Она на минуту задумалась и, сделав две глубокие затяжки, вдруг деловито произнесла:

— Месье, вы мне нужны… Сейчас я должна работать, — она капризно вздёрнула бровями. — Но если бы месье смог прийти сюда в половине двенадцатого, я хотела бы с ним поговорить… Месье живёт далеко?

Я кивнул головой на помпезное здание отеля «Адриатик». Она обрадованно захлопала в ладоши:

— О, тогда для месье это вообще ничего не стоит! Я вас очень прошу.

Рядом остановился молодой парень и выжидающе уставился на нас. Увидев, что я отхожу, он решительно направился к мадемуазель Адриатик. Они перебросились несколькими фразами, которых я не расслышал, и, взявшись за руки, зашагали в глубину переулка.

Вернувшись в номер, я как-то по-другому, более легкомысленно, посмотрел на нашу беседу с мадемуазель Адриатик и решил пораньше лечь спать. Но, присев на минуту к письменному столу, начал перебирать записи бесед, проведённых сегодня днём на велодроме. Одна — со старым тренером сборной Франции, который сегодня держит в Ницце небольшой ресторанчик и одновременно работает консультантом при директоре-распорядителе. Вторая — с ярко вспыхнувшей новой итальянской звездой Джобертино. Парень довольно интересно судил о многих аспектах современных гонок, но уже сквозь молодость и неопытность просачивалась душевная грязь испорченного славой человека.

Открыв портативную машинку, я набросал несколько страниц посредственного текста. С раздражением бросив работу, посмотрел на часы. Они показывали половину двенадцатого. Выглянув в окно, заметил мадемуазель Адриатик. Она стояла на своём углу, внимательно рассматривая все окна отеля. Тут я вспомнил о нашей встрече и, движимый больше раздражением от неудачной работы, чем любопытством, спустился вниз. Когда я вышел из парадного, мадемуазель Адриатик стояла с парнем и что-то горячо ему доказывала. Увидев меня, она бросила собеседника и кинулась навстречу через дорогу, не обращая внимания на проносящиеся автомобили.

— Вы ещё не закончили работу? — спросил я. Но вопрос мой был нелеп. Мадемуазель Адриатик стояла передо мной в другом наряде — не осталось и следов вызывающего секса, которым она поражала всего два часа назад. На ней было надето скромное чёрное платьице с белым стоящим воротничком. Только красивые ноги были так же оголены.

— Идёмте, — вместо ответа сказала она. — Я познакомлю вас с одним парнем.

Она показала рукой на свой угол. Парень стоял, сунув руки в карманы и покачиваясь из стороны в сторону.

— Это ваш постоянный клиент? — спросил я, пока мы переходили улицу.

— Ну что вы, месье! — обиженно произнесла она. — Это мой…

Она замялась.

— В общем, мы с ним живём вместе. Скоро поженимся. Познакомьтесь. Это Пьер, а это… — она запнулась и потом громко расхохоталась. — Да я ведь даже не знаю вашего имени!

— Меня зовут Хьюдж. Английский спортивный журналист…

Я протянул парню руку, которую тот крепко пожал сухой костистой ладонью.

— Сейчас мы пойдём в наш бар, — за всех решила моя странная знакомая.

— Но я, кстати, не знаю, как зовут и вас, мадемуазель Адриатик?

— Мадемуазель Адриатик? — переспросила она.

— Да, так я прозвал вас… — и показал рукой на неоновую ленту названия отеля.

Она весело рассмеялась.

— Мерси, месье. Это очень мило с вашей стороны. Но меня зовут ещё и Марта.

Мы прошли полквартала и сели в маленький, дешёвый «ситроен», словно отштампованный из жести консервных банок. Через пять минут Пьер остановил машину на тихой улочке напротив велодрома. Выбор бара меня заинтриговал, но я не подал вида.

В баре хозяин приветствовал Марту как старую и добрую знакомую.

— Это наш с Пьером бар. И не только потому, что мы сюда часто ходим, — прошептала она, когда мы сели за столик. — Сколотим деньжат и обязательно купим этот бар. Старый Ришар обещал подождать. Хотя, кроме нас, кто купит у него такую дыру!

— Почему вы решили купить именно этот бар? — спросил я.

— Как почему? — переспросила Марта. — Ведь рядом велодром! Ах да, простите, месье, я же ещё вам ничего не рассказала!

