Вернувшись, советник перешел на униженно-просящий тон. Сразу стал своим парнем. Резанул ребром ладони по горлу, дескать, вот так надо, извинился за допущенные ошибки. Сделали мы все чин чином. Но понять дали: здесь десант. И законы у него просты. На человека смотрят в масштабе один к одному. То есть, какой он есть на самом деле.

6 декабря 1980 г.

После обеда все рванули в баню. Смотрел на них как на счастливчиков. Черт бы побрал эту ссадину. Скрепя сердце, пережил. Лишь поменял белье. Зато потом, думаю, отведу душу. Все наверстаю.

Получил телеграмму от Орловского. Просит выслать вызов в академию. Выздоровел, едет на сессию. Наверняка сюда уже не вернется. Это мы с Терентьевым не можем болеть. Наше право — честно работать. Другого нет.

7 декабря 1980 г.

Москвичи добрались и до меня. Беседовал с генералом. Кажется, тот остался доволен.

После обеда встречаю майора, начальника дивизионного клуба. Кстати, самого клуба в дивизии нет, а должность есть. Вот и занимается в политотделе его начальник тем, что прикажут ему делать. А зачастую — просто ничем. Смотрю на майора и не могу уловить, что же все-таки в его облике изменилось? И вдруг понял: да он же совсем лысый! Под ноль. Дело в том, что майор никогда не отличался пышной шевелюрой, поэтому для его головы потеря оказалась не слишком существенной. Оттого сразу ничего и не заметил.

Прихожу к Терентьеву:

— Коля, давай еще раз «офантомасимся».

— А вдруг выведут?

— Если дело только в этом, все без колебания состригут волосы не только на голове…

Одним словом, убедил. Постриглись. У меня это уже четвертый заход. Отрастают волосы — замечаешь, как летит время. Хорошо бы, если бы эта стрижка была последней.

Как полагается, первый день над нами подшучивали. Потом привыкли.

Выдали новую хлопчатобумажную форму. Пришил погоны, петлицы. Погоны даже сделал со вставками по старой кадетской привычке. Достал в редакции дивизионной газеты пластмассовые клише, слегка нагрел их и согнул. Форму погоны с ними держат прекрасно. И плечам не больно. Короче, сделал все на совесть. Внешний вид — это тоже настроение. Нельзя здесь опускаться, особенно нам, офицерам.

Сегодня с переводчиком чуть не померли со смеху. Пришел к нам Пашка Лагунский и показал свои стихи. Ну, если уж и его потянуло на поэзию, то это самый верный симптом: пора нас выводить отсюда. Стихи, надо сказать, класс! В жизни таких не читали. Правда, при Пашке мы смеяться не стали, однако потом душу отвели, как следует. Пашка — это такой шкаф… Метра эдак полтора в плечах. В общем, косая сажень, как говорят о таких в народе. В дивизию он пришел перед самым вводом войск в Афган. Отличился во время переворота и получил орден Красного Знамени, а недавно — старлея досрочно. Личность во всех отношениях легендарная.

В начале осени мы как-то в воскресенье выпросились у командования съездить искупаться в бассейне в крепости Балахисар, где стоит 357-й парашютно-десантный полк. Упросили с трудом. Искупаться, позагорать пару часов — и то радость. Но надо представить себе такую картину. Бассейн словно разделен пополам незримой линией. По одну сторону мы, молодые офицеры и прапорщики. По другую — элита. Армейская. Мужики солидные. И в теле, и со служебным положением. Далеко уже не мальчики. Но самое интересное не это. На нашей стороне ни одной представительницы прекрасного пола. Зато на другой… Там их столько, что у холостяков глаза разбегаются. Да и не только у них… Живые же люди… И посматривают на нас эти девицы свысока — что им какие-то лейтенанты, в крайнем случае — капитаны из дивизии… Мы, конечно, свое место знаем. Поплавали и скромненько загораем на солнышке. А у Пашки Лагунского кровь играет. Бросился он в бассейн, проплыл несколько метров под водой, вынырнул и столкнулся лицом к лицу с одной из купавшихся девиц. Он и сам не понял, как все получилось. Та — «Ах!», а Пашка — раз — и поцеловал ее. Незнакомка смутилась. Но потом смотрит — парень молодой, красивый. Слово за слово, разговорились, вылезли на бордюрчик, уселись рядышком… Ни дать, ни взять: любовь с первого взгляда… Вдруг видим, бежит к Пашке какой-то мужичок. Маленький такой, плюгавенький. Визжит, слюной брызжет… Откуда нам знать, кто он такой? Как говорят, в бане все равны. Погоны-то к плечам не прирастают… Подбегает этот товарищ к Лагунскому и пытается столкнуть его в воду. А Пашка эдак небрежно, легким движением руки, р-раз, и в бассейн мужика. Дескать, остынь немного. Что тут поднялось! Кого только не набежало! Еле отбили Пашку. Хорошо, с нами был один из наших высоких начальников. Он заверил: сами, говорит, разберемся, накажем как следует. А за что?..

