- Василиса! – крикнул Истомин. – Слышала? Уходи отсюда!

- Ни за что! Я не брошу тебя!

Вдруг из-за пазухи Григорян вынул знакомый мне заостренный клинок.

- Что вы задумали? Что вы делаете? – голос Влада дрожал.

Меня всю трясло. Было так страшно!

В эту минуту Григорян с ножом бросился к Владу. Тот увернулся от его удара. Григорян воткнул нож ему в грудь где-то совсем близко с сердцем. Влад упал на колени. Из раны тонкой струйкой сочилась кровь, расплываясь красным пятном на земле…. Влад зажал рану…. Я закричала от ужаса…. Бросилась на Григоряна…. Он воткнул нож мне в плечо…. Я почувствовала, как рука немеет, а тепло разливается по всей руке…. Голова моя закружилась….

- Нееет! – страшным звонким эхом разнеслось по всему лесу.

Я обернулась на знакомый голос.

Это был Тан. Правда, его с трудом можно было узнать. Глаза его светились янтарным блеском. В сумерках, которые уже окутали лес, этот блеск казался ещё ярче. В полуоткрытом рту виднелись белые звериные клыки. Он тяжело дышал, то и дело издавая рычание. Чёрные прежде волосы стали голубого оттенка, напоминая седину. Тан стоял, не шелохнувшись, но голова его неестественными движениями поворачивалась то в одну, то в другую сторону, так, что можно было ещё отчётливее увидеть его острые зубы.

- Чёрт побери! Что происходит? – в голосе теряющего силы Истомина слышался неподдельный ужас.

Григорян застыл на месте как статуя.

Я же не сводила глаз с превращающего в того, кем он был наполовину, моего возлюбленного. Через секунду обе его ладони начали увеличиваться в размере, покрываясь голубой шерстью. Вместо ногтей появились длинные звериные когти. Лицо же его осталось неизменным – таким же красивым и родным как всегда. Тан поднял голову кверху, зарычал так, что поднялся ветер, от которого его голубые волосы, отливая серебром, разлетелись в разные стороны.

Истомин то ли от потери крови, то ли от пережитого потерял сознание. Моё же сознание давно было потеряно, в тот день, когда я узнала о Тане правду.

Тан, точнее тот, кем он стал, перешагнул через лежащего Истомина и направился к Григоряну, который всё это время на коленях пытался уползти подальше. Не обращая никакого внимания на меня, он, рыча и сверкая глазами, всё ближе и ближе подходил к своей жертве.

- Пощади! – умолял его Григорян. Но Тан его не слышал. Вот он нагнал его, схватил за шею и поднял над собой. Григорян ухватился обеими руками за руку Тана и, болтая в воздухе ногами, издавал предсмертные звуки.

- Нет! Тан! Не делай этого! – я вскочила с земли, подбежала к Тану сзади и попыталась обнять его.

В этот миг он зарычал ещё громче, замахнулся на меня второй рукой так, что поцарапал когтями мою шею. Увидев это, Тан бросил ещё живого Григоряна, который тут же, пользуясь моментом, попытался вновь уползти.

- Нееет! – Тан подхватил меня на лету. Из моей раны брызгала кровь.

- Нееет! – кричал Тан страшным звериным голосом. По его щекам текли слёзы. Он сел на колени, прижал меня к груди и зарыдал, качаясь из стороны в сторону. Я, пытаясь улыбаться, смотрела в его зелёные глаза, от яркого блеска которых слипались мои собственные. Я чувствовала, как силы покидали меня. Тан зажимал мне рану руками и продолжал рыдать. Я с любовью смотрела на него – на его неземную красоту, которая так притягивала меня!

- Я люблю тебя! - еле слышно, собрав последние силы, сказала я то, что давно хотела сказать.

И силы оставили меня….

Эпилог.

- Влад, сынок, ты, правда, хорошо себя чувствуешь? – наклонилась мама ко лбу Влада, оставив на нём след от губной помады.

Затем она нежно стёрла этот след рукой, продолжая улыбаться той улыбкой, от которой у Влада душа разрывалась от счастья, и хотелось петь вместе с этой душой.

- Ну, тогда в путь? – подмигнула она сыну, взяла за ручки инвалидную коляску и повезла его по длинному коридору аэропорта, где их уже ждал личный самолёт, готовый к отправке.

