Гауптшарфюрер задыхается от быстрой ходьбы. Кладет на стол папку.

- Готье уехал.

- Обойдемся без него. Он завизировал свой список?

- Конечно…

Из кожаного футляра извлекаются тонкие, без оправы очки. Две странички, соединенные скрепкой, голубеют на столе. Отмеряя строчки ногтем, Лейбниц бормочет:

- Багрянов? Значит, на “Б”. Номер три - Бартолемью Арнольд, портной… фамилия иудейская. Проверь, Отто! - Гауптшарфюрер кивает. - Номер девять - Вижу Гастон-Серж-Аполлинер, почтовый служащий, пятьдесят два года. Одиннадцатый: Багрянов Слави-Николь. Очевидно, вы?… Итак, посмотрим. Без подданства, без места жительства, без определенных занятий… Тут говорится о каком-то бродяге. Это вы?

- Мой паспорт!…

- Тихо!… Не ссылайтесь на паспорт. Чему я должен верить: списку, составленному чиновником полиции, или фальшивым бумажкам, которые ты купил на “черном рынке”? Ну, отвечай!

- Я гражданин Болгарии и подданный его величества царя Бориса Третьего…

- Здесь нет граждан. Запомни. В этом кабинете бывают мужчины и женщины, но не граждане. Отто, отправь его в камеру.

Гауптшарфюрер берет меня за руку и тащит к двери. Я сильнее и вырываюсь.

- Меня знают в Берлине. В министерстве экономики и самом РСХА! Позвоните оберфюреру фон Кольвицу, семь шестнадцать сорок три…

Рука в перчатке зажимает мне рот, но я и так сказал уже все, что требовалось. Даю гауптшарфюреру возможность дотащить меня до двери.

- Минутку, Отто. Остановка.

- Что у него в кармане?

- Книжка.

- Ну-ка обыщи его!

Не сопротивляюсь. Бесполезно. Носовой платок, деньги, бумажник, ключ от фибрового чудовища и роман Уоллеса перекочевывают на стол. Лейбниц заинтересованно перелистывает книгу.

- Эдгар Уоллес… Англичанин или янки? Послушайте, Багрянов, вы не очень огорчитесь, если я позаимствую ваш роман? Я дежурю до следующего утра… Не беспокойтесь, его потом уложат в ваши вещи. Отто подтвердит, какой я аккуратный читатель. Никогда не загибаю страницы и не слюнявлю пальцев.

- О да! Лейбниц исключительно аккуратен, - говорит Отто.

Государственная тайная полиция.

Отделение тайной полиции в

Монтре.

Реферат “Л”.

Содержание: о мерах возмездия.

Монтре,

1.VIII.1942

По приказу высшего руководителя полиции безопасности и СД во Франции 2.VIII.1942 будут осуществлены репрессии в отношении населения Монтре в связи с убийством шарфюрера СС Арнольда Гетцке. Согласно общепринятой практике мною взято в качестве компенсантов 15 человек, список которых прилагается. Аресты произведены при содействии французской полиции, что, по нашему мнению, должно усилить страх населения и внушить ему мысль о неотвратимости ужасных последствий за проступки в отношении представителей Германии; кроме того, проведение совместной акции доказывает населению, что мы пришли во Францию как хозяева и полностью подчинили себе ее государственный аппарат.

Казнь будет осуществлена в 8.30 2.VIII.1942. После нее я намерен расклеить в публичных местах соответствующие извещения.

Лейбниц

СС- оберштурмфюрер и криминаль-ассистент

Монтре; № 2331, РСХА.

Высшему руководителю СС.

Высшему руководителю полиции безопасности и СД во Франции.

Отделу гестапо в Париже.

Реферату “Л” отдела гестапо в Париже (для сведения).

Уполномоченному имперского МИД - через гестапо.

9. 2 АВГУСТА 1942. МОНТРЕ.

- Что ж, вы все еще надеетесь улететь?

- По счастью, это не пустая надежда, а, черт побери, уверенность!

- Что за дьявольщина!

