- Отец! Нет! Не трогай её! Умоляю тебя! – Истомин подполз к отцу на коленях и обнял его ноги. Он говорил взахлёб. - Я сделаю так, как ты хочешь! Только не тронь её!

Влад ненавидел себя в этот момент. Сам себе обещал не сдаваться, идти до конца. Но опять оказался трусом.

- Макс! Макс! – кричал Истомин-старший.

В дверях кабинета появился Макс.

- Под замок его! Пусть посидит в своей комнате! Поставить охрану по всему дому! Чтоб не сбежал, как в прошлый раз!

Истомин-старший освободился из объятий сына, который до последнего не хотел выпускать его, и твёрдой походкой направился к выходу.

- Докладывать каждые три часа! – вновь обратился он к Максу. - А сейчас выйдем – есть разговор!

- Отец! Пожалуйста! – сидя на полу, продолжал рыдать Истомин.

Но отец не обращал на его мольбы никакого внимания. У него были дела поважнее.

… Я провалялась в больнице две недели. Две долгих недели, которые показались мне вечностью. Прогревания, ингаляции, уколы сделали своё дело, и, наконец-то, наступил тот долгожданный день – день моей выписки. За время пребывания в больнице я стала любимой пациенткой. Сам врач Аркадий Тимофеевич вместе с медсёстрами вышли в холл проводить меня.

- Больше к нам не попадайте, Василиса, - обнимал меня за плечи Аркадий Тимофеевич. - И выбирайте погоду для прогулок.

- Спасибо за всё! - отвечала я на его объятья. - Буду стараться!

За «обнимашками» ко мне выстроилась очередь, так что Света и Генка, встречающие меня с цветами и «Прагой» - моим любимым тортиком, покорно ожидали своей в сторонке.

После того, как мои провожающие скрылись в длинном больничном коридоре, ко мне подбежала Света.

- Ура! Наконец-то, - обняла меня так крепко, что я не могла и вздохнуть.

Генка держался скромнее.

- Истомин так и не появился ни разу? – спросила подруга, не дав мне опомниться после её крепких объятий.

Я покачала головой.

- А ты так и не позвонила ему? – не отставала она.

- Зачем ему звонить? Оно и к лучшему!

- А Тан тоже не приходил ни разу?

Я опустила глаза:

- Нет. Тана я тоже не видела, - от упоминания его имени дрожь пробежала по телу. Я почувствовала, как щёки покрылись лёгким румянцем, выдававшим мою ложь.

В общаге меня встречали наша Ольга, и девчонки с юрфака, жившие в комнате по соседству. По поводу моей выписки из больницы они устроили настоящий праздник. Повсюду висели разноцветные воздушные шары и плакаты с надписью «Добро пожаловать домой!» Грустные мысли, не дававшие мне покоя не так давно, ушли на задний план, освободив место радости, переполнявшей меня в ту минуту. Даже о Тане я забыла на какое-то время. Жаль, что ненадолго….

Я с нетерпением ждала ночи, чтобы, наконец-то, закончился этот мучительно долгий для меня день, чтобы с утра проснуться пораньше и пойти в университет, где я надеялась его увидеть. Зря…. Мои надежды не оправдались. Тана в университете не было. На следующий день я его тоже не видела. И через неделю он там не появился. Истомин тоже пропал. Я чувствовала себя брошенной. От чувства одиночества мне хотелось волком выть. Смешно звучит, потому как слово «волк» теперь имело для меня несколько иное значение, чем раньше.

Единственное, что придавало мне силы, была моя курсовая. Работая над ней, я всё больше и больше узнавала о бозкурте. Он стал для меня кем-то иным, нежели небесным существом, в которое верили древние тюрки. Я чувствовала непрерывную связь между нами.

Курсовые мы сдали на проверку, и наступил день объявления результатов.

Профессор Левин немного задерживался. И аудитория, как обычно, представляла собой место дислокации.

Дубровина и её приближенные перемывали кости провинившимся. Сегодня они обсуждали какую-то Веронику с параллельного потока. Точно я не поняла, какую оплошность та совершила, но, явно, серьёзную, потому, как весь словарный запас Анджелины Джоли был использован ею за какие-то десять минут.

- И эта пигалица посмела пойти против меня! – мысленная корона еле-еле умещалась на голове Дубровиной. - Она ещё не знает, с кем связалась!

