– Алексей! – топая ногой, крикнула цесаревна. – Сейчас же брось пьянствовать! Как тебе не стыдно! Стоило мне на два часа уехать, как ты уже готов? Хорош! А ещё божился мне… Как тебе не стыдно!

При звуках голоса цесаревны Разумовский вздрогнул, выронил полную чарку, которая, упав на стол, разлилась, и, стремглав бросившись опять на диван, отвернулся лицом к стене.

– Цесаревна! Лебёдка ты моя белая! – забормотал он сконфуженным, пьяным лепетом. – Но, Б-б-боже ты мой… что я с отцовой кровью поделать могу? – и он вполголоса запел: – От юности моея многи борют мя страсти…

– И ты хорош тоже, – крикнула Елизавета Петровна, с бешенством подступая к невозмутимо сидевшему Лестоку, – нарочно спаиваешь человека, делаешь себе из этого развлечение… Бессовестный, подлый!

– Одно слово: гнусь и василиск соблазнительный! – хрипло отозвался Разумовский.

– Но помилуйте, ваше высочество, – спокойно ответил Лесток, – ведь я – артист в душе и очень люблю музыку, а ваш Алёшенька поёт только в пьяном виде! Не правда ли, принцесса, у него всё ещё отличный голос?

– Был, да весь вышел! – рявкнул Разумовский.

– Лесток! – даже завизжала от бешенства Елизавета Петровна. – Сейчас же вытрезвить мне его! Ну!

– Ну вот… Для чего пил? – недовольно отозвался пьяный. – Жаль добра, чать!

– Но я совершенно не понимаю, чем вы недовольны, принцесса? – с невозмутимым спокойствием возразил Лесток, наливая себе ещё стакан вина. – Вы сами жаловались мне, что в последнее время ваш Адонис всё чаще оказывается не на высоте своего призвания, а ведь известно, что стакан вина…

Но цесаревна не дала ему докончить свою лекцию. Резким движением, похожим на пощёчину, она выбила у него из рук стакан, и тот, звеня, покатился по полу, прихотливыми струйками разбрасывая кровянистую влагу старого бургундского.

– Ещё одно слово – и я прикажу запороть тебя до смерти! – крикнула царевна, окончательно выведенная нахальством Лестока из себя.

Лесток, знавший цену бурным вспышкам Елизаветы Петровны, встал с кресла, потянулся и сказал:

– Ладно уж! Сейчас принесу всё, что надо! А всё-таки жаль вина! Уж очень славный сорт попался в этом присыле! – И он не спеша отправился к выходу.

Между тем цесаревна, гнев которой сразу упал, подошла к Разумовскому и, присев около него на диване, воскликнула.

– Ах, Алёша, Алёша, как ты меня огорчаешь!

Разумовский тяжело повернулся и заговорил, обнимая цесаревну.

– Уж прости, Лиза.

Но он не договорил: цесаревна порывистым движением сбросила его руку и со слезами в голосе сказала.

– Нет, оставь меня, Алексей!.. Ты обижаешь меня объятиями в такую минуту. Ведь не ты меня обнимаешь, вино обнимает…

Она остановилась, увидев входившего в комнату Лестока.

В руках у врача были стакан с водой и рюмка, из кармана торчало горлышко пузырька. Следом за Лестоком шли несколько лакеев, которые несли один – громадный таз, другие – вёдра с водой.

Увидев эту процессию, Разумовский полуподнялся с дивана и что было мочи заорал:

– Прочь, нечистая сила! Расшибу!

Но Елизавета Петровна с силой, которую трудно было ждать от её тонких, холёных рук, схватила его за шиворот и пригнула обратно к подушке.

– Тише, Алексей, – сказала она, и от звуков её спокойного голоса гигант сразу съёжился и притих.

Лесток откупорил пузырёк и накапал из него несколько капель в рюмку, отчего по комнате понеслась струя аммиачного запаха. Разбавив капли водой, он поднёс рюмку Разумовскому и тот, хотя и морщась, но покорно выпил лекарство.

Затем под голову Разумовского подставили таз, и лакеи принялись поливать её ледяной водой. Разумовский фыркал, кряхтел, стонал, по временам пытался отбиваться, но каждый раз властный окрик цесаревны заставлял его смиряться.

– Ну-с, а теперь, – сказал Лесток, когда всё было кончено и лакеи удалились, – теперь надо дать нашему богатырю поспать часа два, и он встанет, как встрёпанный!

– Ляг и засни, Алексей! – сказала Елизавета Петровна. – Потом я приду к тебе наведаться. А ты, Лесток, иди ко мне, мне нужно поговорить с тобой…

– Весь к услугам вашего высочества, и даже во всех отношениях! – ответил Лесток, противно осклабясь.

Елизавета Петровна ничего не ответила на эту выходку – она уже привыкла смотреть на Лестока как на грязное, противное, но необходимое домашнее животное.

Молча дошли они до будуара царевны.

– Лесток, – грустно сказала она, усаживаясь и жестом приглашая сесть доктора, – неужели тебе не совестно смотреть мне в глаза? Ты знаешь, как я ненавижу пьянство, знаешь, как Алёше вредно пить, и забавляешься тем, что спаиваешь его?

– Неужели вы могли серьёзно думать, что подобная картина способна доставить мне развлечение? – ответил Лесток, пожимая плечами. – Я слишком люблю всё изящное, чтобы наслаждаться видом пьяного мужика. Но я – прежде всего доктор, и как врач…

– Как врач ты должен морить людей, чем можешь?

– Ну к чему такие выкрики? Неужели вы не понимаете, что ваш Алёшенька неизлечим? Медицинская наука знает много болезней, с которыми борьба не под силу, и среди них одно из первых мест занимает наклонность к пьянству, которая передаётся по наследству. Чем дольше такой больной воздерживается от вина, тем жаднее он на него накидывается потом, а если его удержать, то больным овладевает смертельная тоска, которая зачастую доводит до самоубийства. Я видел, что Разумовский слоняется как тень, что он места себе не находит; видел, что как он ни удерживается, а всё равно к ночи напьётся, и тогда жди от него припадков бешенства, которые могут закончиться даже горячкой. Поэтому я предпочёл, чтобы он пил под моим наблюдением, так как я мог в нужный момент принять необходимые меры. Вы явились слишком рано! Алексей не допил положенного, и теперь припадок повторится скорее, чем если бы вы дали ему упиться до конца…

– Но неужели ничего, ничего нельзя поделать? – с тоской спросила Елизавета Петровна. – Неужели всё ваше искусство действительно бессильно?

– Но что же может поделать наука против от рождения отравленной крови! – воскликнул врач. – Я даже больше скажу вам: Разумовский всё равно должен был бы спиться, даже если бы это не было наследственным. Ваше высочество, вам следовало бы оставить Разумовского в покое на некоторое время. Вот почему, например, Лялин и Шубин в последнее время в таком пренебрежении?