- Врач сказал, что после этой операции ты обязательно встанешь на ноги, - потрепал Влада за волосы подошедший к ним Алессандро Моретти. Он взял из рук жены коляску и сам продолжил её везти.

- Как я рада, что мы едем все вместе! - прыгала, как обычно, вокруг них неугомонная Стефания.

- Малявка! Ты уже успокоишься, наконец? – улыбнулся ей Влад.

- Ты перестанешь меня так называть? Как ты можешь оскорблять свою будущую жену? – собрала та губки бантиком.

- Жену? Ну, я, по-моему, ещё не делал тебе предложения? – удивился Влад.

- Конечно, - продолжала Стефания, - дождёшься от тебя!

- А что, если я не встану на ноги? – лицо Влада вдруг стало серьёзным.

- Мне всё равно! – улыбнулась ему в ответ Стефания той улыбкой, на которую Влад готов был смотреть каждую минуту. – Я всё равно буду любить тебя!

- Что за мысли, сынок? - обратилась к Владу мама. – Всё будет в порядке. Скоро ты будешь танцевать вальс на вашей свадьбе.

И они, взявшись за руки, продолжили свой путь.

- Даже не верится, что, наконец-то, закончился этот судебный процесс, который казался вечным, - вздохнула мама, но, взглянув на сына, по выражению лица которого было понятно, что он не желает говорить о больном, замолчала.

Они остановились около огромного окна.

- Пойду возьму кофе, - поставив на тормоз коляску Влада, сказал Алессандро Моретти.

- Я с тобой, - взяла его под руку мама.

- А я хочу пирожное, - подскочила к ним Стефания. – Влад, тебе взять кофе?

- Нет. Никогда не любил кофе.

Они ушли, оставив Влада наедине со своими мыслями. Он смотрел в окно, по стеклу которого стучал дождь, оставляющий размытые пятна. Казалось, совсем недавно в «Махаоне» он плакал, увидев эту картину, вспоминая маму. Сейчас же она была с ним рядом. Казалось, дождь больше никогда не выдавит из него и слезинки. Но слёзы потекли из его глаз, стоило лишь только услышать этот знакомый звук.

Оплакивал Влад ту, которая изменила его жизнь, ту, которая научила его самому главному – любви. Оплакивал Влад ту, которая заставила его сердце вновь биться, но которую он больше никогда не увидит в этой жизни. Потому что в этой жизни её больше не было…

Он услышал голоса подходивших к нему близких, вытер руками слёзы и простился с ней навсегда, отпустив, наконец, из своего сердца.

… - Свет, ну ты скоро? – открылась дверь знакомой комнаты и показалась не менее знакомая шевелюра. – Я уже час, наверное, жду. Сеанс уже скоро кончится, а мы ещё из дома не вышли…

Света подлетела к ворчащему Генке и поцеловала его.

- Ладно, - улыбнулся тот, - жду ещё пять минут, не больше! - и вновь скрылся за дверью.

- Как он тебя столько времени терпит? – вздохнула Ольга.

- Скоро год, как мы встречаемся, - довольным голосом продолжала Света, - если бы только Василиса узнала об этом, она бы обрадовалась. Она всегда хотела видеть нас вместе, - вздохнула она.

- Я думаю, она знает, - подмигнула ей подруга.

- Уже год, как они с Таном пропали. Думаешь, они вместе? – вопросительно взглянула Света на улыбающуюся Ольгу.

- Я в этом уверена. Так же, как и в том, что где бы они с Таном не были, им хорошо вдвоём и никто им больше не нужен.

- Ну, ладно, я побежала. А то Генка заждался.

… Солнце всё ниже и ниже садилось на землю, уступая место луне, которая белой прозрачной дымкой уже висела на небе. Сегодня был первый день полнолуния, от этого луна была похожа на огромный баскетбольный мяч-альбинос.

Лес, манивший своей таинственной и загадочной историей, свидетелями которой были лишь столетние ели и сосны, готовился ко сну, окутанный словно покрывалом, сумерками, спустившимися на землю. Деревья, подчинившись им, опустили свои кроны, успокоившись и постепенно забывая дневную суету.

Стояла тишина, изредка которую нарушало гукание совы, недавно проснувшейся и готовящейся к своей ночной жизни. То и дело эхом раздавалось громкое «ку-ку», заставляя всякий раз вздрагивать. Это была настоящая красота девственного леса, манившая меня всегда в свои объятья! Леса, куда не ступала нога человека! Леса, который успокаивал и убаюкивал.