Мне уже было жаль ту смертную, которая осмелилась посягнуть на спокойствие её величества Малефисенты.

- Не переживай ты так! – мастерски подделанным нежным голоском успокаивала её Смирнова. - Она и ногтя твоего не стоит!

Да, действительно, маникюр у Дубровиной, явно, не из дешёвых, - подумала я.

- Пойдём сегодня вечером в боулинг! – продолжала Смирнова. - Отвлечёшься от грустных мыслей.

Дубровина положила голову на стол, изображая страдалицу.

- Он даже в универ перестал ходить, - всхлипывала Алина. – Ну, ничего! Я отомщу! Ни на ту напали! – подняв голову, пригрозила она.

Девчонки сочувственно кивали, поддерживая подругу.

Хотя сплетничать и лезть в чужие дела, было не в моих правилах, но мне так и не терпелось узнать тему их обсуждения.

- Ты не знаешь, о чём они? – спросила я у Светы, занятой перепиской по телефону.

- А ты что, не в курсе?

- В курсе чего? – не понимала я.

- Да Макарский Дубровину бросил. Ты разве не знала?

Я оторопела.

- В первый раз слышу, - новость застала меня врасплох.

- Да, представляешь, нашёл себе какую-то с параллельного потока, - продолжала Светка. - Уже неделю как.

Видно, и правда, погружённая в свои мысли, я отстала от жизни.

Мишка Стрельцов, занимающий позицию другого тыла, конечно же, не растерялся в очередной раз продемонстрировать остроту своего ума. И под смешки Грибанова, Ежова и Бочкина начал атаку на врага:

- Значит, Брэд Питт переметнулся на другую сторону? Я слышал, у неё отец – руководитель какого-то канала на телевидении. Может, он решил и впрямь в актёры податься.

- Стрельцов, ты вообще заткнись! Тебе слова не давали! – кричала Дубровина.

- Ну, простите, Ваше Величество! - продолжал издеваться Стрельцов. - Разрешите молвить речь?

- Ещё одно слово – и ты пожалеешь, что на свет родился! – не успокаивалась Дубровина, в Стрельцова же полетел учебник по истории народов.

- Давай, Миха, пенальти! - подзадоривал его Грибанов.

- Не промахнись! - поддакивал Ежов.

- А что? Прикольно! Будет у нас свой Брэд Питт, мадэ ин Раша - смеялся Стрельцов. - Правда, без Анджелины Джоли.

Дубровина зарыдала ещё сильнее.

Мне было жаль её. Несмотря на её страсть строить козни и плести интриги, она была несчастной девушкой, которую оставил парень. И я понимала и искренне жалела её.

Не знаю, чем могла бы закончиться эта перебранка. На счастье Герман Петрович вошёл в аудиторию.

- О! Как я рад, что в моё отсутствие студенты увлечённо дискутируют. Надеюсь, что объект сего жаркого спора – ваши курсовые работы, - профессор Левин был в хорошем расположении духа – это радовало.

- Нет, Герман Петрович, - выкрикнул с места Стрельцов. - Мы обсуждаем значение поговорки «Прошла любовь – завяли помидоры».

Все захихикали.

- Ну, так это вы должны спросить у Бочкина, - исподлобья посмотрел профессор Левин на Бочкина, который сполз со стула так, что из-под парты была видна только его кудрявая шевелюра. – Ну, так как, товарищ Бочкин, вашей же темой была «Пословицы и поговорки разных стран».

- Ну, я это…. – вылез он из-под парты, поняв, что бегство бесполезно, - …я там всё написал.

- Димон, так ты главный свидетель завядших помидор Дубровиной? - тут же уцепился Стрельцов. - И ты молчал?

- Как ты мог? Не поделиться с товарищами! - раздались голоса соратников Стрельцова?

Бочкин покраснел.

- Прошу вас, Дмитрий, - сев на своё место, сказал профессор, - раз столько интересующихся, поделитесь, пожалуйста, с нами информацией о значении поговорки «Прошла любовь – завяли помидоры». Ведь вы упомянули и об этой поговорке в своей курсовой.

Дубровина при этих словах опять зашмыгала носом.

- Тем более, у нас тут не только у Дубровиной помидоры завяли, а ещё кое у кого, - добавил Стрельцов, бросив взгляд на меня. Я поняла, что он имел в виду.