Она кивнула на Пьера, который сидел молча и явно не одобрял затею. Он казался не очень общительным человеком, этот Пьер.

— Всё так просто, — мило улыбнулась Марта, как улыбаются старшие, прощая детям их непонятливость. — Пьер собирается стать профессиональным гонщиком, знаменитым профессиональным гонщиком. Мы бы уже могли, забравшись в кое-какие долги, купить бар, но нам нужны деньги на тренировочный сбор. Весной мы поедем в Швейцарию на полтора месяца. И к осени у нас будет профессиональная лицензия. Я уверена…

Пьер поднялся и пошёл к стойке бара. Воспользовавшись его отсутствием, я спросил Марту:

— Так вы стоите там на углу, чтобы скопить деньги для его тренировок?..

— Да, да, — охотно согласилась она, — бар подождёт. Пьер ужасно талантлив. Ему не хватает только опыта. И немножко уверенности в себе. Я и позвала вас, чтобы вы рассказали ему, как становятся знаменитыми гонщиками. Вы же знаете, как это делается, месье?

— Знаю, — глядя на её пылающее лицо, сказал я. — И боюсь, после моего рассказа у него вообще пропадёт желание становиться профессиональным гонщиком…

Она испуганно взглянула на меня.

— Вы шутите, месье? — она упрямо не называла меня по имени.

Пьер вернулся к столу вместе с хозяином, нёсшим большую бутыль дешёвого вина и три глиняных стакана.

— Знакомьтесь, — уважительно сказал Пьер. — Это старина Ришар, кормилец всех, кто сегодня ещё не зарабатывает на хлеб своими колёсами.

Старик смутился.

— Он говорит ерунду. Ну, раз-другой выручал парней! Они ведь как сумасшедшие тренируются здесь с утра до вечера. А деньжат у них ещё меньше, чем свободного времени…

Он поставил на стол бутыль, налил вино в стаканы и отошёл к другому столику.

Пьер выпил залпом. И принялся рассматривать меня, будто оценивая, стоит ли со мной вообще разговаривать о деле.

В бар шумно ввалилась компания молодых людей, и Марта бросилась им навстречу. Мы остались за столиком вдвоём. Я наклонился к Пьеру и сказал:

— А как ты относишься к вечерним занятиям Марты?

Он вздрогнул. И затих. Словно пытаясь определить степень недоброжелательности в моём вопросе.

— Если застал в море шторм, не думаешь о чистоте парусов, — сказал он зло. Чувствовалось, что фраза эта была услышана им где-то давным-давно, и каждый раз, когда он думал о профессии Марты, прикрывался афоризмом, как щитом. И всё-таки мне почудилось, что щит этот даже ему не кажется достаточно надёжным.

— Нет, серьёзно? — переспросил я и, чтобы дать ему возможность подумать перед ответом, сделал большой глоток вина,

— Серьёзно так серьёзно… Она очень хорошая, Марта… А остальное меня просто не волнует… — Последние слова он произнёс ещё более фальшиво, чем заученный афоризм. — Впрочем, какое это имеет значение в наше время? Оглянитесь вокруг! Разве другие занимаются более честным делом? А мы, сидящие в сёдлах? Если забрался в седло, надо выступать, а начал выступать — надо стремиться урвать свой кусок…

К столу вернулась Марта, встревоженная громким голосом моего собеседника. Подобно наседке, она запорхала вокруг Пьера, успокаивая его.

— Опять начал ругать клубных дельцов?! У него такой винтик. Сколько раз я ему говорила — пусть платят деньги к делают что хотят. Какое наше дело? Я верно говорю?

Она уставилась на меня своими большими серыми глазами, ища поддержки.

Я покачал головой.

Она, испугавшись моего несогласия, даже не дала мне сказать и слова.

— Ну да ладно. Поговорим о другом…

— Да, о другом, — подхватил Пьер. — Марта одержима идеей паблисити. Она считает, что в этом основа любой удачи. И сводит меня с каждым попадающимся журналистом. И обо мне пишут. Но что толку? От громких слов я не становлюсь сильнее в больших гонках. А дорога к хорошим контрактам поливается потом. Его не заменишь подслащённой водичкой журналистских писаний. Простите меня за прямоту, к вам упрёк пока не относится.