Но научные соображения только вскользь затрагивали ум Люция. Он испытывал глубокое человеческое горе, он любил Дмитрия, как родного сына.
Люди этой эпохи давно уже не знали, что значит потерять своего ребёнка. Горе родителей было очень редким явлением. И вот оно обрушилось сразу на четыре семьи.
К Ио обратился не один Люций, забывший в порыве горя о своих знаниях, к нему прибегли, как к последней надежде, все родственники Керри, Владимира и Чарли. Ведь Ио и Люций воскресили Волгина!
И старый медик вынужден был объяснить каждому, что если члены экипажа «И-76» умерли, то вернуть их к жизни невозможно.
«Если…»
Это короткое слово, обронённое известным врачом, членом Совета науки, заронило надежду.
Оно облетело всю Землю, о нём узнали работники экспедиций на Венере, строители станций на Марсе, экипажи ракетопланов и истребительные отряды.
Ио сказал: «Если они умерли!». Значит, он допускает, что они могут быть живы.
Огромный авторитет учёного придал случайному слову реальный смысл.
И за час до прилёта на Марс эскадрильи Эрика вступили в действие все экраны Земли. Мощные станции межпланетной связи, работая почти на пределе, обеспечивали бесперебойную чёткую видимость.
Люций не удивился, когда к нему явились космонавты, прилетевшие из Ленинграда. Он был бы удивлён, если бы они не сделали этого. Вместе с ними он отправился в здание филиала Совета науки, где находился самый мощный экран города.
Ио и двадцать восемь медиков и биологов уже были там. Ио тотчас же обратился к Люцию и рассказал ему, что они решили посоветовать врачам на Марсе:
— Надо исходить из факта, который будет установлен после доставки на Марс «И-76». Живы члены экипажа корабля или мертвы. В первом случае всё зависит от того, в каком состоянии они находятся. Если жизнь едва теплится, если скорая смерть неизбежна, есть смысл сразу заморозить тела, так как на Марсе спасти их нельзя. А здесь, на Земле, мы их оживим.
— С Дмитрием этого нельзя сделать, — сказал Люций. Казалось, Ио удивился. Но он ничего не возразил на эти слова, сказанные тем, кто больше всех был заинтересован в сохранении жизни Волгина. Он понял, что имеет в виду его друг.
— В случае же, — продолжал Ио, — если они мертвы, то мы не знаем, когда наступила смерть. Корабль закрыт. Никто не видел, что в нём творится. Может быть, смерть наступила не сразу, а в пути, совсем недавно. Тогда опять-таки надо немедленно заморозить тела.
— Правильно.
— Все силы бросим на спасение Дмитрия. Но, — робко прибавил Ио, — допустим, что он всё же умрёт…
Люций ответил спокойно, странно бесстрастным голосом: — Перед тем как мы оживили Дмитрия, состоялась всемирная дискуссия. Я сам защищал наше право оживить его. И мы это сделали. Вы знаете, Ио, в чём мы ошиблись? Может быть, для Дмитрия эта неожиданная смерть — счастье. Я считаю, что теперь мы не имеем права.
— Значит…
— Придётся покориться судьбе. Дмитрий Волгин — человек, а не подопытное животное.
Учёные молча переглянулись. Если сам Люций так говорит, значит надеяться не на что. Ведь только благодаря ему, только имея мощную поддержку Люция сторонники оживления Волгина одержали победу. Бесполезно предлагать новую дискуссию, если заранее известно, что Люций выступит против.
Котов перевёл слова Люция своим товарищам. Его выслушали с величайшим удивлением. Все знали, как горячо, с чисто отцовским чувством любил Люций Волгина.
Ксения Станиславская опустила глаза. Только она одна знала, чем вызваны слова, поразившие всех.
«А если я ошибалась? — думала она в смятении и растерянности, мучимая угрызениями совести. — Если Дмитрий погибнет по моей вине?»
Она глубоко раскаивалась в своих словах, которые вырвались у неё при встрече с Люцием сегодня утром. Но она не знала, не могла даже предположить, что они произведут на Люция такое впечатление.
Это произошло почти случайно. Она ошиблась дверью и вошла в домашнюю лабораторию Люция. Он был один, сидел в кресле перед рабочим столом и казался погружённым в глубокую задумчивость. При звуке её шагов он вздрогнул и поднял голову.
— Извините! — сказала Ксения, делая шаг назад.
