Валька взбежал было на крыльцо, но тут распахнулось окошко, и показалась всклокоченная голова гостя.

— Эй, Валюша, занеси кошелик в сенцы! — крикнул тот.

Легко сказать «занеси». Как Валька ни пытался оторвать кошель от земли, ничего не получалось.

«Да что он, камней с переката туда напихал, что ли!» — в сердцах подумал Валька. Чтобы сдвинуть кошель с места, пришлось впрячься в широченные лямки.

В надежде на помощь Валька то и дело поглядывал на окно, однако гость уже захлопнул его.

С трудом Валька проволок кошель по ступенькам и поставил в сенях.

Когда он вошел в дом, отец уже растопил плиту и наливал в чайник воду. Гость, блаженно вытянув ноги, сидел на лавке.

— Знакомься, Валек, это дядя Ефим. Мы с ним вместе воевали. Он из города в отпуск приехал. Решил всю нашу Сулу сверху донизу пройти. Каково!

— Да чего там идти, — вступил в разговор дядя Ефим, — По озерам ваши сплавные катера везли. Бесплатно. Я всем мотористам говорил, что к тебе, Павел, еду. А ты тут, оказывается, человек известный. Мне через тебя всюду почет и уважение. А речонку вашу я давно на примете держу. Говорят, тут и лососку забагрить можно. Как?

Отец растерянно пожал плечами.

— Кто знает… Мы вот багрим бревна. Сам шел сверху, видел, наверно, сколько леса по Суле к нашему порогу идет. Да и, признаться, не ловим мы лососей. Мы тут с сигами воюем. — Отец многозначительно подмигнул Вальке.

— Ну, сиги это не тот рыбец, — деловито проговорил дядя Ефим. — Ежели коптить, тогда из него настоящий продукт получится. А где ж мне коптить, когда я сегодня здесь, завтра — дальше пошел. Не ради сига я в такую даль стронулся. Красная рыба мне нужна. Ее в посол — и храни сколько хочешь. А вкус, а нежность — пальчики оближешь! Только у нас на Шуе с этим делом ой-ой как хлопотно стало. Чуть зазевался, рыбинспектор тут как тут. И спиннинг забирает, и штраф еще плати. А уж с липачом лучше и носу не показывай. Удивляюсь я вам. Живете в такой глуши, а красной рыбы в глаза не видите.

Передохнув, дядя Ефим принес из сеней свой кошель и начал вынимать из него поклажу. Валька, не отрывая изумленных глаз, следил за каждым движением гостя. Стол сразу оказался заваленным разными коробочками, в которых позвякивали блесны. Потом на свет появился большой сверкающий крюк на деревянной ручке. За ним — какое-то непонятное сооружение, напоминающее игрушечные саночки.

Валька, наконец, не выдержал.

— Дядя Ефим, а это зачем?

— Багорик? Э-э, сразу видно, не учит тебя отец рыбацкой премудрости. Да без этой штуковины, Валюша, я и на реку не выйду. Заблеснишь лососку, подтянешь к берегу, а дальше как? Тут багорик и выручает. Подведешь под рыбину и-и раз ей в бок багорик. Тут уж, считай, твоя.

— А это что?

— Ну ты, брат, и темнота! — Дядя Ефим с сожалением покачал головой. — Липача не видал? Во! салазки. Цепляю к ним жилку потолще и на струю. Ты по берегу идешь, а салазки к другому бегут. Да еще крючки за собой тянут по воде. Скачут крючки, воду царапают, ну что твоя бабка-липка, мотылек, значит. А какая рыба от такой закуски откажется? Тут тебе и харьюз и форель, даже окунь не побрезгует.

— Валентин! Отойди от стола, не мешай дяде Ефиму, — строго сказал отец.

И хотя Валька совсем не прикасался к столу, он понял, что отец недоволен. Не зря же он назвал его Валентином.

— Что ты, Павел, не мешает он мне. Пусть малец снасть обозрит, — возразил дядя Ефим. — Завтра я тебе, Валюша, все покажу в деле. Повезет, так и лососку забагрим. Уж больно порожек ваш говорлив. Не иначе лососки тут стоят.

Но утром, едва забрезжил рассвет, отец отозвал сына в сторонку и предупредил, чтобы тот и пальцем не смел прикасаться ни к одной снасти дяди Ефима.

Позавтракали наспех. И через полчаса смотрители Акан-коски отправились к оплотнику. Дядя Ефим один пошел на перекат.

