— Слушай, Валентин, займи два магазина, — попросил Алексей Батурина.

— А мне самому? Возьми у солдат. Они останутся…

— Берите, товарищ старший лейтенант, — протянул магазины ефрейтор Ларченко, — мы с Савичевым поделимся.

— Спасибо, мужики, — поблагодарил Степанов, засовывая патроны в подсумок. — Пойду к «заму», узнаю, что и как.

Повесив на плечо автомат, вылез наружу. Мокрый и холодный полог палатки коснулся шеи. Тут жe зябко поежился. Почувствовав, как противная струйка потекла за воротник куртки, зло выругался.

Из пригородов Кабула доносился какой-то шум. Он порой затихал, но когда усиливался, можнo было различить крики толпы. Особенно резали слух истошные женские вопли, плач детей. Изредка щелкали одиночные выстрелы, и трассеры, вычерчивая в ночном небе плавные дуги, терялись где-то вдали.

После десантники узнали: это была всего лишь-навсего имитация. Мятежники установили мощную японскую радиоаппаратуру. Через усилители воспроизводили заранее заготовленные магнитофонные записи. Так сказать, давили на нервы. Но это все узнали потом.

Степанов вошел в соседнюю палатку. Здесь жили с большим комфортом. Спали не на земле, как Алексей с Терентьевьм, Батуриным и солдатами, а на кроватях. Да и печка была приличнее. В углу палатка стояли даже стол и три стула.

— Со мной поедут Медведь, Рублев, Гусев. Оперативная группа… — произвел боевой расчет заместитель начальника.

— А я? — напомнил о себе Степанов. — Я ж стреляю…

— Останешься здесь, тебе работы в штабе хватит, — отрезал майор.

— Да как же это… — попытался спорить Алексей.

Но «зам» был неумолим:

— Иди в свою палатку и сиди наготове. Понадобитесь — вызову.

Степанов вернулся к своим, рассказал все.

— Да черт с ним, — успокоил лейтенант Николай Терентьев, — чего лезешь на рожон?.. Дойдет очередь и до нас. На войне у каждого свое место. Значит, ты и в самом деле здесь нужнее сейчас.

— Давайте в дурачка перекинемся, — предложил прапорщик Батурин, — три на три. Мартынов, Седов, Ларченко, садитесь…

Отложили в стороны автоматы, раздали карты. Игра шла вяло, но ее продолжали. Время все равно надо было убить.

Жили, как уже говорилось, в палатке ввосьмером. Два офицера, прапорщик и пять солдат. Шилов, как обычно, от коллектива откололся. А об Орловском и говорить не приходилось. Он устроился с комфортом. Шилов же облюбовал место в кунге автомобиля. Там можно было даже включать печку и греться. А в палатке Степанова спали вповалку на матрасах, брошенных прямо на землю. Достали их с большим трудом. Первое время и простой брезент казался роскошью. Примерно в одну треть площади пола палатки была вырыта яма глубиной по пояс. Своего рода прихожая. Здесь же стояла и чугунная печурка, доставшаяся обитателям без колосников и трубы. Впрочем, об этом уже было сказано выше.

Кое-как разместившись под единственной лампочкой на «Г-образной» лежанке, играли в карты часов до трех ночи.

— Вы что, еще не спите? — удивился заглянувший в палатку подполковник Гусев.

— Ждем команды, — ответил Степанов.

— Ложитесь вы, выезда не будет. Все уже второй сон видят. Тоже мне, картежники…

— Баба с воза — кобыла в курсе дела, — сострил Батурин.

— Да-а-а… — глубокомысленно вздохнул Терентьев. А затем с невозмутимым видом многозначительно изрек:

— Стоит корова на горе и думает. Вот так так и человек: живет-живет и умирает…

— Ха! — хмыкнул Гусев. — Спите уж, философы…

Подполковник частенько заглядывал в палатку. Человеком он был неплохим. Весь его внешний вид излучал добродушие — маленький, толстенький, вечно улыбающийся. Один был недостаток — до смерти любил «Мясоедовскую улицу». Если где-нибудь хватит сто грамм, тут же к Терентьеву или Степанову:

— Сыграйте «Мясоедовскую»…

— Да не умею я, вон Колька может, — отказывался Степанов.