Конечно же, никто и ни за что Пашку не наказал. Но смеху было немало. Пашка, кстати, весной тоже отличился.

Наши первые отпускники летели в Витебск. Посадили их в Кокайдах. И давай шмонать по полной программе. А летели вместе с партией «дембелей». Ну что там было у солдат? Ручка какая-нибудь несчастная, щипчики для ногтей, очки, бусы… Мелкота, одним словом. Чеки ведь только-только начали платить. У офицеров, конечно, вещей было чуть побольше. Дубленки, джинсы, дешевенькая радиоаппаратура. А таможенники уперлись: «Не положено и все тут. Афганями вам не платят. За что покупали?» Отобрали даже ручки и щипчики. Офицеры объясняют, что у советников меняли чеки на афгани. Но те ни в какую. Стоит Лагунский. Мужик, как уже говорилось, здоровый, на груди орден Красного Знамени. Дошла и до него очередь. Но он наотрез отказался: не дам и точка. Не мои, дескать, вещи. Просили передать. Как потом людям в глаза смотреть? «Нацепил железяку и выступает, много вас таких…» — скорчил презрительную мину зеленый лейтенантик в пограничной форме. Договорить он не успел. Лагунский — ногой с разворота… Того и сдуло… Прибежали на помощь обиженному. Но тут вмешались «контрики». Наши «особисты», из дивизии. Тоже летели в отпуск. «Кто, — говорят, — боевой орден назвал железякой? Мы так дело не оставим». Пришлось пограничникам пойти на попятную. Но вещи все-таки отобрали… Потом летал туда зампотылу дивизии. Многое вернули. Но не все. Некоторые вещи присвоили таможенники и пограничники. Кажется, кого-то после даже судили. Но Пашка все-таки отдуплился за обиду. Когда возвращался из отпуска, договорился с летчиками, чтобы те после посадки в самолет подержали несколько минут открытой рампу «Ил-семьдесят шестого». Вот закончился досмотр вещей. Все заняли свои места. Вдруг выскакивают на бетонку Лагунский и несколько десантников и давай метелить… Буквально секунды понадобились им, чтобы посчитаться с обидчиками. А потом сразу же в самолет и — «От винта!» Корабль пошел на взлет. Странное дело, в Кабул никто и ничего не сообщил…

Такие вот воспоминания породила пещерная поэзия Пашки…

8 декабря 1980 г.

Вечером в палатке надо мной посмеивались:

«Опять приехали фотографировать из «Красной звезды», а ты снова оболванился… Твоя голова, как барометр. Тот погоду предсказывает, а твоя — приезд корреспондентов». Я отмахнулся, дескать, нужна моя физиономия в газете, как же.

Причиной подначек послужило следующее. Весной, когда перед рейдом подстригся под «ноль», тоже приезжал фотокорреспондент. Ему посоветовали снять нас. Как один из передовых коллективов. Естественно, в кадр я не попал. Позировали Орловский и Терентьев. А я стоял в стороне и помогал организо-вывать съемку. После в «Красной звезде» появилась фотография. Красиво там было написано, мои коллеги в беретах выглядели эффектно. Но я не завидовал. Может быть, мне больше всех повезло: в том рейде остался живым. Примета: нельзя сниматься перед выходом на боевые действия. Хотя, конечно, строго следовать ей никто из нас не собирается.

Но надо же произойти такому совпадению?! Только постригся — вновь фотокорреспондент… И опять его посылают к нам. Да Бог с ним. Забегая наперед, скажу, что прибывшего съемки интересовали мало. Большей частью решал свои личные проблемы.

9 декабря 1980 г.

Пришел Абдурахман. Переводчик из агитотряда. Завтра с нашими уезжает в рейд. Одни возвращаются, другие уходят. Своеобразный конвейер. Пора и мне встряхнуться, но не отпускают — конец года. А задуматься — рейды, рейды, толку же… Душманы изменили тактику. Сначала действовали большими формированиями, теперь — маленькими группами. С приближением зимы стали «рассасываться» по населенным пунктам. Вот только в «Алмазном» ущелье… Засели там крепко.