Несмотря на слабость английской армии, общие силы тройственной коалиции, если б она была создана, значительно превзошли бы немецкие вооруженные силы. По английские и французские правящие круги думали не о том, как остановить Гитлера, – они по-прежнему лелеяли надежду повернуть его в нашу сторону. Разум отступил перед желанием половить рыбку в мутной воде Расчет делался на то, чтобы советские дивизии, которые мы готовы выставить против общего врага, столкнулись с фашистскими полчищами один на один.

Уже на совещании 14 августа встал вопрос о том, как Англия и Франция представляют себе использование огромной армии союзников в случае нападения Германии на Польшу. Именно Польша была первым и наиболее вероятным объектом гитлеровской агрессии. Следовало подумать также о возможном нападении Германии на Румынию и Прибалтийские страны.

Вот тут-то и началась сказка про белого бычка. Наши партнеры всячески оттягивали переговоры, не принимали конкретных решений. Советская сторона задала законный вопрос: разрешат ли Польша и Румыния ввести на их территорию советские войска? Ведь СССР не имел общей границы с Германией. Польское правительство, пресловутое «правительство полковников», заявило, что не допустит перехода советских войск через свои земли. Англия и Франция не пожелали образумить своего союзника.

Какова же создалась реальная основа для заключения конвенции, коль советские войска не получили права защищать новые жертвы гитлеровской агрессии, коль им не разрешали быть там, где следовало бы их защищать? Переговоры зашли в тупик. Английская делегация прибегала ко всяким уловкам, но основной, кардинальный вопрос оставался неразрешенным. Между тем именно при решении этого вопроса наши партнеры не могли скрыть своих истинных намерений.

Глава советской миссии имел обыкновение после вечерних совещаний сразу докладывать обо всем И.В. Сталину. Раза два-три на этих докладах присутствовали маршал Шапошников и я. Сталин выслушивал сообщения о результатах первых заседаний, рекомендовал продолжать выяснять действительную позицию Англии и Франции. Помнится, он особенно интересовался настроением наших коллег и тем, насколько искренни их желания заключить тройственный союз. Его интересовала фигура адмирала Дрэкса, его поведение на переговорах.

К сожалению, чем дальше в лес… – тем меньше оставалось шансов на успех.

19-20 августа 1939 года переговоры достигли своей кульминации.

Напряженность международной обстановки усиливалась с каждым днем, времени терять было нельзя. Нам обещали дать окончательный ответ о пропуске войск – и все еще не давали. 21 августа состоялось два заседания. Утром советская делегация вновь спросила об ответе, который был ей обещан, и вновь не получила его. После перерыва глава советской делегации сделал письменное заявление, в котором ясно указывалось, кто виновен в срыве переговоров.

«Подобно тому, – говорилось в этом заявлении, – как английские и американские войска в прошлой мировой войне не могли бы принять участия в военном сотрудничестве с вооруженными силами Франции, если бы не имели возможности оперировать на территории Франции, так и Советские Вооруженные Силы не могут принять участия в военном сотрудничестве с вооруженными силами Англии и Франции, если они не будут пропущены на территорию Польши и Румынии. Это военная аксиома».

«Ввиду изложенного, – подчеркивалось далее в заявлении, – ответственность за затяжку военных переговоров, как и за перерыв (Формально в тот момент речь шла не о прекращении, а лить о перерыве переговоров – прим. ред.) этих переговоров, естественно, падает на французскую и английскую стороны»,

Так закончились зашедшие в тупик военные переговоры между военными миссиями Советского Союза, Англии и Франции.

Теперь, три десятилетия спустя, особенно отчетливо видно, как дорого обошлась Европе позиция, занятая тогда Англией и Францией. От результатов переговоров зависело очень многое: делалась последняя ставка образумить агрессора.

Из создавшегося положения требовался выход, нужен был немедленный поворот в нашей внешней политике. От этого зависела безопасность Родины.

Советский Союз не вел никакой двойной игры, как это утверждают некоторые фальсификаторы истории. С Германией в течение весны и лета 1939 года шли нормальные дипломатические переговоры, главным образом о торговых делах. Всем попыткам германского правительства сорвать наше соглашение с Англией и Францией Советское правительство давало твердый отпор. Однако, когда в середине августа окончательно выяснилось, что правительства Англии и Франции сорвали заключение тройственного пакта взаимопомощи, Советскому правительству пришлось искать другой выход.

20 августа 1939 года Гитлер обратился к И.В. Сталину и настойчиво просил принять Риббентропа для подписания пакта о ненападении между Германией и СССР. Ответ был дан 21 августа, когда военные переговоры с Англией и Францией фактически потерпели крах, причем не по нашей вине. 23 августа в Москву прибыл Риббентроп, и в тот же день был подписан пакт о ненападении.

Я не был посвящен в подробности происходящих в те дни переговоров с Германией и поэтому не ожидал – да и едва ли кто-либо ожидал – такого быстрого соглашения. Но, учитывая сложную обстановку того времени, иного выхода мы не имели.

Дальнейшее промедление становилось опасным. Это означало бы лить воду на мельницу тех, кто мечтал толкнуть Гитлера на Восток. Решение было принято лишь после того, как наше правительство окончательно убедилось в невозможности договориться с Англией и Францией.

И еще одно обстоятельство вынуждало наше правительство принять в целях безопасности страны такое решение: в августе 1939 года Япония развязала конфликт на Халхин-Голе. В те дни не было ясно, как далеко зайдет эта борьба. Перспектива вести войну на Западе и на Востоке – в Европе и в Азии – не могла не торопить наше руководство уладить дело на самом решающем, западном, направлении.

К. Е. Ворошилов в своем интервью представителям западной прессы 27 августа объяснил, что «не потому прервались военные переговоры с Англией и Францией, что СССР заключил пакт о ненападении с Германией, а, наоборот, СССР заключил пакт о ненападении с Германией в силу того обстоятельства, что военные переговоры с Францией и Англией зашли в тупик в силу непреодолимых разногласий».

В момент переговоров военных миссий наше положение действительно было очень сложное. Мы имели против нас враждебную Германию; Япония на Дальнем Востоке уже издавна конфликтовала на советских границах; надежды на соглашение с Англией и Францией при всем нашем старании не увенчались успехом. Польша занимала явно враждебную позицию. Что стоит заявление тогдашнего главы польского правительства Рыдз-Смиглы французскому капитану Боффру, посланному в Варшаву генералом Думенком в дни переговоров, когда они висели на волоске: «Немцы, может быть, отнимут у нас свободу, русские же вынут из нас душу». Последующие события показали всю слепоту этого горе-правителя. Гитлеровцы раздавили Польшу и ввергли ее народ в пучину страданий. Освобождение его пришло с Востока.

В результате договора с Германией мы получили почти двухлетнюю отсрочку столкновения с фашистским агрессором.

Конечно, не легко было нашему государству пойти па соглашение со своим злейшим врагом. Но интересы страны требовали найти выход из создавшегося положения, а выбора не было, и поэтому после телеграммы Гитлера с просьбой принять Риббентропа Сталин дал согласие.

После подписания договора состоялся прием в Екатерининском зале Кремля.

Я на приеме не присутствовал, мне рассказал о нем В.П. Пронин, возглавлявший в то время исполком Моссовета. Риббентроп, войдя в зал, приветствовал присутствующих обычным фашистским жестом – выбросив вперед вытянутую руку с восклицанием «Хайль Гитлер!». Сталин улыбнулся и ответил насмешливо церемонным поклоном. За обедом Сталин явно не хотел оказаться возле гитлеровского посланца и попросил В.П. Пронина сесть рядом с ним.