Такое же многообразие причин имеет место и в случае карикатурного скандала. Одни считают, что главную ответственность за беспорядки несет газета «Моргенависен Юлландс-Постен», другие указывают на датских имамов, которые во время скандала разъезжали по Ближнему Востоку с провокационными материалами и тем самым способствовали росту антидатских настроений. Есть даже мнение, что во всем виноват премьер-министр Дании Андерс Фог Расмуссен, который в 2005 году отказался обсуждать публикацию рисунков с послами мусульманских стран и не стал дистанцироваться от «Юлландс-Постен». Кто-то полагает, что в эскалации глобального конфликта главную роль сыграла международная Организация Исламская конференция (ОИК)[2], которая, стремясь навязать ООН свое особое восприятие прав человека, с 2003 года требовала ввести юридическую ответственность за критику ислама — так называемую исламофобию. Также раздаются голоса, обвиняющие ряд стран (Египет, Саудовскую Аравию и Пакистан) в намерении с 2 С 2011 года называется Организацией Исламского сотрудничества (ОИС). — Примеч. ред.
помощью рисунков отвлечь внимание от своих внутренних политических проблем. В то же время некоторые наблюдатели усматривают в конфликте проявление глобального противостояния между исламским и западным миром, которое Усама бен Ладен и его сторонники умело использовали для вовлечения собратьев по вере в «священную войну». В конце концов многие считают, что главной причиной недостаточного понимания религиозных чувств мусульман стал нравственный климат западного светского общества, в частности неуважительное отношение датчан к Богу.
Те, кто следил за развитием событий, также задавались вопросом о том, полезен или явно вреден карикатурный скандал для дискуссии о самоцензуре на критические высказывания об исламе. Общественность пыталась осознать, можно ли было избежать конфликта, — закономерен ли он или является результатом случайного совпадения событий, которое привело к тому, что международный скандал был вызван именно «карикатурами на пророка Мухаммеда», а не иными обстоятельствами.
Больше всего я хотел понять, как мне следует относиться к критике в адрес газеты «Юлландс-Постен» и меня самого. За последние пять лет мне пришлось проделать длинный путь, и в прямом, и в переносном смысле. Я обсуждал касавшиеся скандала события со своими соотечественниками как левых, так и правых политических взглядов, с мусульманами и христианами, с европейцами и американцами, с представителями народов Ближнего Востока и Азии, с друзьями и врагами, с верующими и атеистами… Оказалось, что взгляды моих собеседников не всегда напрямую зависели от их политических предпочтений, культурно-религиозных особенностей и мест проживания, как этого можно было ожидать. Я не хочу сказать, что большинство мусульман приняли мою сторону. Тем не менее часть из них поддержали публикацию «карикатур», в то время как многие христиане и атеисты осудили наши действия, требуя запретить рисунки. Дискуссия приобрела колоссальный размах и затронула фундаментальные проблемы, характерные для любой страны, несмотря на то что эти «карикатуры» в первую очередь имели отношение к обществу датскому и европейскому.
Последние пять лет я много читал и слушал, чтобы расширить свой кругозор и составить более глубокое представление о темах, поднимавшихся в ходе дискуссии о «карикатурах»: свобода слова и свобода вероисповедания, толерантность и нетерпимость, иммиграция и интеграция, большинство и меньшинство, — и это только часть из них. Изучать все эти вопросы — познавательное занятие, но по правде говоря, порой я бывал подавлен и разочарован. А что поделаешь, когда приходится давать отпор оппонентам со всего мира, и у каждого — твердое мнение насчет твоих слов и поступков? Когда видишь, что из одного непонимания рождается другое и весь мир, чувства которого ты каким-то образом задел, буквально кипит от возмущения? Когда коллеги спрашивают, как можешь ты спокойно спать, осознавая, что на твоей совести сотни погибших? Когда тебя обвиняют в расизме и фашизме, а также в намерении развязать третью, а то и четвертую мировую войну?
