарищ командир, — ответил короткошеий, круглолицый ефрейтор, прижимая ладони к бедрам.

«Из запаса, — подумал Ардатов. — Второй тоже». Он обернулся к самому младшему из них с комсомольским значком на гимнастерке.

— Что ж так плохо догоняем?

— Так и они же тоже идут, товарищ капитан, — ответил комсомолец. — Вот я и говорю: в ночь надо идти. Передохнули, поели — чего же еще?

Ардатов смотрел на второго запасника, на низкорослого, но жилистого пожилого человека, тот осторожно снял с углей чай и лопаткой стал забрасывать костер.

— Как фамилия? — спросил его Ардатов.

— Тягилев, Кузьма, — ответил запасник.

— Хотите чаю, товарищ капитан, — предложил комсомолец. — Это моя заварка. Хотите? — Он протянул кружку. — Пейте. Хватит всем.

— Спасибо. — Ардатов взял кружку. — Как твоя фамилия?

— Чесноков, — ответил комсомолец. — Неважная какая-то, стыдная фамилия. Я все отцу говорил: не мог выбрать получше.

— Ну почему же, — возразил Ардатов. — Фамилия как фамилия. Обувайся. Скоро пойдем. Вы тоже, — сказал он запасникам. — Чай пока остынет, его и хватить нельзя.

— Так на огоньке же варился, — разулыбался Тягилев, скатывая обмотку. — На огоньке! На ём! Это мы в миг — обуемся.

Когда они вышли на мост, к нему подходила группа человек в двадцать.

— Чесноков, стань рядом. Вы тут и тут, — приказал Ардатов Тягилеву и Стадничуку — так назвался второй запасник. — Жихарев, Просвирин — там, — он показал где.

— Никого не пропускать без моего разрешения.

— Какой части? Куда следуете? Сержант, — он показал пальцем на сержанта, — ко мне! Быстрей! — резко прибавил он. — Докладывайте!

— Чего докладывать, товарищ командир? — сказал сержант с оскорбленными нотками в голосе. — Ищим своих. Тут такая была кутерьма!

— Какой части? Куда следуете? — строже повторил Ардатов.

— Да куда все — туда, — кивнул на ту сторону моста сержант уже без оскорбленных, но с оправдательньми нотками. — А что, туда нельзя?

— Нельзя! — сказал, как отрезал Ардатов и приказал:

— Перепишите людей. Карандаш, бумага есть? Нате бумагу.

Он достал из полевой сумки командирский блокнот.

— Вот карандаш. Фамилия, имя, отчество, год рождения, дивизия, полк. Выполняйте! Себя первым.

Сержант ошалело взял блокнот и карандаш и, положив блокнот на перила мостика, стал записывать себя, ворча:

— Начинается! Как попадешь в роту, так «Равняйсь! Смирно!» Пехота, будь она…

— А ты что, не пехота? — спросил Ардатов. — Морфлот? Авиация?

— Ну не морфлот, не авиация, — сбавил тон сержант. — Но разведчик, а это большая разница.

— Очень мило! Но эту разницу здесь — забудь! И поменьше разговорчиков. Ясно?! — Ардатов сказал это насмешливо и холодно, зная, что разведчики, которым принадлежит первый орден, первый трофей, но и первая же пуля, публика часто трудная и что эту публику надо время от времени ставить на место.

8
{"b":"239082","o":1}