— Чего вы с ним церемонитесь?

Гудков пошарил глазами по залу, словно хотел найти того, кто кричал,и медленно, хорохорясь, пошел со сцены. Он понял, что зря поддерживал Хабарова.

Успокоившись, Катя начала говорить, глядя то на Рийю, сидевшую в первом ряду, то на всех сразу:

— Хабаров достоин самого сурового наказания. Мы не должны защищать таких, как он. Не потому только, что они калечат самих себя, но еще потому, что они отравляют жизнь своим близким и знакомым. Потому что они кладут пятно на весь коллектив, в котором работают. На этом собрании я вижу немало женщин. Скажите, кто из вас не переживал, видя пьяного мужа или сына? Я хорошо понимаю состояние жены Хабарова. Она не пришла, чтобы не краснеть перед нами. Думаете, ей сейчас легко? Ей еще тяжелее, чем ему, — указала Катя на Хабарова. — Конечно, он бы не спился, если бы у нее вовремя хватило мужества Прийти на завод и рассказать все… Это наша общая болезнь, кстати сказать. Мы, к сожалению, либеральничаем с пьяницами! Ждем чего-то, хотя знаем, что ждать нечего.

Катя говорила долго. Она так близко приняла все к сердцу, что не заметила, как рассказала о своей трагедии. Ее слушали с большим вниманием. Каждый словно лишь теперь увидел, над какой пропастью идет человек, тянущийся к «белой головке».

— Спасибо, родная, — признательно сказала пожилая женщина, вытирая проступившие слезы. — Пьянство — погибель семьи…

— Разрешите? — раздался мужской голос.

Салиев посмотрел в зал:

— Пожалуйста, Гафур Азимович… Слово имеет мастер инструментального цеха товарищ Азимов.

— Правильно, Екатерина Ивановна, — начал Азимов, заняв место Кати. — Мы не должны прощать Хабарова! Он клялся, что не будет больше пить… Хабаров, правильно я говорю?

Степан, прикусив губу, кивнул головой.

— Ты скажи, у тебя есть язык: давал слово не пить?

— Ну, давал, — хрипло отозвался Хабаров.

*— Слышите, он давал нам слово, — посмотрел в зал Азимов. — Мы верили ему. Теперь же не верим. Он и сам себе не верит. Выйдет отсюда, увидит пивную и все позабудет, загуляет снова. '

— Не загуляю!

— «Загуляешь… Я вот что, товарищи, предлагаю, — снова оглядел всех Азимов, — давайте зарплату Хабарова выдавать его жене.

— То есть? — приподнялся и тут же сел Хабаров.

— Кроме того, — продолжал мастер, — поручим нашим комсомольцам сопровождать его домой с работы.

— Не имеете права, и так и далее, — снова приподнялся Хабаров.

— Нет, имеем, потому что отвечаем за тебя. Сегодня я сам провожу тебя домой. Со мной ты не выпьешь.

Слово взял Сергей Голиков. Он внес предложение о создании специальной колонии, в которую можно было бы направлять неисправных пьяниц.

— Думаю, что выселенные скорее бы нашли место в жизни и, выйдя на свободу, сами повели бы борьбу с пьянством!

— Это что же получается? Выходит, человека в эту самую штуку силой будут направлять? — раздался насмешливый голос Гудкова, защитника Хабарова.

— Нужно будет — применим силу.

— Не имеете права!

— Права можно получить!

— Снова, собственно, культ хотите восстановить? Над людьми, так сказать, думаете измываться?

В зале поднялся гвалт. Люди начали что-то доказывать друг другу. Наконец, Сергей заговорил снова:

— Времена культа личности прошли безвозвратно. Это ясно теперь каждому советскому человеку. Меня настораживает другое не слишком ли мы либеральничаем с теми, кто все валит на культ личности. Не пора ли сказать таким людям: «Хватит!»

— Пора! — выкрикнула женщина, которая спрашивала, почему не пришла на собрание Хабарова.

— Что плохого в моем предложении? Какой культ увидел в этом Гудков? Не думает ли он, обвиняя нас в превышении власти, только о собственной выгоде?

— Чего там говорить! — воспользовался кто-то паузой Сергея. — Сколько можно терпеть пьяниц? Не место им в нашем городе!

— Правильно! — поддержал женский голос.

Хабаров все ниже опускал голову. Ему хотелось уйти

от позора, от людского презрения, от самого себя.