В этот день необычно часто отец открывал проход в оплотнике. И все время сокрушенно приговаривал:

— Леску маловато. Что-то там наверху не торопятся. А может, катер какой поломался…

Когда шли сталкивать застрявшие в камнях бревна, Валька заходил под самый порог и смотрел, как дядя Ефим забрасывает блесну. Несколько раз он порывался сбегать и узнать, что тот наловил, но отец брал его за плечо и уводил к оплотнику.

— Твоя рыбалка от тебя не уйдет. Лес пропускать надо.

К вечеру все трое вновь собрались под одной крышей. Дядя Ефим, оставив в сенях все свои снасти, внес в комнату мокрый холщовый мешок.

— Ну-у, Павел, чудной ты мужик. Да у вас тут хоть купайся в рыбе. Гляди!

С этими словами гость вытряхнул на стол свою добычу. Скользкие хариусы и форельки как живые поползли по столу. Казалось, весь этот ворох тает на глазах. Запустив руку в мешок, дядя Ефим вытащил последнюю рыбину. Это был некрупный, килограмма на три, лосось. На боку его зияла кровавая рана — след багорика.

— Эх, жаль, нечем спрыснуть такой зачин, — сокрушался дядя Ефим. — Река ваша, скажу тебе, Павел, лучше не надо. Худо только, что бревен много по реке плывет. Я уж липач запустил, когда вы работу кончили. Все боялся, провороню да на бревно посажу. Не-ет, не зря я сюда стремился. Пожалуй, ежели у вас тут недельку пожить — и вниз идти не надо. Обратным путем и назад подамся. Валюша, ты, дружок, почисть харьюзов, а я уж форелькой да лосоской займусь, что в посол пойдут.

Валька с готовностью собрал хариусов в миску. Уж очень ему хотелось проверить, не попался ли дяде Ефиму хариус больше того, которого он поймал. И к великому Валькиному удовольствию в улове гостя такой крупной рыбины не оказалось. «Липач, липач, а на этот липач одна мелкота цепляется, — с удовлетворением подумал он. — Да и форель не крупнее моей. Только мне за одну рыбку влетело, а тут целая гора таких же килек, и папка ни слова не говорит».

Дядя Ефим с наслаждением вспарывал кривым ножом каждую рыбешку, пересыпал солью и бережно складывал в мешок. Лосося он чистил с нескрываемым удовольствием. Даже улыбался и мурлыкал себе что-то под нос. Потом завернул лосося в клеенку и уложил в кошель.

— Ну вот и разделались с рыбкой. Лососка в сенях на холодке сама дойдет, а завтра еще подсолю, — радостно сообщил дядя Ефим, заходя в комнату. — А теперь — чаевать.

Все это время отец сидел на койке и заполнял рабочую ведомость. Казалось, ему и дела нет до того, чем заняты остальные.

«И чего он там высчитывает, — подумал Валька. — На пороге рабочих — всего-то «отец мой да я», а кубометры, что мимо нас проплыли, еще на Горелом мосту пересчитаны».

Отец и за ужином был неразговорчив. Это заметил даже дядя Ефим.

— Ты что, Павел, не захворал ли?

— Да нет, устал просто. Лесу много пропустили…

Валька с удивлением посмотрел на отца. «Ой, хитришь, папка, — подумал он. — Весь день приговаривал, что мало леса, а теперь наоборот — много…»

Вечером следующего дня отец позвал Вальку на омут, за сигами.

— Пап, а может, я к дяде Ефиму пойду? Попрошу у него липочника половить. А?

— Ты что, в браконьеры решил записаться? — хмуро спросил отец.

— А разве дядя Ефим… — начал было Валька. — Так ты скажи, чтоб он не ловил.

— Придет время, и скажу. А об остальном ты сам должен думать. В твои пятнадцать я соображал быстрее…

…Три дня прожил на кордоне дядя Ефим. И каждый день смотрители Акан-коски гораздо чаще обычного открывали ворота оплотника. Может быть, поэтому уловы гостя стали скуднее. Правда, ему удалось поймать еще одного лосося. Мешок, куда дядя Ефим складывал форелек, заполнился до половины.

Три дня отец не давал Вальке передохнуть. Сам на лодке то и дело переправлялся на другой берег, чтобы столкнуть застрявшие там бревна, а Вальку посылал обходить этот берег. И Валька отжимал на струю даже те бревна, которые едва подплывали к прибрежным камням. Может быть, поэтому он сегодня заснул сразу, как только голова прикоснулась к подушке. Так и не дождался, когда вернется дядя Ефим.

А сейчас сон как рукой сняло. Валька вспоминал каждое слово, сказанное отцом дяде Ефиму.