На следующий день, в воскресенье, состоялся первый в истории Новгорода великокняжеский суд над посадниками. Суд проходил по обычному ритуалу состязательного процесса. «Василий Онаньин посадник и с прочими написанными на них жалобы отвечать стали...» И великий князь «нача судити их, и суди их, и обыска проверил доказательства, да жалобников оправил. А тех всех, как находили, и били, и грабили — обвинил». Степенный посадник Василий Онаньин и еще три посадника и боярина были взяты под стражу. Прочие обвиняемые и обвиненные были отданы на поруки за полторы тысячи рублей.
Иван Васильевич убедительно продемонстрировал свое желание «обиденым управа дати». Феодальный порядок восторжествовал над феодальной анархией. А старая боярская республика получила в этот день, 26 ноября 1475 г., сокрушительный удар — может быть, более сильный, чем поражение на Шелони и унижение в Коростыни.
Напрасно господа во главе с архиепископом Феофилом «била челом» об освобождении четверых главных обвиняемых. «Ведомо тебе, богомольцу нашему, и всему Новугороду, отчине нашей, колико от тех бояр и наперед сего лиха чинилось, а ньнеча, что ни есть лиха в нашей отчине, то все от них чинится»,— ответил архиепископу великий князь. И поставил риторический вопрос: «Ино како ми за то их лихо жаловати?» Нетрудно понять, что на этот вопрос «богомолец» не смог найти ответа. Бояре в оковах были отправлены в Москву.
Два месяца стоял Иван Васильевич на Городище, «управливая» свою «отчину», решая новгородские дела. Господа соревновалась в гостеприимстве. Почти каждый день был отмечен пирами у посадников и тысяцких, бояр, владыки, ответными пирами у великого князя. Но ни праздничная череда пиров, ни золотой дождь подарков ничего не меняли по существу. Боярская республика доживала последние месяцы.
23 января 1476 г. великий князь выехал с Городища и 8 февраля вернулся в свою столицу.[96] А 30 мая «приехоша к великому князю Ивану Васильевичу с Твери служити бояре и дети боярские». Летописец называет восьмерых из них, но прибавляет: «и иные мнози».[97]
Это было весьма важное и знаменательное событие. В Шелонской битве пали не только знамена Великого Новгорода. Поражение потерпела вся старая, удельная Русь. Рушились старые, традиционные феодальные связи, менялись привычные социальные перспективы и ориентиры. Наиболее дальновидные вассалы и слуги Михаила Борисовича Тверского стали переходить на службу к государю всея Руси. Тверское великое княжение начало разваливаться изнутри.
11 июля в Москву явился Бочюка — новый посол Ахмата. Как всегда, посла сопровождали большая свита и купцы с товарами. После прошлогоднего конфликта хан решил сделать шаг к примирению. Но миссия Бочюки носила особый характер» — он «приехал звать великого князя «ко царю в Орду».[98] Это «приглашение» имело принципиальное политическое значение. Как известно, Иван Васильевич в отличие от всех своих предшественников на великокняжеском столе ни разу не ездил к хану — ни до, ни после вокняжения. Это было само по себе крупнейшим нарушением исконной традиции русско-ордынских отношений, означало, по существу, непризнание ханского сюзеренитета над Русью. И вот теперь Ахмат решил напомнить своему русскому «улуснику» о его подчиненном, зависимом от хана положении. Тому предшествовали крупные внешнеполитические успехи Ахмата. Он вторгся в Крым, разгромил Менгли-Гирея и поставил во главе Крымского ханства своего родича Джанибека. Победа над Крымом и его фактическое объединение с Ордой вдохновили Ахмата на предъявление достаточно жестких требований к Руси.
Почти два месяца провел Бочюка в Москве. Обратно в Орду он выехал вместе с русским послом Матвеем Бестужевым. Верный своей тактике, великий князь не отказывался от переговоров, Но о его поездке в Орду с изъявлением покорности хану не было и речи. 6 сентября 1476 г. жители столицы видели отъезд последнего ордынского посла...