Заметалась по комнатам Анастасия Дмитриевна, увидев в окно приближающегося к дому мужа с мастером. Не смогла сдержать она слез, пока шло собрание, ни минуты не сомневалась, что после товарищеского суда Степан снова придет выпивши. Ей не сиделось дома, хотелось бежать туда, к нему, послушать, что говорят люди…

Уступчиво женское сердце. Оно не может долго ненавидеть того, с кем связало свою судьбу. Оно сильнее разума и видит гораздо дальше его, потому что не умеет лгать.

Были хорошие дни у Анастасии Дмитриевны, знала и она счастье. Степан не сразу стал таким. Когда-то он был настоящим другом и гордился всем, что она делала.

Когда это было? Теперь, пожалуй, и не вспомнишь. Разве вот один случай нет-нет да всплывет в памяти, наполнит сердце щедрым теплом.

…Они возвращались с танцев: молодые, влюбленные, счастливые. Степан придерживал ее под руку и говорил о будущем. Он умел говорить красиво и увлекательно. Она всегда слушала его с интересом и будто наяву видела то, что виделось ему.

Недалеко от дома к ним подошли четыре человека. Двое из них бесцеремонно схватили ее за руку и потащили в сторону. Другие набросились на него.

Нет, Анастасия Дмитриевна не видела, как муж отбивался от подвыпивших насильников и как они убежали. Она была свидетелем его расправы с этими двумя, которые тащили ее в переулок. Не помог и нож, оказавшийся у одного из них.

Дома, неторопливо попивая' крепкий чай, Степан говорил:

— Они бы не напали на нас, если бы не выпили. До чего же доводит водка… Радуйся, Настя, что тебе попался непьющий муж!

Анастасия Дмитриевна еще вся дрожала от только что пережитого и ничего не ответила Степану, лишь улыбнулась ему благодарной улыбкой.

…«Непьющий, — с горечью повторила она теперь. — Как бы я была счастлива, если бы он действительно не пил. У него же такая добрая душа! Кто только выдумал эту проклятую водку?»

С улицы шумно влетел средний сын и, глядя на мать такими же голубыми, как у отца, глазами, радостно крикнул:

— Мама, папа пришел! Совсем-совсем не пьяный. С ним какой-то дяденька.

— Мальчик мой! — обняла она сына. Ее губы дрогнули, и по щекам, как ртутные комочки, покатились слезы.

Сын поднял голову:

— Не плачь, мамочка. Ты у нас самая-самая хорошая. Я, как вырасту, буду заступаться за тебя, вот увидишь. Никто тогда пальцем не тронет тебя. Я буду сильный-сильный.

— Спасибо, Гришенька! — Она погладила мальчика по голове и легонько отстранила от себя. — Иди, погуляй, сегодня хорошая погода.

Вслед за мастером в комнату несмело вошел Степан. У Анастасии Дмитриевны будто что-то оборвалось в груди: таким пришибленным и униженным она еще никогда не видела мужа. Наверно, нелегко досталось ему.

— Принимай гостя, жена, — Хабаров закашлялся.

— Здравствуйте. Милости просим, — сказала Анастасия Дмитриевна как можно ласковее.

— Добрый вечер, хозяюшка, — густым, сочным басом проговорил мастер. — Вот по пути решил зайти к вам, посмотреть, как живете.

— Спасибо… Садитесь, пожалуйста, — указала Анастасия Дмитриевна на стул.

Азимов сел и, достав платок, стал неторопливо вытирать шею. Он никак не мог собраться с мыслями: печальный блеск, притаившийся в глазах Анастасии Дмитриевны, выбивал его из привычной колеи. Ему казалось, что она не сможет сегодня понять его.

— Степан, займи чем-нибудь гостя. Я приготовлю ужин…

Анастасия Дмитриевна выскочила из комнаты так проворно, что Азимов не успел среагировать на ее слова. Он только приподнялся и тут же сел, вопросительно взглянув на Степана.

— За столом лучше говорить, Гафур Азимович. Вы уж не уходите, один я, наверно, не смогу сейчас быть с нею, и так и далее. Сами понимаете, какое дело…

— Да, — неопределенно протянул Азимов.

Нет, там на собрании, в коллективе, все было гораздо проще. Он, Азимов, знал, о чем говорил и какое действие производили его слова. Тут же трудно было сосредоточиться. Очевидно, ему не нужно было первому провожать Степана. Дружинники, пожалуй, лучше бы это сделали. У них уже имелся опыт… Впрочем, может быть, сегодня и не нужно ни о чем говорить? Степану и так досталось на собрании.