Они часто брали напрокат появившийся в политотделе баян. Играли оба. По очереди. Надо же было чем-то отвести душу. Инструментом заведовал прапорщик Ласкин. Когда-то он закончил музыкальное училище и сравниться с ним в виртуозности игры было невозможно.

Так вот. Гусев просил сыграть Терентьева один раз, другой, третий… У Николая нервы были покрепче, чем у Степанова. Последний тут же поднимался и уходил. А Терентьев выдерживал с полчаса. Потом сообща выпроваживали надоевшего гостя. В следующий раз повторялась точно такая же история.

Утром все было, как обычно. Правда, наконец-то появилось солнце. Оно отражалось в многочисленных луках, слепило глаза, согревало ласковыми лучами лица Медведя и Степанова, лениво и расслабленно беседовавших у клубной машины после завтрака. О мятеже думалось словно о чем-то потустороннем и нереальном. Какая погода, какая тишь!

— Деньков бы пять вот так погрело, — мечтательно вздохнул Степанов.

— Подожди, Леш, нагреемся еще, — отвечал тезка.

Вдруг в Кабуле раздался одиночный выстрел. Для друзей это было поистине громом среда ясного неба — так не вязался он с их лирическим настроением, с по-весеннему светлым и радостным утром. За первым выстрелом последовал второй, третий…

— Леш, стреляют, — кивнул Степанов в сторону Кабула.

— А, пусть себе… — махнул рукой Медведь. — Раньше повысовываются, раньше и получат свое…

Они еще минуты две вслушивались в плотную стрельбу, в которую начали вплетаться короткие автоматные очереди.

— Это уже наши, — покачал головой Медведь.

— Да, там настоящий бой. И не шуточный, — откликнулся Степанов.

Товарищи разошлись по своим рабочим местам. Не знал Алексей, что видит лучшего друга в последний раз. В это утро Медведь получит задание и уедет в Кабул вместе с прапорщиком Ласкиным и солдатами Седовым и Мартыновым. Оттуда офицер уже не вернется. Не вернется живым.

До обеда Степанов отрабатывал различные документы — мало ли их у офицера штаба… Алексей в этой организации был тем маленьким винтиком, без которого, на первый взгляд, можно и обойтись. Но выйди он из строя на время, и замедлится или разрегулируется работа какого-то узла, а это в свою очередь может прямо или косвенно сказаться на большой и четко отлаженной системе, на всем механизме. Конечно, каждый считает свое отделение или службу наиважнейшей. Ну что такое, например, штаб без разведки? А не будь оперативного отделения, кто еще спланирует, организует боевые действия?!. Артиллеристы, автобронетанковая служба, химики, тыловики, комендачи, финансисты… — в штабе у каждого свое место, свои обязанности. И от выполнения их зависит общий результат, общее дело.

В Афганистане обязанности офицеров и прапорщиков всех служб были скорректированы с доворотом к особенностям ведения боевых действий, решения специфических задач. Но работы хватало каждому. Вот Степанов и корпел над схемами, таблицами, выкладками… Даже если войска вроде ничем особым и не занимаются, в штабе всегда найдется работа. Например, в первый же месяц пребывания в Афганистане была поставлена задача произвести все расчеты, связанные с возвращением в Союз. С радостью взялись за дело. Подсчитали, сколько понадобится самолетов для переброски десантников и техники по воздуху, определили количество кораблей на каждое подразделение, каждую часть… Все предусмотрели до последней мелочи. Не учли одного — возвращение состоится только через девять лет.

После обеда Степанов прилег вздремнуть. Солнце высушило брезент. В палатке и без печки было тепло и душновато, как у входа в сауну — испарялась вода, затекавшая от непрерывных дождей. Алексей услышал во сне взволнованный голос Орловского: «Медведь убит… Ранен в ногу, истек кровью…»

Степанов начал размышлять: «Как это убит, если ранен в ногу?.. Почему истек кровью?.. Мне это снится. Не может быть. С таким здоровьем, как у Медведя, живут вечно…»

Однако раздражитель был сильным. Расслабленный во сне разум не верил в услышанное. Но что-то все-таки тяготило. Сердце словно опутала липкая паутина. Как птица, попавшая в ловушку, оно забилось часто и тревожно. Успел подумать: «Я сплю, вот сейчас открою глаза и узнаю, что это сон… Какая нелепость…»