Задумав написать эту книгу, я намеревался разом покончить со всеми аргументами моих оппонентов, проявлениями непонимания и фактами искажения моих слов. Я собрал огромный архив различных материалов с комментариями, интерпретациями и мнениями о «карикатурах на пророка Мухаммеда» и хотел документально подтвердить свою правоту и ошибки других. Последние пять лет я в основном занимался «культурной войной». Я уважаю дискуссии, ценю их и потому собираюсь и впредь поднимать темы, которые люди хотят обсудить или просто узнать мою точку зрения. В то же время мне просто необходимо заглянуть внутрь себя, подумать о своей личной истории, о том, что мной двигало. Почему эта дискуссия так важна для меня, почему я с самого начала почти интуитивно определил суть вопроса, обращая гораздо меньше внимания на прочие аспекты?
Меня и в молодости интересовала связь между так называемыми малой историей и большой историей, между мотивами поведения индивида, его стилем жизни и позицией в серьезных общественно-политических вопросах. Собственно, мой интерес подогревался желанием достичь некой интеллектуальной честности через осознание того, что все истории начинаются и завершаются отдельными личностями, их выбором и решениями. Я полагал, что должен привести в соответствие свои мысли, позицию по тем или иным вопросам и тот образ жизни, который веду. То, что я говорю и делаю для себя, и свои взгляды и мнения, выраженные публично. Честно признаюсь, удавалось это не всегда.
В 2009 году Салман Рушди[3], давая мне интервью, затронул вопрос, ответ на который я искал в связи с карикатурным скандалом. Меня всегда волновало, когда 3 Британский писатель индийского происхождения, роман которого “Сатанинские стихи” вызвал яростный протест в мусульманском мире. — Примеч. ред.
другие рассказывали мою историю и интерпретировали мотивы моих поступков, не зная всего, что за ними стоит. Я воспринимал это как нарушение своих прав, хотя и осознавал: дело обрело такой размах, что начало жить собственной жизнью. Мнение людей о карикатурном скандале зависело в основном от их симпатий и антипатий, на факты внимания почти не обращали. И все же мне было неприятно, что другие рассказывают чужую историю, не давая человеку самому выступить в свое оправдание. Осенью 2008 года я посмотрел телепередачу, в которой Рушди говорил об экзистенциальной сущности человека как «рассказывающего историю», объясняя важность борьбы за право рассказать свою историю. В ходе нашей беседы я предложил ему развить эту мысль.
По мнению Рушди, все мы с младых ногтей в течение всей жизни используем различные истории о себе, чтобы лучше понять и точнее определить, кто мы есть. Данный феномен — следствие так называемого языкового инстинкта, составляющего неотъемлемую часть человеческой природы. Поэтому любые попытки ограничить его проявление — это не просто цензура или нарушение права на свободу слова, а насилие над нашей природой, вмешательство экзистенциального масштаба, которое, по словам Рушди, превращает людей в то, чем они не являются. Свободное общество отличается от несвободного тем, что в первом можно беспрепятственно рассказывать и пересказывать свои и чужие истории, обсуждать их, выражая свое одобрение или неодобрение. Обсуждение никогда не заканчивается, и в его ходе можно корректировать свою точку зрения. С появлением новых знаний происходит переустройство общества и его институтов на новый лад, начинают рассказываться и другие истории. Так произошло с рабством в США, нацизмом в Германии и коммунизмом в странах Восточного блока.
И полная противоположность — в закрытых и несвободных обществах. Здесь человек лишен права рассказывать свою или чужую историю. Вместо этого государство диктует населению, какой истории следует придерживаться. Люди лишены гражданских прав и фактически низведены до положения молчаливых и пассивных объектов. Государство владеет монополией на историю, преследуя каждого, кто оспорит официальную версию событий. Любые попытки критиковать диктатуру за подавление личности и нарушение гражданских прав, в том числе права писать свою историю, пресекаются цензурой или просто отметаются. Авторитарные режимы крадут историю у своих граждан, будучи в принципе неспособными предоставить людям право говорить о себе и других то, что они хотят.