— Нет, войдите, — сказал Люций. — Мне тяжело одному. Побудьте со мной. Никого нет на Земле — ни Эры, ни Мэри.
Её поразил звук его голоса, выражение лица, какая-то детская беспомощность во всей его мощной фигуре.
Сильный человек с несгибаемой волей был раздавлен свалившимся на него горем.
И в сердце Ксении вспыхнула нестерпимая жалость к нему. Ей захотелось обнять его, положить его голову к себе на грудь и сказать: «Плачьте, облегчите себя слезами». Но она не могла себе даже представить Люция плачущим.
Она подошла, села рядом с ним и взяла его руку в свои.
— Вот, Ксения, — сказал Люций. — Нет больше нашего Дмитрия! Зачем я не послушал совета моего отца? Зачем позволил себе воскресить его?
— Так было нужно. И Дмитрий гордился тем, что послужил науке. Он часто говорил это мне и Марии.
— Он прожил так мало. А мог бы жить долго, очень долго.
И вот тогда-то Ксения и сказала Люцию роковые слова:
— Трудно сказать, что лучше для Дмитрия. Я знаю, я слышала его разговор с Игорем Егоровым. Он мучился сознанием своей неполноценности в вашем мире. Он говорил, что лучше смерть, чем жизнь вне общего труда.
Люций пристально посмотрел на неё.
— Да, — сказал он, — я это знаю. Спасибо, Ксения! Вы напомнили мне то, чего я не должен был забывать. Я не только учёный-биолог, я его отец.
Он опустил голову на руки и долго сидел не шевелясь. Она сказала это, чтобы облегчить ему горе, стараясь сделать лучше, как могла. Если бы она знала…
Потом Люций поднял голову и прошептал:
— Да, так будет лучше.
И вот теперь Ксения поняла, какое решение принял тогда Люций.
Человек восторжествовал над учёным. Долгое молчание нарушил Ио.
— Если мы вас правильно поняли, Люций, — сказал он, — не следует делать попытки спасти Волгина?
— Если он умер. Но если он жив, мы обязаны сделать всё, чтобы сохранить ему жизнь. Подчёркиваю, сохранить. Предложенный вами способ неприменим к Дмитрию.
— Пусть будет, как вы хотите.
Люций вздрогнул при слове «хотите», но ничего не сказал. Он сел и закрыл глаза рукой.
Ио посмотрел на него и вспомнил. Вот так, в такой же позе, сидел Люций на памятном заседании Совета науки, когда впервые решалась судьба Волгина. Точно так же.
Один из учёных говорил с кем-то по карманному телеофу. Потом он повернулся к экрану.
Заросли синих и фиолетовых деревьев окружали обширную поляну, где должны были опуститься корабли эскадрильи. Далеко слева блестел купол Фаэтонграда. Тёмное небо, редкие звёзды. Марс!
Кто-то подошёл к аппарату, установленному на поляне. Голову человека закрывал герметический шлем, на спине виднелись резервуары воздуха. Он встал вплотную к экрану и, казалось, смотрел прямо на собравшихся в зале.
— Юлий! — сказал один из учёных на Земле, — расскажите, что сделано для быстрейшей реализации нашего плана. Какие меры вы приняли? Вас слушают тридцать членов Совета науки. Сообщаю вам наше решение: Дмитрия Волгина не замораживать ни в каком случае.
Ксения поняла последние слова и невольно оглянулась на Люция. Он сидел в той же позе.
Итак, кончено! Если Дмитрий мёртв, его не будут пытаться спасти, как других. Решение принято бесповоротно.
Она увидела, как между пальцев Люция показалась и упала слеза.
Ксения поспешно отвернулась, но не выдержала и разрыдалась.
Казалось, что этого никто не заметил. Ни один взгляд не обратился к ней.
Медленно текло время, нужное для того, чтобы вопрос с Земли долетел до Марса и пришёл ответ. Марс был далеко.
Но вот губы Юлия зашевелились, раздался его голос:
— Решено накрыть «И-76» герметическим футляром, как только он опустится. Сделать это здесь, на месте. Футляр и резервуары с воздухом готовы. Вместе со мной в корабль сразу войдут ещё два врача и те, кто понесёт всё необходимое для замораживания. Медлить не будем. Если экипаж жив, приготовлен арелет, который окажется под тем же футляром. Замораживание будет произведено как в случае смерти, так и при явной опасности скорого её наступления. Исключается Дмитрий Волгин. Ваше распоряжение удивило всех. Просим, для гарантии, повторить его.
