Гонка тем временем подошла к двадцатикилометровому подъёму на Венту. Миновала деревушку Бидо. Всё чаще стали попадаться отвалившиеся от «поезда» гонщики. Некоторые хотя и отстали от «поезда», ещё храбро лезли вверх, пока им помогали своей тенью редкие деревья, росшие на склоне. Но чем дальше продвигались они, тем реже встречалась спасительная тень. После первых же атак сильных гонщиков «поезд» разбился, как стеклянная вазочка, упавшая на мраморный пол. Многие начали вилять с левой стороны дороги на правую, только бы не потерять ход. Они всем своим весом давили на педали, уже не в состоянии двигать машину за счёт силы мышц. Но ядро, основное ядро «поезда», шло тесной группой, как бы парившей в перегретом воздухе.

Нависла угроза солнечного удара. Ведь нагрузка на человеческий организм при подобной работе просто невыносима! В такую минуту даже трудно себе представить, о чём могут думать гонщики. Сколько бы ни опрашивали журналисты после столь критических минут самых известных гонщиков, никто не мог толком вспомнить, о чём думал. Скорее всего ни о чём, кроме того, чтобы хоть как-то преодолеть усталость и найти внутренние неведомые силы продолжать борьбу. Любому нормальному человеку, стоящему у обочины дороги, хочется собрать в горсть всю прохладную воду планеты и бросать, бросать её щедрым дождём в измученные лица гонщиков…

А усталость словно играючи отбрасывала назад самых сильных горных королей. Вот отвалился Люсьен Аймер. А Том Симпсон всё ещё упрямо рвался вперёд. Была ли это попытка победить горных королей в их собственной игре, поскольку Том Симпсон никогда не славился своими способностями горнопроходца? Неизвестно…

Затем радио сообщило, что Том Симпсон довольно бодро идёт метрах в двухстах впереди всей гонки. Глядя на него, можно было подумать, что в этом гонщике ещё непочатый край свежих сил, припасённых им для дальнейшей борьбы.

Но это было обманчивое впечатление. По мере того как приближались к нему служебные машины, пассажиры видели, что он далёк от свежести. Стало ясно, что Том уже не выиграет «Тур де Франс». Он слабел на глазах и стал стремительно откатываться назад, словно трасса гонки и его дорога бежали в противоположных направлениях.

С десяток свидетелей видели, как Том выкатился на склон, открытый беспощадно палящему солнцу. Симпсон перестал двигаться по прямой и, как все ослабевшие гонщики, начал вилять по дороге, уже не в силах ответить делом на призыв товарищей взять себя в руки. Один из журналистов крикнул судьям, что Тому плохо, но кто-то успокоил, — дескать, пока не видно ничего особенного.

Гонка продвигалась медленно. Многие, кто был в те минуты рядом с Томом, словно загипнотизированные смотрели на его спину, перенапряжённую в усилии. Спина раскачивалась, нет, скорее изгибалась в такт работе ног. Но Том ещё продолжал держаться за верхние рычаги руля.

Внезапно его начало качать. Машина сделала несколько судорожных зигзагов, потом ещё более глубоких нырков из стороны в сторону. И вдруг Том упал. Пожалуй, даже лёг, а не упал. Так это выглядело со стороны. Показалось, что специально улёгся отдохнуть, но продолжал сжимать машину ногами, будто и в минуту отдыха никак не хотел с ней расставаться.

Первым к нему подбежал Гарри, запасной гонщик. Но Том в бессвязном бормотании настойчиво просил, — а может быть, уговаривал себя — посадить его вновь на машину. Гарри помог ему. И Том двинулся дальше. Но, не пройдя и сотни метров, вновь начал выписывать зигзаги. Иногда они были настолько крутыми и глубокими, что казалось — Том вот-вот заедет на каменистую обочину дороги.

На этот раз несколько человек подскочили к нему, Гарри — справа, менажер — слева. Но Том ещё продолжал держаться в седле, как бы ускользая из рук людей, готовых поддержать его и помочь. Прекрасно понимая, что он делает предосудительное дело, менажер начал толкать Тома вперёд на глазах фоторепортёров, облепивших борта сопровождающих машин. И надо отдать должное — никто из них не поднял камеру к глазам, тем самым проявляя полную солидарность, профессиональную и человеческую, с гонщиком, которого оставили последние силы.

Дальнейшее произошло в какие-то доли секунды, но показалось окружающим целой вечностью.