Каким же образом вы все это устроите, а7

А.Дюма, Асканио

В бледный квадрат зарешеченного окна заглядывает желтый серп. Он торчит перед глазами, холодный и неживой, связанный с живыми непрочными нитями отраженного света… В виде почетного исключения Отто поместил мена в одиночку и распорядился выдать одеяло. Я попросил сигареты, и гауптшарфюрер вернул мне “софийки”, сказав, что о спичках я должен позаботиться сам. Первый же надзиратель, услышав просьбу дать огня, пообещал переломать мне кости, если я вздумаю стучать еще раз и отвлекать его от дела.

С полуночи часов до трех я зыбко спал, исчерпав весь запас надежд. Бродяга Багрянов, стоявший вне закона, не мог прибегнуть к защите извне, а логика и аргументы, вполне очевидно, были отброшены Лейбницем как философская шелуха.

Так бездарно дать арестовать себя! Без улик, даже без подозрений, а единственно в силу случайности, одной из тех, которых до недавнего времени Слави Багрянов ухитрялся избежать. Отвлекаясь от этих рассуждений, я вспоминал Софию, “Трапезонд” и Марию с ее восхитительным кофе. Утром в конторе я всегда выпивал две большие чашки и целый день чувствовал себя богатырем… Дальше “Трапезонда” я запретил себе путешествовать в прошлое. До него было мертвое царство, пустыня в биографии Багрянова, поскольку Слави Николов Багрянов в моем облике возник в этом мире уже вполне взрослым человеком, каким-то образом миновавшим стадии детства, отрочества и юности. Вполне естественно, что такой странный индивид не имел ни семьи, ни друзей, ни определенных привычек… Ничего не имел…

Но это не значило, что Слави готов бесстрастно покинуть жизнь. Отсутствие прошлого не мешало ему быть во всем остальном вполне обычным человеком, крепко связанным с реальным бытием всякими там ниточками и веревочками. И он не хотел умирать.

Сидя на койке с ногами и завернувшись в одеяло, я перебирал мысли, как четки, постепенно приходя к выводу, что ни болгарский консул, ни “шнип-шнап-шнуре” мне не помогут. До консула Слави не докричаться, а магические слова теряют силу за пределами детства. Все мы были обречены. Утром нас повесят или расстреляют. Как выразился Лейбниц, жизнь “старого солдата СС” оценена в пятнадцать других. Насильник и бандит, “старый солдат”, отдавая богу душу, не удовольствовался кровью, лежащей на совести. Ему понадобилось прихватить с собой тех, кто вдесятеро, нет, в тысячу раз достойнее его и в этом мире не подал бы ему руки. Воистину - мертвый хватает живого! Сколько миллионов людей отправит в могилы, рвы и печи крематориев нацизм, прежде чем засмердит сам, уничтоженный человечеством?

Нет, Слави Багрянов должен выйти из гестапо! Должен! Иначе “старые солдаты” на час или на минуту дольше будут разгуливать по земле и, подыхая, тащить за собой нас - целыми народами и нациями.

Лицо Лейбница, покачиваясь, формируется из мрака - лицо калькулятора смерти, аккуратного читателя книг. Невыразительное лицо… Кем он был в прошлом? Чиновником? Полицейским? Служащим фирмы?… Вопросы не праздные, ибо каждая профессия накладывает отпечаток на человека и его психологию, а мне необходимо безошибочно и точно провести с криминаль-ассистентом еще один, последний разговор… К сожалению, Лейбниц так безлик, что я ничего не могу угадать. Четкий, прилежный механизм, не загибающий углов и не слюнявящий пальцы.

Итак, аккуратность и прилежность, сочетаемые с идеальной дисциплинированностью. Приказано пятнадцать - будет пятнадцать, даже если один представляет дружественное государство.

Аккуратность… Оказывается, я все время помню о ней, и не только потому, что Отто выделил это слово интонацией. Просто как качество, само по себе незначительное, оно обязательно должно стоять в ряду других, родственных, среди которых найдется место и исполнительности… Хотел бы знать, есть ли в инструкциях гестапо пункт о том, что заявления заключенных должны регистрироваться и подвергаться проверке? И если есть, то хватит ли у Лейбница исполнительности, чтобы последовать ему?… До, а не после моей смерти, разумеется!

Сбрасываю одеяло и, подойдя к двери, решительно стучу. “Кормушка” отваливается, и в квадрате возникает форменная бляха на поясе надзирателя. Говорю быстро и отчетливо: