Василь подошел к нему и высказал свое мнение, что “Альфа” могла очень просто проникнуть заранее как этим днем, так и раньше в любой из кабинетов и может очень неожиданно явиться оттуда. Поэтому предложил взломать все замки в дверях и сделать досмотр каждого кабинета, а мебель одновременно использовать для баррикадирования всех входов.
Генерал после услышанного не на шутку рассердился и стал кричать на него:
- Вам дай волю - вы весь дом перевернете! Затем, обращаясь к Жене, начал выговаривать ему:
- Имейте в виду, товарищ капитан третьего ранга. Это все кабинеты депутатов, и они неприкосновенны. Входить туда самовольно никто не имеет права, тем более что-то там брать. Вы за это несете персональную ответственность! После этого строго посмотрел на Василия и удалился к выходу на лестничную площадку, за ним - Андрюша.
Женя подошел к Василию:
- Вечно ты влезешь со своими предложениями. Значит, так. Двери, конечно, всех кабинетов мы не блокируем, поэтому за ними необходимо тщательно наблюдать.
После передал им два карманных фонаря и последовал за Макашовым.
Подошел один из солдат и позвал показать обнаруженный им черный ход с винтовой лестницей. Начали все вместе соображать, что с ним делать.
Потом с четырнадцатого этажа принесли два пустых ящика от противогазов и стулья. Вход забаррикадировали в промежутках между двумя дверями.
Затем оказалось, что двери грузового лифта также могут использовать для проникновения, да и все четыре двери обычных лифтов вызывали опасение. Чем попало начали закрывать их.
Хорошо, что в коридоре еще почему-то стояли листы ДВП. Их тоже стали использовать. Двери в боковые коридоры, как и двери на лестничную площадку, блокировали обычными стульями, заткнув их ножки в ручки дверей.
Трех солдат Василий распределил ответственными непосредственно у каждого такого запора, и они постоянно сидели в углу, по необходимости открывая запоры входившим и выходившим. При этом один из них оповещал Василия. Тот становился наготове поодаль с автоматом, а солдат открывал двери.
Итак, с трех сторон они были забаррикадированы. Единственная дверь, ведущая через лифтовую площадку в другую дверь параллельного коридора, была открыта. Но там несли дежурство Баркашовцы, охраняя боковую дверь коридора, где находился кабинет Министра обороны.
Через некоторое время вышел и сам Ачалов в сопровождении четырех человек, как Вася понял, охраны, но без автоматов. Они прошли вниз.
Вышел отставник - офицер в гражданской одежде, который сидел в их кабинете. Он осмотрел всю подготовку к обороне и посоветовал распределить между собой, стоящие уже без ящиков, (ящики использовали для баррикад) огнетушители чтобы применить их в качестве оружия при нападении.
Его предложение, в равной степени, как у Василия, так и у солдат энтузиазма не вызвало. У солдат единственное, что оставалось из оружия, - это крупный складной нож.
Василий на всякий случай дал указание размотать шланги двух пожарных гидрантов. Струя воды в них, думал он, если есть вода, посильнее, чем в огнетушителях, хотя брызгаться водой в нападающих - тоже несерьезно.
Это понимали и солдаты, они сидели кучкой, как утята, на паркетном полу, опершись на скрученные ими в тюки ковровые дорожки, и молчали.
Зловещая тишина опять охватила весь сумрак коридора.Хождение всё и везде прекратилось, и только мигали отблески пламени свечей, потрескивая и придавая и так напряженной обстановке еще большую тревогу ожидания развязки неизвестности надвигающихся событий.
- Как же это мы вдруг так, без оружия? - обратился к Василию один из них.
- Ничего не поделаешь, внизу вообще у большинства камни и арматура. Да, собственно, в данной ситуации оружие - это не самое главное. Если они высадят “Альфу”, то ваше дело обнаружить их прежде, чем они смогут вырубить меня. А их отряд будет не настолько многочислен, и вся их тактика - в бесшумном снятии постов.
Если же они применят танки, как было в Чили, и авиацию, то основная масса, в частности вы, должна перейти во внутренний коридор, а на позициях с оружием будут единицы, а именно: мы с Бородой, чтобы нести меньше потерь, - объяснил он им свое понимание обстановки.
- Неужели они могут пустить в ход танки и авиацию против безоружных в большинстве людей? - опять робко спросил кто-то.
- Вы же знаете сами, как они врут на каждом шагу. А когда во главе политики нечестные люди, для них цель оправдывает средства. Они сейчас загнаны в угол, народ, сами знаете, весь за нас. С каждым днем все больше прибывает защитников из всех регионов.
Время работает на нас, так что они пойдут на все, применят все, но вначале, конечно, попробуют “Альфу”. И опять, главное - нам не подпустить их к себе, иначе передавят, как цыплят в курятнике.
- Конечно, еще хотя бы пару гранат, - с сожалением подумал про себя Василий.
Опять наступила тишина. Борода ушел в кабинет. Солдатики тихо сидели. Так же трещали свечи, время шло мучительно долго.
Вдруг один из солдат, высокий, худощавый, поднялся и, ничего никому не говоря, начал ходить взад и вперед, крутя в руках палку, которую он, видимо, оставил себе, баррикадируя входы.
Вернее, он делал с нею упражнения, но делал он эти упражнения как-то размашисто, махая палкой и чуть не задевая ею Василия.
Тот приказал ему прекратить, но он продолжал ходить из угла в угол. Тогда Василий более настойчиво окрикнул его.
Он остановился в противоположном от сидевших в углу солдат..
Василий подошел к нему вплотную и тут только всё понял. Его всего трясло, и он, чтобы об этом никто не догадался, делал эти движения.
Василь отошел - он опять с новой силой, примерно, как в японских фильмах, начал вертеть вокруг себя палку.
Что-то нужно было предпринимать в этой ситуации, но что? Вызвать бы врача, но где? Васины мысли летели одна за другой, но ничего придумать не мог.
И тут он вспомнил: когда-то отец ему рассказывал, что на войне им перед вражеской атакой давали по стопке водки.
Как-то вдруг сразу непроизвольно все мысли его остановились на отце.
Отец у него был 1925 года рождения и еще моложе этих парней принял на себя всю тяжесть испытания войной.
Сразу после выпускного бала Коршевской средней школы всех мальчиков-однокашников ждал призывной пункт города Боброва. И свои “европейские университеты” он проходил в солдатской гимнастёрке: был трижды ранен, контужен, всю послевоенную жизнь болел, нося в своем теле осколки, и умер, так и не дождавшись своей льготной пенсии.
Ещё, будучи на передовой, (разведчик-корректировщик миномётного подразделения) он в убитых своих врагах сумел рассмотреть, таких же, как и он сам, своих жизнерадостных ровесников.
И потом, даже уже на “гражданке”, он не мог смириться с тем, что они могли быть убиты им и во всём винил только войну, как какое-то большое, одушевлённое зло. Патологически ненавидел её, и разговаривать о тех судьбоносных военных днях его жизни ни с кем, и даже с Василием, не любил.
А рассказчик он был хороший и любил рассказывать о проделках своих школьных друзей. Когда Вася спрашивал о дальнейшей судьбе героев его сюжетов, он, с грустью, отвечал: “Войной побило”.
Да, именно так. Ни немцы, ни какие-то, там, фашисты, а именно - войной.
Географию его вузов Василь изучал по его боевым медалям: “За взятие Будапешта”, “За взятие Вены”.
Но, как отец и ни старался забыть о войне, она сама периодически напоминала о себе: то в виде “заблудившегося” через годы ордена, которого торжественно вручали ему в Доме культуры, то в виде начавшего вдруг после стольких лет, “блудить” по кровеносным артериям осколка, которого врачи извлекали посредством операционного вмешательства.
Василий так ясно представил лицо отца, этого толстого, лысого неудачника, чем-то напоминавшего артиста Леонова. Таким он был в последние годы и таким он запомнился: по-детски беспредельно добродушным к окружающим и до невозможности с примитивной простотой характера, в противоположность Васиной матушки, по характеру не уступавшей маме И.С. Тургенева.