Руки Тома соскользнули с руля, и его лицо оказалось рядом с лицом Гарри, и губы его, закушенные от боли и спёкшиеся от жары, лишь шептали:

— Вперёд… вперёд…

Было очень нелегко снять Тома с машины… Его пальцы внезапно судорожно вцепились в перья руля. Никому из присутствовавших даже не приходило в голову, что они в последний раз отрывают от машины руки гонщика мирового класса. Его сняли с велосипеда, и только тогда все обратили внимание на его лицо. Это была гипсовая маска человека, нуждавшегося в срочной медицинской помощи. Тома с трудом отвели в сторону от дороги, поскольку движение на ней продолжалось — приближались другие гонщики.

Том лежал на небольших белых камнях с подоткнутой под голову какой-то одежонкой. Доктор Дюма прибыл немедленно, словно он уже долго сидел в засаде именно на этом месте, поджидая именно этот несчастный случай.

Сделали всё, чтобы вернуть Тома к жизни. Несмотря на показания экспертизы, многим присутствовавшим в тот момент рядом с Томом показалось, что он умер не позже, в госпитале, а именно на машине, ещё до того, как им удалось оторвать его пальцы с забинтованных трубок руля.

Менажер даже не имел возможности остаться рядом с Томом. Приближалось ещё четверо гонщиков английской команды, и Алекс должен был выйти к ним навстречу. Надо было поддержать ребят и не дать пасть духом при виде Тома, лежащего на обочине.

Потом газеты писали всякое. Некоторые говорили, что Том просил вновь посадить его на машину. Но это была неправда. Просто журналисты спутали, как это часто бывает в суете несчастного случая или катастрофы, первое его падение со вторым.

Вот как рассказывал о происшедшем спортивный журналист одной из крупнейших лондонских газет, сопровождавший «Тур де Франс»:

«О нём писали почти в каждом номере. И бог знает, что хотелось написать о Томе в тот день, когда всё это случилось. Утром я даже не поговорил с ним, лишь обменялся незначительным „хэлло!“. Согласно правилам гонки на горных этапах, журналистские машины идут впереди „поезда“ и корреспонденты могут следить за гонкой только по радио. Исключение делается нескольким машинам фотокорреспондентов, И по несчастной случайности, мы выключили радио именно в тот момент, когда с Томом случилась беда. До этого в эфире всё время звучало имя Тома, который в составе лидеров успешно карабкался на вершину Венту. Но потом никак не могли понять, почему вдруг перестали говорить о Томе. И молчание длилось так долго. Только на финише узнали, что он упал на склоне Венту, Но даже тогда никто, естественно, не предполагал, что это конец.

Для нас, журналистов, невыносимо тяжело слышать такое… Но как это было тяжело для команды, которой теперь будет так не хватать Тома! И не только на трассе в качестве лидера, но и в отеле, во время короткого отдыха. А это тоже немаловажно в многодневке. Том был настоящим капитаном. У самого подножия Венту он остановил своего коллегу по команде, взявшего кусок льда у одного из зрителей:

— Выброси немедленно! Хочешь забраться на Венту с воспалением лёгких? Не рискуй из-за каких-нибудь двух-трёх минут!

И это говорил человек, который уже через несколько минут отдал жизнь за право вырваться вперёд хотя бы на мгновение».

Том Симпсон умер, но этап продолжался. И Пулидор вместе с Анкетилем продолжали гонку на этапе в лучших традициях французских асов тридцатых годов. Только на финише они узнали о смерти Тома.

Вряд ли здесь нужны слова. Какая скорбь на грязном и сером от усталости лице английского гонщика Меткафа! Он сидит рядом с финишной чертой на подвернувшейся под руку скамейке и не в силах двинуться с места. Он словно ещё не верит в смерть друга и ждёт, что недоразумение рассеется, из-за поворота выскочит Том… Он сидит с открытой, но так и не начатой бутылкой кока-колы в руке и тупо смотрит перед собой в пространство. Словно погончики игрушечных солдат, на его плечах цветут английские флажки. На нагрудном кармане большая броская реклама компании «Молсон». Такая же надпись бежит белым по чёрному фону велотрусов. Меткаф неподвижен. Его даже нельзя назвать в эту минуту живой рекламой. Так, своеобразная рекламная тумба… А на груди, там, где кончается молния велосипедной фуфайки, красуется значок с сине-белым красным петухом, готовым прокричать своё утреннее приветствие. Подобно крыльям подбитой чайки, топорщатся за спиной номерные знаки…