В конце сентября в Москву приехал Амброджо Контарини. Венецианский посол к персидскому шаху Узун-Хасану возвращался домой через Русскую землю и пробыл в Москве около четырех месяцев. Записки о его путешествии, изданные несколько лет спустя в Венеции, дают уникальную возможность посмотреть на Русь и ее государя глазами современника-итальянца.[99] Гак, мы узнаем, что у великого князя «был обычай ежегодно посещать некоторые местности своей страны»: в 1476 г. его поездка заняла три месяца. Наблюдательный посол оставил описание «города Московии». Кремль показался ему деревянным — так много было деревянных заплат и вставок в старинных белокаменных стенах, а Москва — большим деревянным городом, раскинувшимся по обоим берегам реки и соединенным многими мостами.
Русская столица поразила Контарини обилием и дешевизной продовольствия — хлеба, мяса, птицы. Всю зиму эти товары продавались в лавках прямо на льду Москвы-реки. Здесь же продавались дрова и сено, устраивались конские бега и другие увеселения. Поразили венецианца и морозы, из-за которых русские, как ему показалось, «по девять месяцев в году не покидают своих жилищ». Контарини обратил внимание на размах русской торговли с Европой. Всю зиму в Москву приезжают купцы из Германии и Польши, скупая основной экспортный товар — меха.
Похвалив красоту русских, как женщин, так и мужчин, венецианец отметил их пристрастие к «напитку из меда с листьями хмеля». По мнению Контарини, знавшею толк в итальянских винах, «этот напиток вовсе не плох, особенно если он старый». Заметил он и контроль государства над изготовлением «напитка» (имея в виду, надо думать, особую пошлину, взимавшуюся в казну).
Контарини оставил описание внешности Ивана Васильевича — единственное дошедшее до нас от видевших его современников: «Он высок, но худощав. Вообще он очень красивый человек».
Великий князь вернулся в Москву в конце декабря и еще два раза принял венецианца. Приезд в Москву Контарини, который, в сущности, оказался в России случайно — только потому, что Кафа (Феодосия), через которую должен был лежать его путь на родину, в июне 1475 г. была захвачена турками, — великий князь постарался использовать для укрепления русско-венецианских отношений.
До любознательного итальянца дошли слухи, что старший сын великого князя (Иван Иванович Молодой) «в немилости у отца, так как нехорошо ведет себя с деспиной» (по гречески—«госпожой», т. е. великой княгиней). Это первое свидетельство о конфликте в семье великого князя между сыном-наследником и мачехой, матерью возможного претендента (к этому времени, однако, у Софьи Фоминишны было только две дочери).
21 января 1477 г. Амброджо Контарини с назначенным для его сопровождения приставом покинул русскую столицу. Впервые в жизни венецианец ехал на санях, устройству которых искренне удивлялся. Путь по лесным дорогам «в сильнейшем холоде» вел через Вязьму и Смоленск, русские города в литовских руках, вглубь державы Ягеллонов.
Осень 1476 г. «суха была и студена», а затем ударили жестокие бесснежные морозы. Как всегда, то тут, то там в Москве вспыхивали пожары. Самый большой случился в ночь на 21 марта: загорелся двор князя и Андрея Меньшого, а затем — его брата, старшего Андрея. После долгого великопостного стояния в церкви великий князь, его сын и «многие дети боярские» бросились тушить огонь, «разметывая» деревянные строения. Дворы обоих князей Андреев сгорели, но все остальные удалось отстоять от пламени.
А самые главные события этой зимы были связаны с Великим Новгородом, 23 февраля прибыл под стражей посадник Захарий Овинов «со многими новгородци, иным отвечивати, коих обидел, а на иных искати». Впервые суд по новгородским делам совершался не в родном городе, а в столице великого князя. Это было продолжение суда на Городище. По обледенелым дорогам неделю за неделей тянулись в Москву новгородские обидчики и «преобижении»: посадники Василий Микифоров, Иван Кузьмин и «ишш мнози», и житьи люди, и поселяне, и черницы, и вдовы — «искати и отвечивати, многое их множество». Для Новгорода наступали новые времена. Летописец не забыл отметить «поселян» — жителей новгородских погостов, бесправных смердов. Боярской власти, власти вечевого города над огромной Новгородской землей приходил конец.[100]
