На цепях, обёрнутых гарусом и усыпанных медными золочёными яблоками, висело огромное паникадило. Между окнами были расставлены двадцать четыре кронштейна с подсвечниками.
Наборный пол был сложен из четырёх дубовых штук с трёхцветною посредине звездою в четыре сажени в диаметре.
Аванзал был также украшен пилястрами, штучными полами, зеркальными окнами и плафоном работы того же Каравака.
Из остальных комнат только галерея была украшена двенадцатью картинами и двенадцатью барельефами, шестью хрустальными люстрами с такими же двенадцатью кронштейнами, и подсвечниками, и резными головками, и фигурами с яркою позолотою, как их называл Растрелли – «мушкарами и купидами».
Прочие комнаты дворца были украшены белыми панелями и обоями.
Где не было паркета, там положены были полы дубовые и сосновые. Лестницы были из полированного камня с деревянными выточенными поручнями, украшенными статуями. Пол в сенях был из мрамора, а потолки отделаны лепными работами.
Театр в здании дворца был довольно обширен. Он имел двадцать пять сажён в длину и десять в ширину. Рисунок театра составлял сам Растрелли, но исполнял по этому рисунку, а также писал декорации, строил машины «комедийных дел мастер» итальянец Диронбон, или, вернее, Джироламо Бон. Театр находился в отдельном флигеле, отделённом от адмиралтейского тремя проходными покоями и светлою галереею. В 1772 году он был значительно увеличен.
Пристройки и переделки к Зимнему дворцу всё-таки не могли сообщить зданию удобства. При этом странность вида дворца, примыкавшего с одной стороны к Адмиралтейству, а с противоположной стороны к ветхим палатам Рагузинского, не могла нравиться обладавшей эстетическим вкусом императрице Елизавете. Поэтому в 1754 году она решилась заложить новое здание, сказав, что «до окончания переделок будет жить в Летнем новом доме», и приказав строить временный дворец на порожнем месте бывшего Гостиного двора, на каменных погребах у Полицейского моста.
В июле начали бить сваи под новый дворец, и работа закипела. Императрица внимательно следила за нею, но – увы! – ей не довелось видеть её окончание. Постройка шла очень медленно, и, несмотря ни на какие усилия, Растрелли не мог исполнить приказание императрицы насчёт поспешного окончания работ.
Первой причиной остановки работ была невыдача денег рабочим, вместо ста двадцати тысяч рублей отпускали в год семьдесят или даже сорок тысяч рублей.
Растрелли от огорчения заболел, однако не переставал действовать. Предписания и рапорты подписывал за него бывший при нём помощник Фельтен.
Независимо от неудобств Зимнего дворца, переделка его и постройка нового, временного, исходили из странной привычки императрицы Елизаветы, усвоенной особенно в последние годы царствования, переезжать из одного дворца в другой, так что самые близкие придворные государыни не знали, где и в каком дворце её величество будет проводить ночь.
Любимым местопребыванием Елизаветы Петровны вне Петербурга было Царское Село, где она не только проводила лето до поздней осени, но куда часто уезжала и зимою.
Таким со своей внешней стороны и по своей внутренней жизни являлся Петербург в тот год, когда в его великосветских залах и гостиных должна была появиться княжна Людмила Васильевна Полторацкая.
Князь Луговой и граф Свиридов, возвратившиеся в невскую столицу гораздо ранее княжны, застали Петербург запустелым. Двор ещё находился в Царском Селе.
Царское Село было собственностью императрицы Елизаветы Петровны ещё тогда, когда она была «цесаревною». Она и тогда любила это своё поместье и заботилась о его украшении и благолепии. Так, когда в Царском Селе сгорела до основания от удара молнии Благовещенская церковь, цесаревна повелела в 1734 году заложить на этом месте Знаменскую церковь, причём эта мысль возникла у цесаревны не случайно.
По преданию известно, что находившаяся в этом храме икона Знаменской Божьей Матери с древних времён составляла собственность цареградских патриархов, и один из них, святой Афанасий, посетив в 1656 году царя Алексея Михайловича в Москве, поднёс ему эту икону; с тех пор последняя находилась во дворце, благоговейно почитаемая и называемая фамильною. Она переходила от венценосных родителей к их наследникам, как драгоценный знак родительского благословения. Елизавета Петровна на себе испытала особенные милости через эту икону и прославила её как чудотворную. В честь этой иконы и основала она каменную церковь. Последняя была освящена в 1747 году, когда Елизавета была уже императрицею.
Основой Царского Села послужила существовавшая ещё при Петре I Саарская мыза, где находился дом, в котором нередко жила Екатерина I с детьми. С 1725 года мыза официально стала называться Царским Селом. В следующем году здесь был построен новый кирпичный завод и устроен третий уступ в саду позади леса к малому каналу и нижнему, или мельничному, пруду. В 1726 году, по именному указу Петра II,[102] Царское Село поступило во владение Елизаветы Петровны.
В бытность свою цесаревной она, после невольного переезда из Москвы в Петербург, почасту и подолгу живала в Царском Селе. Она заботилась о разведении фруктовых деревьев в садах, сажала в пруды разную рыбу, устроила зверинец для забеглых оленей; последних цесаревна ловила живыми и била лосей, оленей со своими придворными и в окрестностях.
Елизавета Петровна любила жизнь тихую, мирную вдали от двора и столицы. По вступлении на престол она указом от 19 февраля 1742 года освободила приписанных к Царскому Селу крестьян на два года от всяких работ и повинностей. В следующем году была начата пристройка правого и левого флигеля ко дворцу. Благодаря этому создался Большой дворец; сооружение его велось графом Растрелли. Это должен был быть дворец со всем блеском украшений, приличным жилищу владетельницы обширной империи.
Искусный зодчий сделал всё, чего требовала изысканная роскошь того времени. На одни наружные украшения кариатид балюстрады, ваз и статуй на крыше было употреблено девять пудов семнадцать фунтов и два золотника червонного золота. Кровля дворца не была обложена, как уверяют некоторые, листовым червонным золотом, а сделана из белого лужёного демидовского железа.
